Э. Межелайтис - Чюрлёнис
Сказка королей
СТРЕЛЕЦ
«…гляди, среди снежных горных корон, среди гор, стреляющих вверх и почти достигающих неба, стоит человек…»
М. К. ЧюрлёнисСреди гор,
как известно, нацеленных вверх
от века,
среди гор,
легко подпирающих синеву,
надо всем, что исстари
тянет вниз человека,
он из лука прицелился,
натянув тетиву.
(О, добро, ты вынуждено
к стреле обратиться,
хотя стрелы и прочее
у тебя не в чести!)
Над головой человека,
крылья раскинув,
кружится черная птица.
Не тяни же, стрелок!
Тетиву натяни
и пусти!
Птица кружится,
словно ворон Эдгара По,
черный ворон,
или тот самолет,
где суперпилот
Клод Изерли…
Стрелец. Из цикла „Знаки зодиака“
Стоит человек.
Кружится ворон –
вот он.
Стоит человек,
натянув тетиву,
на вершине Земли.
(…Рушится Троя.
Стоит человек.
Стоит, словно вечен.
Прах Вавилона.
Содом и Гоморра.
Стоит человек, что ни век.
Рим умирает.
Стоит человек.
Стоит, изувечен.
И всё-таки вечен.
Рушится все.
Стоит человек.
Стрелы свистят.
Стоит человек.
Острые копья.
Падает меч.
Стоит человек.
Пуля звенит.
Падает бомба.
Сыплются черные комья
мерзлой земли.
Ракета уходит в зенит…)
Но стоит человек
среди горных вершин,
сверкающих снегом.
Стоит человек.
Он увенчан и вечен.
Из века в век.
Лук и стрела.
Черная птица
над человеком.
И стоит человек.
Стоит человек.
Стоит. Человек.
Жемайтийское кладбище
АНТИМИР
Попытка подвести итог
«…У меня здоровые крылья. Я полечу в далекие миры, в край вечной красоты, солнца и фантазии, в заколдованную страну…»
М. К. Чюрлёнис1
Мы – аргонавты.
Немало испытано зла –
как нам не жаждать добра!
Мы – аргонавты.
Немало испытано лжи –
как нам не жаждать правды!
Мы – аргонавты.
Немало мы видели страшного –
как не искать красоты!
И если искусство – не ложь,
а правда,
и если учит не злу,
а добру,
и утверждает собой
не древний звериный инстинкт,
а благородную красоту –
значит, оно для человека…
Мы – аргонавты.
Нас ведет мечта.
Мы хотим
возвратить
потерянное…
Помоги, Чюрлёнис!
Жертвенник
2
Мечта?
Если мы хотим понять Чюрлёниса, то не должны анатомически препарировать его. Окинем взглядом панораму его грандиозных построений. Чюрлёнис – философ. Прежде всего философ, изложивший свои оригинальные взгляды на Вселенную с помощью звуков, контуров, линий, красок, поэтических образов. Трудно определить, где тут кончается музыка и начинается живопись, где кончается живопись и начинается поэзия. Так что же это такое? Музыка?
Пластика? Поэзия? Я не берусь ответить на этот вопрос. Постижение Чюрлёниса продолжается. Наверно, Чюрлёнис – это все вместе: и музыка, и краски, и поэзия. Но главное в нем – мысль. Архитектурные чертежи и воздвигнутые по ним ансамбли мысли. Если все его разрозненные творения сложить в циклы (получится круг), а циклы объединить в систему (получится большой круг); если прослушать и осмыслить его музыкальные мотивы, прочесть его интимные поэтические записи и попытаться, наконец, все это суммировать, то нам станет ясно – мы имеем дело с цельной, очень оригинальной, своеобразной и сложной художественно-философской системой. Это раздумья над самой сущностью бытия. В сложностях этих раздумий трудно определить, где, в какой Вселенной очутились мы вместе с творцом. И очень нелегко конкретизировать время. Что это – будущее, настоящее, прошлое? Или первичный период формирования планетных систем, за которым кроется тайна? Неизвестно. Вечный холод. И на какой планете или звезде видел и слышал творец все то, о чем образно пытается рассказать нам? Странные видения. Невообразимые миры. На земле такого не было. А может, и было? Как знать? Если и было, то уже, наверное, давно (как затонувшие корабли) покоится на морском дне или погребено под золотым песком. А может быть, это только интуитивные догадки художника? Где он все это видел? На дно какого моря погружался? Какие пустыни раскапывал? Где побывал? На Марсе? Во сне? Гениальная мысль этого художника мчится со скоростью света. И поэтому для него самого несущественно, какой объект изображать. Это может быть наша планета. А могут быть и другие галактики. Это нам трудно. А не ему. Он Колумб. Он первым высадился на континенте новой эры. Он жил там, где мы еще нескоро сможем жить. И его космический релятивизм не менее важен для философии искусства, чем теория относительности Эйнштейна для конкретных наук, для эксперимента и практики. У него было иное, совершенно отличное от нашего, ощущение пространства и времени. Такое, возможно, будет у людей грядущего…
Жертва
3
Мечта?
Но самая светлая
и желанная –
где жила она
и когда?
Где я слышал имя ее?
На каком рассвете?
Сколько раз она существовала
на этом свете?
И что это за башни,
в которых ветер поет?
И кто это – звездный Рекс?
И что есть птицы полет?
Я гостил у Чюрлёниса –
может, в выдуманных садах?
А в каких это было годах?
Там звезды сияли,
и солнце слепило,
и облака отражались в воде…
Но где это было?
Не здесь это было…
А где?
Где эта точка пространства
и времени?
Спросим же Вечного Ребенка…
Рекс
Фантазия. Триптих
4
Мечта?
По Чюрлёнису, в равной мере относительны и добро и зло. Жителю Земли сопутствует постоянное и в общем-то правильное убеждение, что он живет на самой лучшей, самой совершенной и самой прекрасной планете. Может, так оно и есть. Но Чюрлёнис был жителем всего огромного мира, и только потому, вероятно, он смотрел на вещи несколько объективнее. Почему Земля? А может быть, существуют более совершенные планеты? Как знать? Возможно, их нет. Наука пока мало помогает нам. Иногда приходится доверяться интуиции художника. Фантазия, надо полагать, тоже материальна, Ничто не рождается из ничего. Это вечная истина. И образы фантазии, должно быть, тоже порождение некогда сущего. Мы считаем, что наша планета – совершеннейший образец для других. Известно, что Данте и Гёте думали иначе. Они демонстрировали планете модели каких-то странных, неизвестно откуда возникших миров. Мы мыслим трезвее и реальнее, чем эти чудаки. Как знать; может, они и сами явились из других миров на нашу спесивую, круглую, а вообще-то удобную и вполне довольную собою, светящуюся отражением солнечной улыбки планету. Явились и подрывают ее корни. Разрушают самодовольство. Будят в сердце чувство непокоя, исканий. Чюрлёнис, верно, тоже пришелец с планеты Мечты, ибо каким же образом смог бы он иначе воздвигнуть в безвоздушной космической среде, в вакууме ансамбли архитектурных конструкций такой фантастической красоты? И для чего? Разве не хватало ему своей планеты? А как он сконструировал эти свои ансамбли красоты? Как это держатся они там в поднебесье, посылая нам звездный свет? С помощью каких сил держатся они? Такие силы есть. Это страдание и радость, счастье и боль, музыка и безмолвие… О, это могучие силы! А из какого же строительного материала возведены его странные архитектурные ансамбли? Для своих сооружений он использовал недоступный глазу, но очень прочный материал – любовь. Любовь к человеку. И это вовсе не материал. Скорее, наоборот, антиматериал. Да, но если это антиматериал, то из него мог быть построен разве что антимир. Так скорее всего и было. Чюрлёнис создавал антимир и противопоставлял его материальному миру. И, наверное, вовсе не потому, что он не любил его, материальный мир. Нет. Скорее, от огромной любви к этому миру. Он творил антипод мира и вопрошал мир, каким он хочет быть. Нравится ли ему гармония антимира? И мир отвечал, что нравится. И пусть он превращает антимир в мир. А как? А вот так: мир должен слиться с антимиром.- Попытаться можно, но это очень трудно.- Ясное дело, нелегко. Творчество – дело непростое. Но пусть пытается… И залетевшая в открытое окно синяя ночная бабочка сбила крыльями пламя свечи… И тогда вместе с этим огоньком угасла и мысль гения, которая облетела Вселенную со скоростью света… Но не знала этого беззаботная ночная бабочка…
