Э. Межелайтис - Чюрлёнис
Сказка замка
5
А мир?
А мир таков,
каков он есть сейчас,
и этот час –
хороший час для нас,
пока другой
его не сменит час…
Да, мир таков,
каков он есть сейчас,
Но к миру черной злобы,
например,
есть доброты извечной антимир.
А к миру лжи
и к миру лживых мер
есть правды неподкупный анти
мир.
В нем вызревает эра доброты,
вглядись в него,
и вдруг увидишь ты,
что проступают ясные черты
и наступает эра доброты…
Печаль. Диптих. Часть I
О антимир,
где черное – бело,
и антимир,
где темное – светло!..
Во сне,
уйдя от всех дневных забот,
сегодняшнего видим антипод…
Прелюд ангела
КОЛОКОЛ
«…словно гигантский колокол…»
М. К. ЧюрлёнисНад арфами сосен,
над сонной лесною сенью,
словно огромный колокол
этой земли,
медью грохочет
синее небо весеннее,
и по синему морю –
маленькие корабли.
И чайка бьется, как молния,
бела и упруга,
и волны – за ней, вдогонку,
и ветер – в лицо.
И солнечный блик серебрится,
как лемех плуга.
И в центре Вселенной –
двух рук сплетенных
кольцо.
И башни.
Причудливые башни
воображенья
и напряженья,
рвущегося напролом,
как душа гения,
жаждущая движенья,
ввысь устремленная,
к птице,
что бьет крылом…
Демон
О эти виденья!
Ощущение пространства
и взлета…
Море и полдень…
И странные рыбы
в воде голубой…
И янтарное море…
И песчаных дюн
позолота…
И сети, как судьбы, таинственны…
И белый прибой…
И синее небо
вместе с алой зарею,
вспыхивающей на синем
и золотом,
гудит, как гигантский колокол
над землею:
– Только трудом!
– Только трудом!
– Только трудом!
Гулко и звонко,
отбрасывая длинноты,
медный колокол
рассказывает о том,
что в этой «большой симфонии»
«люди, как ноты»
объединяются –
только трудом!
Только трудом!
И мы наполняемся
музыкой этой большою,
этой гармонией
творчества и труда,
тою, что он услышал
чуткой душою
и записал,
и нам подарил
навсегда.
Соната звезд. Аллегро
А. Савицкас
Смотрящий с высоты
«Я решил все свои прежние и будущие работы посвятить Литве»
М. К. Чюрлёнис«А ты иди, иди без отдыха. Заранее предупреждаю тебя: непрестанен будет зной; когда идешь по той дороге, ночи нет, лишь вечный день». Так в одной из своих литературных зарисовок определял М. К. Чюрлёнис назначение и место художника в жизни, его путь. Далее в этом своеобразном творческом завещании он писал: «….смотри с высоких башен, тогда увидишь дорогу. И если цель будет еще очень далека и старость настигнет тебя, то разглядишь скамейку, для гонцов предназначенную, и там никогда не будет недостатка в молодых».
Труден был этот путь, исполненный великого творческого горения, но Чюрлёнис достиг желанной скамьи, что была «для гонцов предназначена». И тогда, стоя на покоренной вершине, с полным правом мог утверждать, что «смотрел с высоких башен».
Перед глазами Чюрлёниса-художника простирались бескрайние равнины отчизны – Литвы, внутренним взором увидел он и красоту сказочного Востока, открылись ему и созвездия, и солнце, и весь безграничный космос. Красками, музыкой воспевал он вечную мечту народной поэзии – сверкающий солнечный мир, по которому человек идет к красоте, свету, дружбе, счастью. Это страстное его стремление к ярким далям человечества поразило Ромена Роллана. «Сколь плодотворным было бы развитие такого содержательного искусства в живописи широких пространств, монументальных фресок! Это новый духовный континент, Христофором Колумбом которого несомненно останется Чюрлёнис!» – писал он.
Когда стоишь перед шедеврами Чюрлёниса в залах Каунасского художественного музея, поражаешься масштабности, величию его картин, столь небольших по формату. Словно это лишь великолепно удавшиеся эскизы к полотнам, которыми можно было бы украсить фасады колоссальных сооружений, целые города. Поражает не только необычайно широкий взгляд Чюрлёниса на мир, но и необыкновенное своеобразие, оригинальность его искусства, его пластического языка. Для выражения своей идеи, питаемой истоками народной музыки и поэзии, Чюрлёнис находил форму, которая одна лишь и была пригодна для этой, говоря словами М. Горького, «музыкальной живописи». Горький брал под защиту содержание искусства Чюрлёниса – мечту, фантазию, романтичность и его пластику – ритм, музыкальность. «Мне Чурлянис нравится тем,- говорил он,- что он меня заставляет задумываться как литератора!»
И действительно. Глядя на картины Чюрлёниса, не только восхищаешься их необычайной художественной формой, но и подолгу размышляешь над их содержанием. Художник, обращаясь к зрителю, говорил с ним языком поэтических метафор, сравнений, параллелизмов, стремился создать симфонию красок и линий, аллегорию идеи ‘и содержания, не боялся ставить знак тождества между реальностью и фантазией. Он смотрел на мир глазами философа и одновременно, подобно творцу народных легенд и сказок, искал язык символов. Избрав для своего творчества такое направление, Чюрлёнис не мог писать в традиционной манере, не мог шествовать старой, торной дорогой, ему нужен был новый, нехоженый путь. И он нашел его. То был неизведанный, новаторский, трудный, но манящий путь. Чюрлёнис как бы шел по нему к солнцу, достиг его и сгорел, но зато подарил людям свет, который до сих пор согревает наши сердца, радует наш разум.
В начале XX века в Литве работали такие художники, как А. Жмуйдзинавичюс, П. Калпокас, А. Варнас. Они создавали полные жизни и красок лирические пейзажи и реалистические портреты, стремились раскрыть в своих произведениях психологическую и социальную сущность человека. Но творчество их мало отличалось от творчества других европейских художников того времени – они придерживались школьно-академической традиции, боясь отступить от утвердившихся канонов живописи.
Было бы ошибочно утверждать, что Чюрлёнис не изучал природы или творил, следуя принципу «искусство для искусства». Напротив, он очень внимательно присматривался к пейзажам, делал множество зарисовок и этюдов, но никогда не показывал их на выставках. Это были только заготовки для дальнейшего творчества, сырой материал, который он широко и свободно использовал, точнее, интерпретировал в своих картинах.
В письмах Чюрлёнис постоянно говорит о природе, особенно о родных местах: «Снова слышишь шепот сосен, такой серьезный, словно они что-то говорят тебе. Ничего так хорошо не понимаешь, как этот шелест. Лесок редеет, уже блестит сквозь ветви озеро, …а дальше изба, гнездо аиста, церквушка». Большое впечатление произвело на художника литовское побережье Балтики. «Помнишь Палангу?., прогулку среди ласкающих, сверкающих волн… приближение бури, ее нарастание и мощь, помнишь ли?» Не меньшее влияние оказал на творчество Чюрлёниса и Кавказ. «Я видел горы, и тучи ласкали их, видел я гордые снежные вершины, которые высоко, выше всех облаков, возносили свои сверкающие короны». Чюрлёнис мечтал побывать и в других краях, особенно на Востоке. Но ему не довелось посетить ни Египет, ни Индию, он только много читал об этих странах. В его произведениях нетрудно увидеть природу, которую художник наблюдал у себя на родине в Друскининкай и в Паланге – море, дюны, леса, холмы, просторы. Есть в его картинах и впечатления от встречи с Кавказом. Много в них также реалий африканской и азиатской природы, почерпнутых из литературы. Среди работ Чюрлёниса имеются и такие, где запечатлен характерный мсемайтийский пейзаж. Реальные черты литовской природы можно найти во всем творческом наследии художника.
Но не благодаря этим отражающим реальную природу пейзажам Чюрлёнис стал Чюрлёнисом. Оригинальность его творчества таится в способности смотреть на окружающий мир глазами философа и поэта, музыканта и народного умельца, по-новому, творчески выражать художественными средствами это видение. Чюрлёнис одушевляет природу, философски осмысляет мир. В письмах он рассказывает о том, как по «мелодичным» горам «словно стада овец, ползут облака», о «невинной синеве» моря, о «серебряных утрах и дремлющем тумане» взморья. Создавая сказочные, таинственные, полные символики произведения, Чюрлёнис широко и свободно проявил свою могучую фантазию. Он творчески следовал традициям литовской народной поэзии, песням, сказкам, преданиям.
