Анна Арутюнова - Арт-рынок в XXI веке. Пространство художественного эксперимента
С точки зрения истории искусства, выстроенной в противовес рынку, процесс такого активного взаимопроникновения перформанса и коммерции может показаться поражением. Но для истории рынка искусства включение в арсенал некогда альтернативных видов искусства, каким считается перформанс, – безусловное достижение, лишний раз демонстрирующее его гибкость и готовность подстраиваться под новые условия. Кроме того, оно предвещает два важных нововведения. Во-первых, необходимость торговать такими нетрадиционными, неудобными для рынка произведениями неизменно ведет к формированию новых правил в отношениях покупателя и продавца, преображая их почти до неузнаваемости. Превращение деловой сделки в ритуал устного описания произведения (как это происходит в случае с продажей работ Тино Сегала), пожалуй, самый радикальный способ включения нематериального произведения в рыночный круговорот. Одновременно процесс, благодаря которому произведения Сегала обретают покупателя, полностью меняет представление о том, что такое сделка на арт-рынке и что является ее предметом. Во-вторых, завоевание перформансом коммерческого ярмарочного пространства свидетельствует о фундаментальных изменениях в характере самих ярмарок и их аудитории. Безусловно, востребованность перформанса на рынке подготовлена общим повышением интереса к этому жанру (достаточно проследить скачок популярности биеннале Performa в Нью-Йорке, появившейся в 2005 г. и посвященной исключительно перформативным практикам). Дело еще и в том, что благоприобретенный ярмарками статус культурных (и только затем коммерческих) мероприятий стал привлекать к ним совершенно новую аудиторию – теперь это не только коллекционеры и интересующиеся искусством люди, но и музейные специалисты и кураторы. Коммерческая ярмарка теперь соревнуется на равных не с себе подобными, а и с музеями, арт-центрами и, конечно же, биеннале.
Ярмарки и биеннале: опасные связи
Битва коммерческого и некоммерческого, альтернативного и рыночного разворачивается не только внутри системы арт-рынка, но затрагивает все смежные территории. Помимо разнообразных путей, которыми ярмарки научились управлять коммерческой привлекательностью современного искусства, есть и другие, выходящие за внутреннюю юрисдикцию ярмарки, способы повлиять на стоимость искусства. Речь о так называемом эффекте биеннале.
Биеннале современного искусства считаются территорией, свободной от коммерческих интриг. Крупнейшие мероприятия вроде Венецианской биеннале должны выступать арбитрами, мнение которых опирается на объективную, художественную оценку искусства. Впрочем, пытаясь всячески откреститься от связей с рынком, биеннале подчас лишь подогревают коммерческий интерес к тем или иным работам. Об этом, вероятно, уже мало кто вспоминает, однако Венецианская биеннале – законодатель мод, съезд главных арт-игроков всего мира и вершитель художественных судеб – была задумана в конце XIX в. как выставка, которая должна была поспособствовать формированию рынка современного искусства. Среди подразделений биеннале даже было одно, посвященное продажам, – там художники могли рассчитывать на помощь в поиске покупателей, за что уплачивали этому «офису продаж» 10 % от стоимости произведения.
Коммерческие дела биеннале шли настолько хорошо, что система продажи произведений с выставки продержалась до 1968 г. Тогда на волне всеобщего протеста студенты и интеллектуалы левых взглядов оккупировали сады, где располагаются биеннальные павильоны. Развернув транспаранты с лозунгами «Биеннале капиталистов!», они обвиняли организаторов выставки в том, что те превратили ее в игрушку для богатых магнатов, а искусство – в товар. Протест не прошел незамеченным, и организаторам пришлось отказаться от системы биеннальных продаж. Запрет этот существует и сегодня, а биеннале всеми способами пытается развести две то и дело сталкивающиеся сферы – независимого художественного эксперимента и коммерческого расчета; публичных, некоммерческих выставок и ярмарочного искусства.
На поверхности биеннале, действительно, представляется независимой, некоммерческой выставкой, где можно увидеть, чем живет прогрессивный художественный мир. Но помимо ярких кураторских идей и смелых творческих решений этот мир, как ни крути, живет и рыночными отношениями тоже. В разгар рыночного бума середины 2000‑х произведения искусства покупали «из павильонов» биеннале, как будто они были стендами на ярмарке. В 2007 г. работы Трейси Эмин, представлявшей на биеннале Великобританию, были проданы ее галереей White Cube еще до открытия экспозиции. То же самое произошло с рисунками Зигмара Польке в павильоне Италии, которые «ушли» к коллекционеру Франсуа Пино в часы так называемого профессионального превью выставки.
«Эффект биеннале» – хорошо известное галеристам и арт-дилерам явление: появление художника в основном проекте Венецианской биеннале или же в павильоне той или иной страны уже давно стало верным способом ускорить рост цен на его работы, а для галериста – занять более высокую ступень в иерархии. Схожий эффект оказывает участие художников в выставках известных музеев вроде Tate или MoMA, в других масштабных кураторских экспозициях вроде кассельской Documenta – все это способы обратить внимание будущих покупателей на автора и убедить их в художественной безупречности произведения, высокая оценка которому уже вынесена профессионалами. Венецианская биеннале все же остается самой мощной сигнальной системой для крупных коллекционеров. Исследователь Олав Велтейс объясняет это четырьмя «парадоксами»[32]. Первый – «рыночная мощь как следствие непорочности» – объясняет, почему пренебрежение, отталкивание рынка и всего с ярлыком «коммерческое» (будь то мероприятие или произведение искусства) приводит к обратному результату – росту коммерческого интереса. Подсказка кроется в упомянутой уже концепции символического капитала Пьера Бурдье: этот капитал зарабатывают кураторы, критики и эксперты своими независимыми исследованиями по истории искусства, публикацией монографий о художниках, организацией музейных выставок и составлением музейных собраний. Они демонстративно пренебрегают тенденциями рынка и коммерческим аспектом своей работы. Их мнение о художниках считается независимым, объективным, основанным исключительно на научной работе. Но рано или поздно символический капитал начинает обращаться в экономический. Все больше исследований, посвященных формированию цен, показывает, что стоимость произведений искусства главным образом зависит от репутации художника; а репутация, в свою очередь, складывается из внимания к его творчеству со стороны независимых исследователей, искусствоведов и музейных кураторов. Получается, что чем активнее эти кураторы и исследователи сопротивляются арт-рынку, чем дольше поддерживается образ Венецианской биеннале как независимого мероприятия, тем более мощный сигнал получают коллекционеры: «То, что вы видите, – некоммерческое, настоящее искусство». Таким образом, отказ говорить о рынке и его влиянии на искусство лишь усиливает это влияние.
«Чем свежее сигнал, тем сильнее эффект» – второй парадокс, описанный Велтейсом, и касается он изменившегося представления о времени и траектории художественной карьеры. Еще каких-нибудь 20 лет назад включение в основную экспозицию биеннале означало международное признание художника, было пиком его карьеры. Безусловно, это поднимало цены на работы художника, однако не вело к драматическим изменениям и невероятным скачкам. С тех пор количество биеннале выросло настолько, что их экспозиции во многом превратились в соревнования кураторов, цель которых – первыми открыть новый талант. И часто это художники, у которых еще нет сформированного рынка, работы которых стоят совсем недорого. К этим новым именам коллекционеры присматриваются особенно пристально – отчасти и потому, что перед ними открывается заманчивая перспектива вырастить талант и в коммерческом, и в творческом смысле.
Третий парадокс самый нелицеприятный для биеннале – «независимость на деньги арт-дилеров». Здесь кроется настоящий змеиный клубок и все самые острые противоречия современного мира искусства. Одним из результатов противостояния коммерциализации искусства стало распространение работ, которые трудно продать. Джозеф Кошут часто объяснял свой интерес к нестандартным формам изобразительного искусства страхом, что модернистская живопись ко второй половине XX в. превратилась не более чем в декоративный элемент богатых домов, пойдя на компромисс с рынком. Так или иначе, за последние два десятилетия сложно перевариваемые рынком работы наводнили некоммерческие выставки и биеннале, вытеснив традиционные форматы как скомпрометировавшие себя связями с рынком. Но и это не сильно помогло Венеции полностью избавиться от якобы порочащих связей с коммерческим контекстом.
