Наталья Аверкиева - Вишенка для Демона
Мы шли по какой-то улице, мимо очень красивых маленьких зданий, утопающих в золотисто-красной листве кленов и лип. Кир уверенно вел вперед, сворачивая куда-то в темноту переулков и снова выходя к свету. Казалось, он знает дорогу. Иногда я понимала, что он всего лишь следует внутреннему зову, проще говоря — куда ноги несут, туда и идем. Улочки широкие, не то что в центре Москвы. Наверное, здесь очень оживленно днем. А сейчас почти никого нет. Только мы с Кириллом бредем по старинному городу.
Спустя минут тридцать мы вышли на Тверской проспект, если верить табличке на доме. Кирилл задумчиво посмотрел по сторонам и снова указал нам путь:
— Туда! То есть прямо.
Ну, прямо так прямо. Со мной сегодня легко договориться. Смущало только то, что минут через пять дома по правой стороне кончились.
— Волга! — обрадовался Кир и, как щенок спаниеля, резво понесся к воде.
Волга, закованная в гранит набережной, отливала тягучей глянцевой чернотой и переливалась разноцветными огнями. Ветра нет, поэтому вода почти не рябила, прилежно притворяясь зеркалом. Очень хочется потрогать эту реку руками. Все-таки когда еще сюда приеду? Я спустилась вниз по крутому склону, уселась на колени и аккуратно дотронулась до воды рукой. Холодная и мокрая! Ай, какая прелесть!
— Кинотеатр «Звезда», — прочитал Кир, вытирая руки о джинсы. — Красиво, да?
Я осматривала охрово-белое здание. Если смотреть издалека, то кажется, что это высокие колонны, перехваченные в середине ярким лучом прожектора. Оказалось, что между «колоннами» есть окна, а сами «колонны» — это стены. Все равно красиво.
— Очень, — выдохнула я восхищенно. — А вон какие-то ворота.
— Думаю, это и есть городской сад.
Рядом под шатрами работали летние кафе, на площади стояли машины. Кто-то орал в караоке. Вниз к реке вела широкая лестница. Здесь, наверное, и теплоходы ходят. И вовсе не страшно ночью в чужом городе, даже несмотря на темнеющий лес и подвыпивших гуляк.
— А ты чем занимаешься, кроме того, что ходишь в школу?
Мы брели по набережной. Кирилл держал меня за руку. Иногда косился, улыбаясь, и сжимал кисть чуть сильнее. Между прочим, нынче полнолуние. Сейчас заведет в дебри и выпьет всю кровь.
— У меня все скучно. До обеда я в школе. Потом мы с девчонками идем или в кафе «Слон» (это наше любимое место), или по делам разбегаемся. Чаще всего я сижу у Ярика. У них большая дружная семья, мне нравится у них дома. Антон Палыч такой клевый дядька! Чехова любит. Даже иногда пишет короткие рассказы и нам их вечерами читает. Мы всегда над ним смеемся. А Точка любит Антон Палыча покритиковать. Точка — это моя вторая подруга Женя. Она у нас самая умная. Ох, такие жаркие споры разгораются! А папа Женьки, дядя Леша, очень галантный. Мы с ним говорим о гадании. Он неплохо в этом разбирается. Правда, совершенно не верит, что карты не врут. Говорит, что это я просто так себя настраиваю… Как бы… Эээ… Провоцирую?… Проецирую события. А мне кажется, что он не прав. Вот я перед поездкой разложила карты. Они мне сказали, что все будет хорошо, что встречу я парня, который мне поможет. Ни слова о плохом.
— Сказали бы плохо, ты бы не поехала? — рассмеялся Кирилл.
— Нет, я бы попросила денег в долг у дяди Леши и поехала бы на поезде, — соврала я. — А вот Настьке с папой тоже не повезло. Он у нее бизнесмен, дома почти не бывает, и Настя думает, что он ее вообще не любит. Ну они хотя бы живут все вместе… Кирилл… Прости меня за тот скандал… Я… Просто он такой мерзкий… Я не ожидала… Я как представила… — Я почувствовала, что начала мелко дрожать.
Кирилл взял меня за запястья, сжал их вместе и поднес к лицу, согревая пальцы дыханием.
— А мы могли бы уже половину пути проехать… — заикаясь, бормотала я. — Надо было просто сдержаться… Это же не моя проблема, да? Его дети — не моя проблема, да?
— Ты права. И кроме тебя, ему бы никто не сказал об этом в глаза, а ты очень смелая. Я уважаю тебя за это. Иногда стоит сойти посреди дороги, чтобы не пачкаться о грязного человека.
— Отец… Я с детства мечтаю стать кем-то, чтобы он узнал об этом, и ему стало бы обидно, что не он меня воспитал, понимаешь?
— Просто стань хорошим человеком. А твой отец пропустил самое главное в своей жизни — он не видел, как ты выросла. Он столько всего не видел, что тебе надо лишь пожалеть его. Отпусти его с миром. Он не достоин тебя.
— Кир…
— Он не достоин. А сейчас улыбнись. Я попыталась улыбнуться.
— Ну, нет. Я просил улыбнуться, а не оскалиться. Хочешь, я почитаю тебе стихи?
— Ты пишешь стихи?
— Нет. Но я знаю много. Только, чур, уговор! Сегодня ночью ты не будешь грустить, а будешь много смеяться. Договорились? Смотри, как красиво!
Он указал на подсвеченный мост, к которому мы медленно приближались. На той стороне стояла красивейшая белая церковь и какой-то памятник. Длинный шпиль пронзал черное небо, рядом перевернутая пиала-купол, на самом верху которой расположилась маленькая луковка с крестом. Вокруг чернели ели, и могучие тополя без зазрения совести подпирали небосвод раскидистыми кронами. Желтый свет фонарей отражался в воде, отчего казалось, что на улице светлее обычного.
— Это памятник Афанасию Никитину.
— А кто это? — прищурилась я, всматриваясь в темноту.
— Ну ты деревня, — с осуждением протянул он. — Это путешественник. Он в пятнадцатом веке написал книгу «Хождение за три моря». Она ценна тем, что это были не записки паломника, а описание быта, религий, строя Индии, Турции и Персии. Жалко только, что до дома он так и не доехал. Умер, по-моему, где-то в районе Смоленска. Зато его записки были опубликованы сначала в Софийской и Львовской летописях, а потом их нашел Карамзин и опубликовал еще раз. Если честно, то очень интересный взгляд на чужой мир без Интернета. Почитай обязательно.
— Откуда ты все это знаешь?
— Я люблю читать, а по летописям писал курсовую и делал сравнительный анализ, поэтому пришлось подойти к вопросу более чем серьезно. Идем на ту сторону, посмотрим поближе.
— Ой, Кира, смотри! Пушкин! — показала я пальцем на фигурку в цилиндре у низенькой ажурной оградки.
— Пушкин, — подтвердил он. И вальяжно направился к поэту. Я понеслась за ним.
Кир встал в позу, отставив одну ногу в сторону. Обхватил себя руками и выразительно начал читать:
В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
— Браво! — захлопала я в ладоши. — Бис!
— Нет, пойдем к Никитину. Мне на него давно хочется посмотреть. Надо ж понять, на кого я угробил два дня своей жизни. Кстати, а ты знаешь, что Никита — так звали отца Афанасия? Это не фамилия, а отчество? Нет? Боже, Варя, ну ты темная!
— Зато ты светлый, — с улыбкой огрызнулась я и бегом понеслась к мосту.
— Мне здесь нравится, — догнал он меня. — Смотри, какое небо вкусное! Оно похоже на корзину с голубикой, в которой кто-то просыпал…
— Белую малину из звезд! — подхватила я. — А луна похожа…
— На круглый белый хлеб. У нас с тобой, как у Салтыкова-Щедрина в «Двух генералах» — везде еда мерещится. Хотя недавно ели…
— Ты не романтик.
— Куда уж мне!
— Что там со стихами? Ты обещал что-нибудь еще почитать.
— Все пучком.
Стихи он мне, конечно же, так и не начал читать. Мы брели по мосту, внимательно разглядывая окрестности. Очень красиво. Около «Звезды» светло и много разноцветных огней. Они отражаются в черной воде. А на другой стороне — жилые дома и лес. Скорее даже парк. Как же чудесно в Твери! Как жаль, что у меня нет с собой фотоаппарата.
Кирилл подошел к перилам и неожиданно развел руки в стороны, словно собирается взлететь. Пальто распахнулось и стало похоже на крылья. Я испуганно замерла. Уж не думает ли он шагнуть с моста? Этого еще не хватало. Он развернулся и хищно улыбнулся. Луна светила ему в затылок, отчего лицо приобрело просто-таки зловещее выражение. Заговорил таинственным шепотом:
Иди, иди за мной — покорной
И верною моей рабой.
Я на сверкнувший гребень горный
Взлечу уверенно с тобой.
Я пронесу тебя над бездной,
Ее бездонностью дразня.
Твой будет ужас бесполезный —
Лишь вдохновеньем для меня.
Я от дождя эфирной пыли
И от круженья охраню
Всей силой мышц и сенью крылий
И, вознося, не уроню.
Я зачарованно смотрела на него, не в силах произнести ни слова. Он продолжал читать стихотворение, а у меня подкашивались от восторга ноги. Демон. Демон ночи. Красивый, тонкий, озорной и величественный.
