Анастасия Дробина - Дорогой длинною
Глава 7
– Ну что ты, любезный, обманываешь меня? При чём тут зубы, если по бабкам видно - твоему одру лет пятнадцать? И к тому же, что это за наросты у него под глазами? Ещё не хватало, чтобы боевой кавалерийский конь страдал одышкой… Сгрудившиеся вокруг зрители грохнули. Пегому жеребцу было не пятнадцать лет, а все двадцать, но Илья не повёл и бровью. Он стоял возле своего "товара" во всеоружии: сдвинутая на затылок мохнатая шапка, перехваченный по талии верёвкой зипун, кнут с махром, угрожающе торчащий из валенка, и презрительное выражение лица. Он даже не моргнул, когда молоденький офицерик с важным видом полез под брюхо лошади.
Зимний день перевалил на вторую половину, белёсое солнце падало за башни Серпуховского монастыря, в воздухе мелькали редкие снежинки.
Несмотря на нешуточный мороз, Конная площадь была полна народу.
Повсюду толпились барышники и покупатели, носились цыгане, орали татары, разгружали обозы солидные деревенские мужики, стояли лошади, мешки с овсом, возы сена, рогожные кули, сани и розвальни, голосили сипло торговки сбитнем и бульонкой, сновали оборванные мальчишки, вездесущие воробьи выхватывали зёрна овса прямо из-под лошадиных копыт. Всё это галдело, свистело, спорило до хрипоты, нахваливало товар, кричало "Держи вора!", толкалось, бранилось и размахивало кнутами. Гам стоял невероятный.
– Да что вы его латошите, ваше благомордие? - поморщился Илья. - Вы животину не латошьте попусту, а глядите по-умному, с головы до хвоста.
Душу положу - молодой конь. Вот гляньте сюда, в зубки. Ах ты, мой красавец, умница, золото неразменное, дай зубки, зубки покажь барину…
Красота какая, ваша милость, сам бы ездил, да денег надо, на прокорм семьи продаю! Видите - ямки в зубах? У старого коня такого не бывает, у одров зубы гладкие, стёртые. А у моего - глядите! Воз свеклы в такие ямы свалить можно!
Офицерик с серьёзным лицом засунул кулак в пасть лошади. Илья, придерживая голову пегого, небрежно наблюдал за этим процессом. Насчёт зубов он был уверен: вчера с Ванькой Конаковым и дядей Васей они битый час выдалбливали жеребцу зубы стамеской. Дело было долгое, но возиться, безусловно, стоило. "Комар носа не подточит, чявалэ!" - радовался дядя Вася, любуясь на результаты своих трудов. Оставались сущие пустяки: вставить одру рожки в уши "для торчания", кое-где подчистить шерсть, навести печёной репой белые пятна, подчистить ваксой растрескавшиеся копыта, - и сегодня с утра Илья вывел на продажу упитанного весёлого конька пегой масти в звёздочках. Вдобавок повезло с покупателем: после часа стояния на морозе без почина подошёл совсем зелёный кавалерийский офицерик в потрёпанной шинельке, с двумя сотнями рублей в кармане и твёрдым желанием купить "на грош пятаков". Подобных намерений Конная площадь не прощала. Вокруг офицера и цыгана с "задошливым" конем уже столпился народ. Бывалые барышники втихомолку посмеивались в бороды, глядя на то, как Илья с Живодёрки "работает военного". После первых пяти минут торга и Илья, и зрители убедились в том, что в лошадях мальчишка ничего не смыслит.
– Послушай, цыган, имей же совесть наконец! - кипятился офицерик, дёргая фыркающего доходягу за ногу. - Посмотри на его бабки!
– А чего "бабки"? - обиделся Илья. - Самые что ни на есть распрекрасные! У билирины в тиятре таких ножек не увидите! А что малость бухлые, так это для устойчивости, вам же легче будет, не сбрыкнёт вашу милость набок при всём параде да при начальстве! Вот помяните моё слово, барин, вы у меня после этого золотенького всю жизнь покупать станете! Даже когда генералом заделаетесь, Илью вспоминать будете! Эх, ваше благомордие, для вас, как для брата родного, стараюсь, товар со всех сторон показываю, а вы… Сто пятьдесят.
– Сколько?! - вскинулся офицерик. - Бога побойся, цыганская душа!
Восемьдесят!
На коричневой физиономии Ильи сменились все оттенки недоумения.
– Прощенья просим, барин, не дослышал - сколько?..
– Ну… ну, восемьдесят пять, ну, девяносто, наконец! Не арабского же скакуна ты продаёшь, бессовестный!
– Не арабского, а лучше, - отрезал Илья. - И совесть мою не трожьте, спросите здесь хоть кого, - Илья Смоляков по чести торгует. Ко мне с гвардейских фатер за лошадями приходят, потом всей душой благодарны… А не хотите - не берите, покупатель найдётся. - Илья покосился вбок и, подавая знак, лениво почесал кнутовищем в затылке. Через минуту в обход возов с мёрзлым овсом к ним неспешной походкой двинулся Ванька Конаков. Столпившиеся вокруг барышники незаметно и весело перемигнулись, дали место.
Лучший кофарь Живодёрки выглядел настоящим барином - длинный "польт" из дорогого серого сукна с куньим воротником, лаковый цилиндр, тросточка, скучающий взгляд из-под полуопущенных тяжёлых век. Незаконный сын графа Орлова и хоровой певицы, Ванька был похож на цыгана лишь пронзительно-чёрными, круглыми и хитрющими глазами. При этом он считался одним из самых удачливых барышников Москвы, а аристократическая наружность не раз способствовала осуществлению наглейших сделок.
Брезгливо отбрасывая тростью с дороги грязные клочья сена, Ванька не спеша приблизился к торгующимся. Барышники, переглянувшись, стянули шапки:
– Наше почтение, Иван Владимирыч. Лошадок посмотреть пришли?
Ванька не удостоил их взглядом. Небрежно отстранил поклонившегося до земли Илью, привычным движением раздвинул челюсти жеребца, окинул быстрым взглядом грудь, храпок, обрез, бегло осмотрел копыта и бабки, выпрямился и отрывисто спросил:
– Сколько?
– Для вас только, Иван Владимирыч… - завертелся, показывая все зубы в улыбке, Илья. - Сами видите - красавец жеребчик, месяц продавать не хотел, всей семьёй репу жрали… Сто пятьдесят рубликов хотелось бы…
– Ладно.
– И магарыч в "Молдавии"…
– Идёт.
Илья торопливо поклонился, молясь только об одном: чтобы застывший с открытым ртом офицерик не заметил пляшущих в глазах Ваньки чертей.
– Вот спасибо вам, Иван Владимирыч! И что за удовольствие с понимающим человеком дело иметь! Мне бы ваш глазок, я бы на ярмарках тысячами ворочал! Подошёл, взглянул - и готово дело! Эх, беда, конька жалко…
Вы его на племя пустите, через год-другой ещё один заводик откроете!
– Обойдусь без твоих советов, дурак! - окончательно вошёл в роль Ванька. – Ну - по рукам?
– Нет, постойте, как же так? - очнулся от столбняка молоденький поручик. – Я… я же был первым покупателем! И за ту же цену! Илья!
Илья и Ванька оглянулись на него с одинаковым выражением изумления на лицах. Илья, чуть не пуская слезу от сочувствия, упрекнул:
– Говорил я вам - берите, не прогадаете… Я к вам всей душой, а вы торговаться изволили… Извините, постоянному покупателю за хорошую цену никак отказать невозможно. Ну - бьём по рукам, Иван Владимирыч?
– Нет, постой! - распетушился поручик, роняя в смешанный с овсом и навозом снег новенькую фуражку. - Я не желаю отступать! Ты просил сто пятьдесят? Сто пятьдесят пять!
– Сто семьдесят, - небрежно уронил Ванька, глядя в сторону. Его сощуренные глаза горели зелёным продувным огнём.
– Сто семьдесят пять!
– Сто восемьдесят.
– Сто девяносто пять! Двести! Двести рублей! - Юное, с лёгким пушком на щеках лицо офицера побледнело, широко открытые глаза чуть не с ненавистью смотрели в равнодушную физиономию Ваньки. Дрожащими пальцами он уже лез в карман за деньгами.
– Авэла[48]… - чуть слышно бормотнул Илья, наклоняясь и стряхивая с валенка комок навоза. Ванька оскорблённо поджал губы. Окинул уничтожающим взглядом мирно хрумкающего сеном лошадёнка, процедил Илье:
"Ну, смотри…" - повернулся и вразвалку пошёл прочь.
– Ох ты, господи… - сокрушённо сказал Илья ему вслед. - Перебили человеку цену. Теперь, как бог свят, запьёт. У Иван Владимирыча всегда так: как хорошую лошадь углядит, а купить не сможет - готово дело, запой на две недели. Вот беда-то, и такой покупатель хороший… Давай руку, твоё благомордие! Двести, и магарыч с тебя! Фуражечку пожалуйте…
Мальчишка со счастливой улыбкой натянул на голову поданную Ильёй фуражку, вынул деньги, протянул хрупкую, по-девичьи тонкую в запястье руку. Илья не удержался от удовольствия - хлопнул по этой детской ладошке так, что офицерик ойкнул.
– По рукам, барин! Забирайте коника! Магарыч пить будем? Чистое золото тебе продал…
– Нет, извини, мне… у меня, видишь ли, ещё дела здесь… - испугался офицерик. - Будь здоров, цыган.
– И тебе здоровья, барин. Не поминай лихом! - скаля зубы, пожелал Илья. Теперь, по всем законам благоразумия, ему следовало немедленно смыться. Последнее, что услышал Илья, пролезая между огромными, мёрзлыми санями с солью, был ожесточённый спор барышников: дойдёт или не дойдёт "чистое золото" хотя бы до выхода с рынка.
