Леонид Жуховицкий - Ночной волк
— Ну ты купец! А о чем мы тогда толкуем-то?
— Бать, ну чего смотреть, если денег нет? — защищался Васька.
— Берем не глядя?
Малый замолчал, и Чемоданову стало жалко его. Жалкий парень, ни воли, ни хватки. Как жить будет?
Но тут Васька на секунду вскинул глаза, и оказалось, что не все в нем так уж прозрачно. Уж больно взгляд был деловит. Выходило, каждый играл в свою игру: отец старался понять сына, сын оценивал отца. Причем не так уж высоко оценивал. Мать велела попытаться — он и пытался. Выйдет так выйдет, нет так нет.
Если разобраться, иного и ждать не стоило. Взрослый парень, четвертак уже, какой ни есть, а мужик. Свои планы, свой характер. Если имеется характер.
С мужиком, по идее, и разговаривать полагалось как с мужиком.
— Ладно, Василий, — сказал Чемоданов, — давай по делу. Что там за рухлядь тебе всучивают, значения не имеет. Сейчас денег все равно нет, а через год-полтора или «мерседес» этот весь сгниет, или рубли будут другие. Тут ведь что важно? Ну возьмешь металлолом, допустим, так ведь надо еще до ума довести. А это, считай, вторая цена. Или сам сделай, своими двумя. Ты машины когда чинил?
— Помогал приятелю, — уклончиво отозвался Васька.
— Чего делал?
— Ну…
— Отвертку подавал?
Парень снова отвел глаза, лицо поскучнело — пережидал нотацию. Глядя на сына, поскучнел и Чемоданов.
— Вот тебе деловое предложение, — сказал он, — попробую устроить тебя на сервис. Самое перспективное дело. Во-первых, деньги, во-вторых, калым, в-третьих, специальность. Захочешь, по выходным будем вместе подрабатывать, тут варианты есть. Ну а если жестянку освоишь, тогда вообще хозяин жизни.
— А сколько там выходит? — поинтересовался Васька не слишком охотно.
— Постараешься, и семьсот выгонишь.
— Нормально, — сказал сын и зевнул.
Бог ты мой, сколько же крови стоил ему когда-то этот малый! Как ловил его Чемоданов во дворе, караулил в подворотнях, подманивал сквозь оградку детского садика, а потом, позже, ждал у школьных ворот! Дико казалось: как это вдруг он без Васьки, а Васька без него? Мальчишка капризничал, кривился, приходилось подкупать его мороженым, конфетами, мандаринами. Ладно, думалось, вырастет — поймет.
Васька вырос и понял годам к тринадцати, к тому времени Чемоданов развелся еще два раза — отчасти, кстати, потому, что по-прежнему главной своей семьей и жизненной обязанностью видел Ваську. А тут у школьных ворот длинненький подросток проговорил хмуро:
— Ты не приходи пока — мать злится. А к школе вообще не надо. Мы ведь фамилию переписали.
— Как переписали? — не понял Чемоданов.
— Ну, мою. А то все Перфильевы, я один Чемоданов.
— Стоп, — тупо поднял ладонь Чемоданов, — так ты теперь кто?
— Перфильев! — словно бы огрызнулся сын и посмотрел с вызовом.
Тут до Чемоданова дошло:
— А, понятно. Вроде бы и не родственники, да?
— Родственники, но… — Васька помедлил и выкрикнул резко, словно обрывая последнюю между ними нитку: — У тебя же есть своя семья? Ну вот и у меня своя!
Резкость Чемоданова не поразила, мало ли чего говорится в запале — поразил досадливый, а главное, нелюбящий взгляд. Чужие глаза уперлись в него и будто отталкивали.
Тут главным оказалось не сорваться, никак не сорваться, ни в какую сторону, ни в грубость, ни в жалкость, вообще не дать слабину. И Чемоданов не сорвался, не уронил достоинство мужика и отца — вот только странно было, что далось это так легко. Просто спросил иронически:
— Так ты чего, и отца поменял?
— Ничего я не менял. Просто… Ну лучше мне так. Понимаешь?
Опять слова ничего не значили. Значило другое: что говорить с ним сыну неохота. Не то чтобы об этом именно, а вообще — говорить.
Ну что ж, неохота так неохота.
Оба молчали, но не расходились. Что думал в ту минуту сын, было неясно — но это вдруг перестало Чемоданова интересовать. Он смотрел на угрюмо враждебного парня и пытался понять себя. И чего так держусь за этого пацана, вдруг задал себе вопрос Чемоданов. Ну, сын. Ребенок, да. Так ведь есть и другие. Чего именно к этому прилип? Ну не любит. И хрен с ним. Жить, что ли, без него нельзя? Сын — это когда любит, когда вырастет и получится друг, надеяться можно, ни в какой передряге не заложит. А это разве сын? Вон и фамилию сменил, покрасивее выбрал…
— Понятное дело, — сказал Чемоданов, — рыба где глубже, человек где лучше. Валяй. Я же не против. Если что, телефон знаешь…
Телефон парню понадобился года через два, потом еще через годик. Деньги Чемоданов давал. Интересно было, как дальше: проснется в малом совесть или не проснется?
Теперь, можно считать, эксперимент закончен. Не проснулась. Крепко спит.
Чужой здоровый мужик сидел перед ним на стуле, и не надо было ему ничего, кроме денег.
— Ну что, — спросил Чемоданов, — звонить насчет тебя или как?
— Куда? — оживился Васька.
— В сервис, куда же.
— А… Да пока погоди, прикину малость.
— О’кей, — согласился Чемоданов.
Погодить — это можно. Хоть и долго придется. Ничего, время есть…
Сын вдруг быстро заговорил:
— Ну вот гляди. Три месяца учиться, не меньше, так? Ну, допустим, даже потом… вычеты, то-се… чистыми полкуска. Это сколько же собирать? Года два, не меньше.
— Больше, — уверенно поправил Чемоданов, — ты еще ремонт не посчитал. Даже если руки свои, части-то все равно казенные. Все не вынесешь, что-то да придется покупать.
— Вот именно! — подхватил парень.
Чемоданов не прерывал. Чего прерывать, все ясно. Васька не слишком и крутил, идея просвечивала. Мол, три года, это еще дожить надо, мало ли что за три года… Вот если бы машину сейчас, а уж потом пойти в сервис…
Малый кончил и ожидающе уставился на отца. Но и Чемоданов глядел на него, как бы ожидая продолжения. Тот повторил:
— Сейчас бы купить, а года за три я бы эту сумму и заработал. Предлагают — сейчас бы и купить.
— А деньги? — спросил Чемоданов. — Деньги-то есть?
Васька собрался с духом и наконец-то спросил в лоб:
— Ты не можешь?
— У меня таких денег нет, — покачал головой Чемоданов.
— А достать на время?
На время — это хорошо. Уточнил бы, на какое. Уж он отработает!
Чемоданов сказал спокойно, но твердо, чтобы закрыть вопрос:
— Мне достать негде.
— На иномарку-то достал.
Васька проговорил это негромко, как бы даже не укоряя — просто напомнил. Видно, с самого начала держал в голове. Ну ясно, держал. Клавдия — дура, ей сам бог велел. Но этот-то, думалось, поумней. Да, повезло с сынулей… Взрослый ведь мужик. Молодой, но взрослый. И никакого желания хоть палец о палец. Все ему в руки подай. И на это кто хочешь годится, даже нелюбимый отец. Два года не объявлялся, а запахло деньжатами — и вот он тут.
Вырастила Клавка! Сука…
Чемоданов вздохнул, прицокнул языком. Но боль его была о давнем, о маленьком Ваське, о том, кого подманивал к забору детсадика. Хороший был пацан… А этот, сидевший напротив, почти не трогал — чужой и чужой.
— Мои возможности на иномарку все и ушли, — сказал Чемоданов, — больше взять негде.
Парень недобро фыркнул:
— Мне тем более негде. Честным трудом такие бабки не заработаешь.
— Это верно, — согласился Чемоданов, — бабки большие. Так ведь у нас крепостных нет, каждый ворует сам на себя.
Васька не возразил. Он, похоже, понял, что разговор кончился, каша не сварилась, и лишь ловил момент уйти.
Вот и пусть уходит. Вырос. Ему теперь, кроме жизни, никто ума не прибавит. Ни на что не способен: ни заработать, ни выпросить, ни украсть.
Ксюшке хоть давать приятно. Дочка…
Видно, усмешка получилась неожиданно ласковой, потому что сын глянул недоуменно:
— Ты чего?
— Да так, — ответил Чемоданов.
Все в норме. С сыном не вышло, зато дочка есть. Все в норме.
Привкус от разговора остался паскудный, хотелось его чем-то перешибить. Чемоданов позвонил Маргарите, и они, как и было договорено, отправились за подарками к свадьбе.
Сумма по текущим временам имелась скромная, но все же деньги. Тем более Ритуля по части покупок была большой специалист. С женихом разделались быстро: обтрепанный старикан в ветеранском магазине на свою инвалидную книжку за умеренную мзду приобрел импортный шарф с шикарной нашлепкой, носи не хочу. К невесте, разумеется, подход был иной, все же дочка. Кончилось ювелирной комиссионкой, где Ритуля приглядела золотое колечко с резьбой, годившееся и как обручальное, и как нарядное. В принципе можно было и уходить. Но Чемоданова приманила серебряная фигурная цепь, красивая и дорогая. Ритуля две драгоценности в один день не одобрила, но он настоял и даже занял у суровой советчицы недостающие три сотни.
Дискуссия про воспитание шла уже на улице.
— Балуешь девку, — холодно остерегла Маргарита.
