Э. Межелайтис - Чюрлёнис
Обзор книги Э. Межелайтис - Чюрлёнис
М. К. Чюрлёнис сверкнул на нашей планете, как падающая звезда в просторах космоса, осветив удивительные видения мечты и музыки, ритма и поэзии, красок и мысли, и внезапно угас. Но эта вспышка была столь ослепительной, что по прошествии почти столетия со дня рождения художника свет, излучаемый его творчеством, стал еще ярче.
Э. Межелайтис, А. Савицкас
Чюрлёнис
Издательство «Искусство» Москва • 1971 – 110 c.
Редактор Л. Азарова
Художественный редактор Л. Иванова
Художник А. Троянкер
Технический редактор Т. Любина
Перевод с литовского
Б. Залесской (проза)
Ю. Левитанского (стихи)
Э. Межелайтис
Мир Чюрлёниса
«Вселенная представляется мне большой симфонией; люди – как ноты…»
М. К, ЧюрлёнисЕГО ИНИЦИАЛЫ
«…я как вольная птица (без крыльев)…»
М. К. ЧюрлёнисМКЧ * –
как странная птица,
из тех, что мы не видали,
из тех, несомненно, живущих в сказочных рощах,
летит и летит, пробиваясь к солнечной дали,
этот резкий причудливый росчерк.
МКЧ –
это волны
набегающего прилива,
где чайка четко очерчена лучом заката,
или реющая над раскрытым роялем грива
за роялем сидящего гениального музыканта.
МКЧ –
это в сумерках,
когда очертанья туманны
и звезды так странны над розовыми куполами,
рядом с легко летящей готикой святой Анны
черная его крылатка бьет на ветру крылами.
МКЧ –
это башня и гений,
простирающий руку
МКЧ –
это мера гения,
что, как собственные владенья,
небеса перекраивает, и каждый этот отрезок
превращает потом в удивительные виденья,
фантастические цветные виденья фресок.
МКЧ –
это подпись
на полотнах, отмеченных вечностью,
это волшебный ключик от затворенных
башен, наполненных доброй его человечностью,
от бесконечных галактик, им сотворенных.
* МКЧ – инициалы Михаила Константиновича Чюрлёниса,, которыми он подписывал свои картины. Его автограф на литовском языке:
Сказка. Триптих. Часть III
Из цикла „Зима“
РЕЧИТАТИВ РАТНИЧЕЛЕ*
«…как некогда, когда я был еще ребенком…»
М. К.ЧюрлёнисЧуть речь начала
Ратничеле –
рокочущий речитатив,
и ели,
как виолончели,
запели,
его подхватив.
И клены,
негромко вначале,
потом,
подчиняясь ключу,
отчетливей чуть
зазвучали,
ручью отвечая:
– Чю-чю!
Отчетливей,
четче
и чаще
меж кленов червленых
вдали
пичуга защелкала в чаще.
– Чюрли! – прокричала,-
Чюрли!
И вот уже
кленов червленость
и небо
синее, чем лён,
запели влюбленно:
– Чюрлёнис!
– Чюрлёнис!
– Чюрляна!
– Чюрлён!..
– Чюрлёнис –
влюбленно и щедро
и звонко,
как сто скрипачей,
уже перейдя на крещендо,
ритмично чеканит ручей.
Колокольня. Из цикла „Весна“
И чище, чем юность:
– Чюрлёнис! –
бубенчик
венчает прелюд,
и в лад,
не тая увлеченность:
– Чюрлёнис! –
поляны поют.
Вечерние воды речные,
где тучи скользят,
как челны:
– Чюрлёнис! –
И своды ночные:
– Чюрлёнис! –
чернильно-черны.
– Чюрлёнис! –
его величая,
венчает его Дайнава…
И чуткой листвою качая,
как арфы,
звучат дерева,
и ели,
как виолончели,
поют и поют,
подхватив
наивную речь Ратничеле,
причудливый речитатив.
* Ратничеле (Ратнича) – речка на юге Литвы, на родине Чюрлёниса.
Соната весны. Анданте
ПОПЫТКА ПОНЯТЬ ЕГО
«…жить, широко раскрыв глаза на все, что прекрасно… забыть, откуда и куда идешь, как тебя зовут, и смотреть глазами ребенка…»
М. К. Чюрлёнис1
Широко раскрытые, большие, удивленные глаза. Глаза ребенка. Глаза гения. Подлинная красота доступна только таким глазам. Мир должен дивить. Как сказка. И в сказку надо верить. Как в реальную жизнь. В сказку верят только дети. Подлинную красоту воспринимает только чистая, прекрасная душа. Душа ребенка. Греческий скульптор увидел свою исполненную очарования Афродиту глазами ребенка, как Рафаэль – красоту и непорочность Сикстинской мадонны, как Леонардо да Винчи – благородную прелесть Монны Лизы. Огюст Роден перенес в мрамор тончайшие линии, увидев их в природе глазами ребенка. Прекрасное не терпит лжи. Если душа осквернена ложью, глаза не видят прекрасного. Ложь уничтожает красоту, а красота – ложь. Чем талантливее художник, тем больше прекрасного видят в мире его глаза.
«Какая-то поразительная гармония, которой ничто не может замутить. Все существует как прекрасное сочетание красок, как звучание дивного аккорда…»
М. К. Чюрлёнис2
О, как трудно вместить в себя мир!.. Сколько звуков в нем слышится, сколько красок сверкает! В каких бесчисленных ритмах пульсируют природа и жизнь… И какими же средствами можно совершеннее выразить его, этот мир? Звуками? Красками? Ритмами? Напрягается слух ребенка. Широко раскрываются его очи. Распахивается сердце. Пробуждается музыкант. Художник. Поэт. Уши полнятся шорохами пашни, где растет хлеб, недовольным ворчанием земли, таящей в себе вулканы, ревом морских волн, перекатывающих валуны, шуршанием зеленого леса, беззвучной симфонией космоса. Глаза захлестывает множество красок – зелень луга и синева небес, прозрачный смарагд моря и медь солнца… Сердце переполняют радость и печаль, удивление и боль, гнев и безмятежность, и оно ритмично бьется в такт морю и ветру, облакам и птицам, весне и зиме, планетам и галактикам. Кровеносные сосуды художника перенасыщены звуками, красками, ритмами, чувствами. Он должен разгрузиться. Должен освободиться. Иначе сердце не выдержит. Он избранник природы.
Истина (Надежда)
Природа с избытком наделила его прекрасным. И он должен освободить его, не утаивать красоты бытия, опустошить себя до конца. Создать образ мира! Звуками? Звуками! Но звуки увлажняются и превращаются в краски. Звучит голубая музыка неба, зеленая музыка леса, янтарная музыка моря, серебряная музыка звезд… Что же тут созидается? Да это же цветовая мелодия! Значит, с помощью одних только звуков не выразишь в совершенстве мира? Надо браться за краски, браться за живопись. Да. Холсты. Холсты. Холсты. Теперь он точнее, полнее – образ мира!.. Но что это? Пиано зазвучал синий. Форте – взметнулся зеленый… Краски обрели звучание. Их голоса сплетаются, сливаются в едином хоре, в одном оркестре. Словно скрипичные струны, запели мачты деревьев, строчки птиц, острые пики гор, плавные линии облаков. Струнами арфы зазвенела небесная лазурь. Что это? Звучащая живопись? О, как гремит в груди колокол сердца: бом-бом- бом… Ворвавшийся в окно весенний ветер растрепал волосы. В руке палитра и кисть. И вот палитра оставлена. Пальцы вонзаются в черные и белые клавиши. Рояль рассыпает звонкие янтарьки. Средство – это не важно! Музыка ли, краски, поэзия… Важна суть. Важна мысль. Звук – скорлупка ореха. Мысль – его ядро. Мысль и в линии, проведенной карандашом, и в мазке, оставленном кистью. Философия объединяет краски, звуки, поэтическое слово. Гений ничем не стесняет себя. Гений не выбирает средств. Гений – это прежде всего творец мысли. А звук, цвет, слово – это лишь средства, чтобы поведать ее.
Из цикла „Лето“
«…чем шире крылья расправит, чем больший круг облетит, тем будет легче, тем счастливее будет человек…»
М. К. Чюрлёнис3
Послушайте, почтеннейшие! О чем это вы тут толкуете? Хотите отнять память? Лишить сна? Мечту отобрать хотите? Мы засыпаем и видим во сне бурные порывы ветра в хаотическом мире. Мы не можем помнить этого. Тогда мы были молекулами водородной туманности. Но это помнят частицы наших мышц, они трепещут во сне, как трепетали в хаотических вихрях галактики. Засыпаем, и нам снятся разрывы земной коры, землетрясения, извержения вулканов… Нам снится однообразно ритмичный морской прибой. Мы ощущаем жар солнца куда сильнее сегодняшнего его тепла. А как высоки во сне горы! Какие горы! Трудно взбираться на них. И вертолет не приходит на помощь. Потому что тогда еще не было вертолетов. А какой незнаемый вид у растений, растопыривших свои крылатые листья! Как на полотнах Руссо. То тут, то там вдруг появляются фантастические звери и летают давно сгинувшие птицы. А что там, в наших снах, так потрескивает, сверкает, гудит? Огонь! Первый огонь, разведенный пращурами в пещере. А замки? Нет, это не замки – это удивительные игольчатые кристаллы ледниковой эпохи. Похожие на замки. И сады. О, какие сады! Парящие над землей зеленые облака. Висячие сады Семирамиды. Остатки возведенных в пустынях алтарей. И пирамиды, пальмы, сфинксы. Бескрайние пространства вод. Наверно, это потоп. Человечество помнит. Ничто в мире не погибает, ничто не исчезает бесследно. Все хранит на века мозг человеческий. И потому люди создают поэтические легенды и сказки. В сказках – ориентиры, путеводные звезды, маяки грядущего. Наука реставрирует человеческую память. Определяет возраст галактик, солнечной системы, Земли, человека. Изучает перспективы будущего. Успехи науки никого не удивляют. Так и должно быть. Это естественно. Удивляет искусство, прокладывающее свои тропы рядом с магистралями науки. Куда же идет оно, искусство? Почему вторгается в область науки? Чюрлёнис одним из первых перешел этот Рубикон. Его фантастические видения – из сокровищницы памяти человечества. Эта память всегда помогала человеку творить сказку, легенду, миф. Эта память помогала ему осознать, обобщить, синтезировать реализм жизни. Разве не так родился эпос? Все мифологические символы? Все легендарные сюжеты? Только из земной действительности переносились они в сферу поэзии. И в этом весь секрет их могущества. Их основа – жизнь. Таков и Чюрлёнис. Гений стремится к всеобщности. Гению мало настоящего. Он погружается в пучину прошлого и воссоздает сгладившиеся горы, развалины городов, замков – все, что сделали человеческие руки. Творец связывает настоящее с прошлым и будущим. Он больше видит, больше вмещает в себя. Он всемогущ.
