Леонид Жуховицкий - Ночной волк
— Заработок ничего?
— Да ну… Он больше бесплатно, девочек голеньких.
— Да, повезло с зятьком, — усмешкой поощрил Вику Чемоданов. Но она опять замолчала.
Вика была хорошая девка, правдивая, спроси — ответит. Но о чем спросить?
— У них это серьезно? В смысле — женитьба?
— Во вторник заявление подали.
— И чего торопиться? — в недоумении пробормотал Чемоданов. — Пожар, что ли?
— Пожара нет, — холодно возразила Вика, — у нее таблетки французские.
Не сразу поняв, он уставился на нее:
— Таблетки?
Вика посмотрела на него с вызовом:
— А чего ты так удивляешься? Презервативы, что ли, лучше? Да их шинный завод выпускает!
— Ей же семнадцать лет.
Особых иллюзий насчет Ксюшки у Чемоданова не было, нахалка хоть куда, но степень ее осведомленности слегка ошарашила.
Вика пренебрежительно фыркнула и поднялась с дивана.
— А семнадцать что, мало? — сказала она. — Самый возраст. Как раз в семнадцать и скачут из койки в койку.
Чемоданов свел брови, ему не понравилась формулировка. Вика босиком прошла к стулу с одеждой и стала натягивать трусики.
— Ты чего надулся? — спросила она с досадой. — Или думал, она у тебя еще девушка? Та еще девушка! Рот разинет — асфальт видать.
Фраза была ничего, но Чемоданов не засмеялся. Вика застегнула лифчик спереди, потом развернула, как положено, легко насунув чашечки на крепкие груди.
— Ну чего ты? — снова сказала она, но уже сочувственно. — Делов-то! Сейчас жизнь такая.
— Дочка все-таки, — виновато объяснил он.
Вика влезла в джинсы, они плотно обтянули аккуратный задок. Чемоданов тоже стал одеваться. Вика решила его утешить:
— Вообще-то он парень нормальный. Юморной. В компании с ним не стыдно, девки даже завидуют. Прохиндей — это да. А ты сейчас других знаешь? Сам-то какой? Вот и он под каждую юбку лезет.
— И к тебе тоже? — мрачновато пошутил Чемоданов.
Пауза вышла долгая. Лишь потом Вика нехотя отозвалась:
— Я ж говорю, ни одну не пропустит.
Вот тебе раз! Чемоданов даже рот забыл захлопнуть. Ничего себе… Из всех вопросов самым тревожным показался один:
— Ксюшка знает?
Она раздраженно хмыкнула:
— Ха! А кто же их познакомил? Не я, что ли? Да это все мура. У нас с ним и было… так, от нечего делать. А они вроде спелись.
— Ничего себе спелись! Заявление подали…
Вика наконец заметила его огорченное лицо.
— Да не трепи нервы! Делов-то. Вполне нормальный вариант. Я же всех ее мужиков знаю. Другие хуже были.
Утешила…
Чемоданов поставил чайник, но Вика ждать не стала, заторопилась. Надела туфли с железными передками, кооператив под импорт, дружески ткнулась губами в его щеку и убежала. Хорошая девка, правдивая. Только на хрена ее правда? Что с ней делать-то?
В понедельник фраер в плащике заехал за машиной и остался очень доволен блестящими никелями. Он привез две ведомости, и Чемоданов расписался в обеих. Хрен с ним, не посадят же — в нашем-то бардаке! В нашем бардаке сажают, только когда хотят посадить. А этот из начальства, наверняка с начальством же и делится, все повязаны, кто же станет трогать своего…
На вечер у Чемоданова было мероприятие — преферанс. Два дня назад позвонил Степа оговорить время, и сошлись на понедельнике. Место не оговаривали, оно не менялось уже лет пятнадцать. У Левки в мастерской, где же еще.
Если точно, мастерская была не Левкина, а народного художника Картохина, большого человека. Но большой человек жил на даче, там имелась другая мастерская, в эту он почти не заглядывал, и просторным помещением под крышей украшал собственный быт продолжатель рода, что, правда, помешало ему решить разные личные задачи, в том числе и продолжить род: то ли не хотел, то ли не получалось, то ли бабы не рисковали рожать от доброго, но бездельного и пьющего мужика. Но для компании Левка был человек золотой, а для Чемоданова к тому же школьный друг, можно считать, родственник, — после одного из разводов кантовался в этой мастерской чуть не год.
Компания сложилась давненько, просто подобралась четверка тогда еще молодых мужиков, кто больше, кто меньше знакомых, но с равной потребностью отдохнуть душой, расслабиться и восстановиться, хоть на вечер замкнуться от суеты в дружественной и снисходительной мужской компании. Что только с тех пор не происходило — руководящие бедняги в окошке телека то недоуменно шевелили богатыми бровями, то жалко силились растянуть выдох на длинную фразу, дергалась политика, исчезали продукты, росли заработки, валился рубль… А здесь ничего не менялось: все тот же старинный стол с прочной красноватой крышкой, у стены другой, резной, с кофейником, бутербродами и матовыми после холодильника бутылками пива, все та же «сочинка», пятисотка, по ноль-три, и распасовка всегда на висты, и пика — обязаловка, а мизер перебивается девятирной. Традиция, ритуал, пятачок стабильности во всеобщем бедламе.
Когда-то они были Степа, Левка, Стас и Генаша. В убежище под крышей ими же и остались. Жизненный статус партнеров, конечно, претерпел изменения: Степа, хоть и в той же должности, обрел влияние, разбогател и теперь ездил на почти новой «тойоте», Левка облысел и обрюзг, Стас вышел в доктора наук, а Генаша в сторожа — но это касалось лишь внешнего мира. Компания ощущала успешность карьер, пожалуй, лишь в одной детали: в эпоху тотального дефицита концертный администратор Степа ни разу не явился без пива.
Присловья за картами тоже были стабильны. Вот и сегодня Степа плакался, уважая примету, Стас повторял, что карта слезу любит, а Левка твердил, что двух красных не бывает. Впрочем, Левка играл невнимательно, порой просто выпадал, подавшись к телевизору, где звук был вырублен, но картинка бежала, как в немом кино: показывали митинг, и Левка пытался определить, чья берет. Он служил в какой-то творческой конторе с малым жалованьем и неутомительным рабочим днем и вот уже года три увлекался политикой — ходил на Пушку, на Манежную, в Лужники, а на демонстрациях носил радикальные плакаты, такие большие и красивые, что пару раз попадал даже в телевизионные репортажи.
Чемоданов сидел как раз напротив ящика, но его политика не отвлекала. Тем более митинг кончился и теперь экран занимал бородатенький комментатор: кого-то клеймил, уличающе тыча пальчиком, что было нелегко, ибо маленькая его мордочка то и дело устремлялась вниз, к шпаргалке. Смысл речи Чемоданова не интересовал, но морда говоруна не нравилась, сразу видно, из прихлебателей. Впрочем, в последнее время все морды в ящике стали такие.
— Про кого он? — спросил Левка. Он напрягся, словно читал по губам. — Про Ельцина или Горбачева?
— Да плевать, — сказал Степа, — все равно он молодец.
— Кто молодец? — агрессивно напружинился Левка. — Ельцин или Горбачев?
— Оба, — сказал Чемоданов, — сделай снос, и ты будешь молодец.
— Ты сам-то кто, — поинтересовался Стас, — демократ или патриот?
Левка ответил матом, и миролюбивый Степа, чтобы не обострять, уточнил за него:
— Демократ, демократ.
— Ну и дурак. Патриотам хоть платят. — Стас произнес это с удовольствием, как, впрочем, и все, что произносил, потому что у него был густой красивый баритон.
— За доносы? — вскипел Левка.
— Какая разница? Все равно ведь деньги, — философски изрек Стас, разбирая карты по мастям.
Насмешки над Левкиной политикой тоже были традиционны.
— Валяйте, — сказал Левка, — смейтесь. Вот введут танки…
Степа укоризненно проговорил:
— Парни, у нас преферанс или митинг?
И опять пошла приятная, веселая, в меру будоражащая кровь мужская забава.
Чемоданов все не мог отвлечься от Ксюшкиной женитьбы, было смешно, но больше тревожно. Молоденькая ведь и дура, много ли ей надо? Много ли и чего именно надо молоденьким дурам, он знал досконально, и знание это не утешало.
Он так ушел в свои мысли, что вместо ненужной червы скинул четвертую бубну, которую следовало держать до упора, чем высек из доктора наук длинную и красивую матерную фразу. Чемоданов даже оправдываться не стал, так очевиден и позорен был его промах.
Посреди пули сделали перерыв на пивко, неспешно обменялись новостями, не конкретно и потому не зло обругали баб и вновь взялись за работу.
— Не люблю играть, да деньги нужны, — почти автоматически проговорил Стас, сдавая.
— Это разве деньги? — в тон ему возразил Степа. — Вот если бы какие-нибудь там пиастры…
— Согласен и на наши, — вставил Чемоданов.
— А на хрена они тебе, стены оклеивать? — поинтересовался Степа и объявил козыря.
— Дочку замуж выдаю.
— Дочка — это святое, — отозвался Стас и тут же, не удержавшись, укорил: — Придержал бы в тот раз бубну, вот и были бы деньги.
Больше темы не касались, да Чемоданов и не собирался ее развивать. Зачем? Он свое сделал — проинформировал. Будет что сказать, сами скажут.
