Анастасия Дробина - Дорогой длинною
– И тебе здоровья, барин. Не поминай лихом! - скаля зубы, пожелал Илья. Теперь, по всем законам благоразумия, ему следовало немедленно смыться. Последнее, что услышал Илья, пролезая между огромными, мёрзлыми санями с солью, был ожесточённый спор барышников: дойдёт или не дойдёт "чистое золото" хотя бы до выхода с рынка.
Ванька Конаков должен был ожидать в трактире. Илья выбрался из суетливой, орущей и пахнущей лошадиным потом толпы на площадь, быстро пересёк улицу и уже свернул на Серпуховку, когда сзади раздался вопль:
– Илья! Илья! Илья, чтоб тебе провалиться!
От неожиданности Илья чуть было не "дёрнул" в ближайший переулок, но, увидев бегущего к нему Кузьму, неохотно остановился:
– Чего орёшь, каторга?
– Слава те господи, догнал! - Кузьма, споткнувшись, остановился, одёрнул кожух, пригладил встрёпанные волосы. - Я за тобой от самой Конной рысю…
Ты что же - не видал меня? Ох, и лихо же вы гаджа обработали, любо-дорого глядеть было! Я так думаю, что остальным кофарям незачем бесплатно на такую работу глядеть. Вам с Ванькой по рублю за погляд брать надо. Ей-богу же, с места мне не сойти, - заплатят! Я чуть с хохоту не помер, когда ты Ваньке посоветовал пегого на племя пустить! И откуда из тебя всё это выскакивает, скажи, Христа ради? Дома - так кажное слово клещами тянуть надо, с утра до ночи молчишь, даже девки пугаются, а на Конной - и пошёл, и пошёл…
рот и не закрывается… Пробку ты, что ли, у себя где вытаскиваешь, а, Илюха?
– Вот сейчас я тебе пробку вытащу! - обозлился Илья, и Кузьма проворно отскочил на несколько шагов. - Чего надо?
– Да меня твоя Варька за тобой послала! Бежи, кричит, скорей и доставь в каком хочешь виде немедля. Быстрее, у меня извозчик за углом! Ваши приехали, таборные. В гости!
– Да ты что?! - Илья сорвался с места. Уже заворачивая за угол, крикнул на ходу: - Дуй в трактир, предупреди Ваньку: я - домой!
Извозчик оказался резвый: через полчаса Илья был уже на Живодёрке. Едва выпрыгнув из саней, он увидел во дворе Макарьевны юбки и платки цыганок.
– Ромалэ… - тихо сказал он, входя во двор. Женщины обернулись, заулыбались. Он узнал невесток деда Корчи - Симку, жену кривого Пашки, и маленькую толстую Катю. Они кинулись к нему, затеребили, засмеялись:
– Илья, дыкхэньти[49], Илья!
– Тэ явэс бахтало[50], чяво! Как живёшь?
– Видали - на извозчике прикатил! Большим барином стал!
За спинами цыганок Илья углядел своего друга Мотьку - некрасивого крепкого парня с тёмным острым лицом, младшего внука деда Корчи.
– Мотька! Эй! Поди сюда!
Они обнялись так, что одновременно крякнули. Рассмеявшись, захлопали друг друга по плечам.
– Как ты тут, Илюха? - Мотька обрадованно сверкал чёрными, огромными, как у коня, глазами. - Сто лет тебя не видал! Без тебя на ярмарках хоть пропадай - нет торговли, и всё! Совсем забыл родню? Совесть есть?!
Илья уже возмущённо взмахнул рукой, собираясь протестовать, но за спинами цыган послышался весёлый скрипучий голос:
– А ну-ка покажите мне этого барина!
Женщины с радостным гомоном расступились, и к Илье, прихрамывая, подошла старая Стеха. Из-под овчинного полушубка была видна вылинявшая красная юбка, старый зелёный платок окутывал голову и плечи цыганки, съезжал на лоб. Чёрные, слезящиеся глаза улыбнулись Илье.
– Ну что, дорогой мой, миллионщиком в городе заделался? Родню таборную совсем позабыл?
– Стеха… - Илья упал на колени, уткнулся лицом в холодную морщинистую руку. Старуха улыбнулась одними глазами, погладила его по голове.
– Встань, парень, встань. Вон Корча идёт.
Илья вскочил - и тут же оказался в объятиях деда Корчи. От старика пахло луком, дёгтем, крепким лошадиным потом и дымом - горьким дымом костра, и от этого запаха у Ильи перехватило дыхание. Как же давно он их не видел!..
– Откуда вы? Откуда?
– В Ярославль едем, на свадьбу. Через Москву проездом, вот и решили к тебе заглянуть… - Корча отстранил его, глянул в лицо, одобрительно похлопал по плечам. - Ты-то как здесь, парень? Нам сказали - князем заделался, большие рубли имеешь.
– Да, слава богу, ничего, - как можно равнодушнее сказал Илья, отчаянно жалея, что стоит перед цыганами в своём драном зипуне, воняющем конским навозом. Таким они его и в таборе видели, вместе ведь орали и махали кнутами на ярмарках… А вот посмотрели бы они на него в хоре! Увидели бы казакин, сапоги с блеском, золотую цепь и перстни! Но тут на крыльцо выбежала Варька, и Илья понял, что дела не так уж плохи. На сестрёнке было бархатное платье цвета бордо и переливающаяся персидская шаль, накинутая через плечо. На шею Варька умудрилась навесить все свои золотые цепи и кулоны, и они болтались перепутавшейся гроздью, свешиваясь до самого пояса. В ушах у Варьки были огромные серьги, а надела ли она кольца, Илья не сумел рассмотреть: руки сестры были по локоть в тесте.
– Чяялэ, да где вы там? - полусердито закричала она. - Кто обещал помогать? Ой, Илья, ну слава богу, наконец! Илья, они до завтра у нас побудут! Все - и Стеха, и Пашка, и Катенька… Девки уже в лавку побежали, я такой жар-пар развела!
– Годьвари[51]! - похвалил её Илья. И шагнул вслед за дедом Корчей в дом.
В комнате за широким столом Макарьевны сидели мужчины. Илья увидел и кривого Пашку в пёстрой повязке через глаз, и лучшего друга Мотьку, и дядьку Сыво с длинным грустным носом, и двух братьев Ваньку и Ваську, лихих кофарей по прозванью "Два шила". При виде Ильи они повскакали с мест, кинулись к нему:
– Илья! Чтоб мне света не дождаться! Смоляко!
– Как ты, морэ? Как живёшь? Не скучаешь без тележки своей?
– Сказали, в хоре глотку дерёшь вместе с Варькой - правда, что ли? Не женился ещё? Мы тут тебе присмотрели одну, из наших же, старого Чоро дочка…
– Гнедых своих продал, не прогадал? Левая у тебя вроде прихрамывала…
– А слыхал, что нашего Саньку посадили? И добро бы за дело, а то ведь за драку, дурака! Шесть человек детей оставил, жену! Совсем голов у цыган не стало!
– А у нас так тебя вспоминали, когда под Смоленском встали, так вспоминали! Ох, и лошадочки же там, дэвлалэ, дэвлалэ… Кроме тебя, никто бы не взял!
Перед Ильёй вертелись знакомые смуглые физиономии, блестящие глаза, ухмылки, белые зубы. Спина и плечи уже трещали от похлопываний и объятий.
Илья едва успевал отвечать направо и налево, что живут они хорошо, что гнедых продавать он пока не стал и что он не женится под ружьем даже из уважения к старому Чоро. Наконец наобнимались, наорались, успокоились, полезли обратно за стол. Илья уже по второму разу слушал новости, узнал, что сестру Ваньки Жареного Таньку выдали за богатого цыгана-коновала из Орла, что Пашка и Сыво подрались спьяну на свадьбе из-за какого-то пустяка и не разговаривают по сей день, что у Чоро умерла жена, и старик ломает голову, как распихать по мужьям четверых оставшихся девок, что надо же иметь совесть и помочь родственнику, девки-то очень даже неплохие, вон хоть бы Ташка, погляди сам, какая красота подросла, а всего-то четырнадцать… Илья из вежливости поглядел. Ташку он помнил воробьёнком, девчонкой-подлеточкой, бегающей по табору в рваной одежонке.
Сейчас Ташка стояла вместе с женщинами, помогала Варьке резать капусту.
Когда Илья взглянул на неё, обернулась. На него с вызовом, в упор посмотрели чёрные глазищи из-под стрел-бровей. М-да, неплоха…
– Красавица-девка, Илья! - стучал себя кулаком в грудь кривой Пашка. – Посмотри на глазки, на волосы! Фигуристая, как лошадка беговая! Я бы за такую трёх коней дал! Нет, двух… двух коней и жеребчика! А добычливая, ловкая - настоящая цыганка, козла за корову на базаре сбудет! Мать-то её, Билю, помнишь? Лихая была гадалка, всю семью кормила… Подумай, морэ!
– Отвяжись, - поморщился Илья. - Что ты так для Чоро стараешься?
Должен ты ему, что ли?
– Дурак, - обиделся Пашка. - Не для старика, а для тебя стараюсь. Нам уж тут рассказали, что ты на ноги хорошо встал. Теперь можно и о семье думать, цыган ведь! Бери жену, морэ, семью начинай! Детей пора делать!
– Успеется… - отмахнулся Илья.
Пашка с досадой взмахнул руками, набрал было воздуху для новых уговоров, но сидящий рядом дед Корча опустил на Пашкино колено тяжёлую ладонь, и тот умолк. Цыгане поторопились заговорить о другом.
Цыганки суетились на кухне. По дому плыли запахи жареного мяса, тушёной капусты, пирогов. То и дело кто-то из женщин пробегал через горницу в сени с исходящим паром котлом, ведром солёных грибов, ковшом молока. Там же крутились дети, всё звенело от голосов, смеха, воплей и генеральского гласа Макарьевны:
– Эй, неси воду! Соли много не сыпь! А кто это куру щипать начал и не кончил? Эх вы, ворожеи базарные, откель у вас только руки растут! Живо дощипывайте да в печь её, мужичье голодное сидит!
