Музафер Дзасохов - На берегу Уршдона
Лишь Темиркан знает и одобряет мое намерение. Прежде говорил ему, что хотелось бы в педагогический, но это так долго учиться, целых четыре года!
— А может, мне в техникум поступить? — спросил я, когда мы остались одни на берегу.
— В какой такой техникум?
— В педагогический.
— А институт?
Институт, институт… Как я мечтал о нем! Но ведь четыре года. Каково будет без меня Бади и Дунетхан? И Нана нуждается в уходе. На кого их оставить?
— Не бросай на половине! — твердо сказал Темиркан.
— Советуешь… А сам-то что?
— Я другое дело. Мне и десяти классов довольно.
По правде говоря, я не надеялся, что Темиркан десятилетку окончит. Сколько раз он хотел все бросить! Кое-как до десятого добрался. Учителя тянули его из класса в класс, занимались с ним отдельно. И школу Темиркан окончил не хуже других.
Мог бы он поступить и в институт, если бы захотел. Но во всем мешают ему застенчивость и упрямство, во всем! Не привык он, чтоб его считали слабым, никогда ни у кого не списывал и по подсказкам не отвечал у доски. Гордость не позволяла. Если не знает, так не знает. Да если и знает, то стоит спутаться — и конец, махнет рукой, ставьте двойку. Вот он какой. А измениться не может.
— Слушай, что случится с Бади и Дунетхан? — принялся он горячо убеждать меня. — По воскресеньям станешь навещать. Да и каникулы два раза в году у студентов.
— На заморенной лошади далеко не ускачешь! — усмехнулся я. — Еще и поступить надо.
Дома встретили меня как именинника. Нана долго разглядывала аттестат, удовлетворенно кивала головой:
— Замечательная бумага! И хрустит, как новенький рубль… Да принесет она тебе счастье, мое солнышко. Поезжай, учись. Дай тебе Бог удачи!
И еще прошла неделя, и я стал собираться. Ох как я вырос в глазах Нана! То одно даст поручение Бади и Дунетхан, то другое: как же, мужчина в доме, надо его снаряжать в дальнюю дорогу. Сестренки не нарадуются на меня, готовы все сделать, что ни попросишь. А что мне собирать? Книги я уложил, документы, бумаги в кармане.
Всего один-единственный раз я был в городе. И хоть бы что-нибудь там увидел интересного — сразу же повернули домой. Ездили вишню продавать. Даже проспект не посмотрели… Не успели выйти из вагона, как густой бас оповестил: «Граждане пассажиры! Камера хранения ручного багажа находится напротив вокзальной площади на улице Маркова». Через минуту опять: «Камера хранения…» Будто люди за тем только и приезжают в город, чтобы узнать, где находится эта камера хранения. А уезжали — опять знакомый бас гудел насчет камеры, которая на улице Маркова.
— Не забудь хлеба взять, — говорит Нана. — Осетин беспечный, о еде на дорогу не позаботится.
— Зачем? Я ж не на край света! Сама говорила, что утром съел, того до вечера хватит.
— Из села в город дорога дальняя, да и там тебя за накрытый стол не посадят. А у тебя еще и ночь впереди.
— Ну, будь что будет. Попаду — хорошо, а нет — мой дом ждет меня.
— Кто так говорил, на полдороге остался. А кто придерживается принципа: «где наша не пропадала!» — своей цели достиг, — отвечает мне Нана. — Или ты думаешь, другие ребята какие-то особенные? И они родились от отца и матери. И их родители ничем не лучше твоих. Почему же они должны обогнать тебя?
Слова Нана всегда подбадривают меня. Вот и сейчас я чувствую себя уверенней.
Мы вышли во двор. И Нана поднялась с постели.
— Да поможет тебе Бог! — донесся из коридора ее голос.
На улице меня ждали Темиркан и Хаматкан. Темиркан сунул мне в карман пять рублей, а Хаматкан подарил бритву — пригодится, сказал. Втроем дошли до Куыройыдона, дальше пошел один.
Пес Хуыбырш весело бежал впереди. Поднявшись на холм, я оглянулся на село, отыскал глазами свой дом. В сравнении с другими сиротливым он мне показался. Камышовая крыша отчетливо виднелась сквозь листву деревьев. По лугу на краю села разбрелось стадо. Вон и наш теленок, я его издали узнал…
Отсюда видна и могила Дзыцца. Была бы жива, не отпустила бы меня одного. Проводила бы до самой станции. Эх, дожила бы она хоть до сегодняшнего дня! Так ждала, когда я закончу школу.
Остались позади колхозные амбары. И Хуыбырш отстал. Стоит посреди дороги, то назад оглянется, то на меня посмотрит грустными глазами. Потом нехотя потрусил домой. Уже не надеялся на мое возвращение…
XXX
Ох уж эти вокзальные радиоголоса! Хотя раньше мне приходилось приезжать в город только один раз, я эти голоса запомнил. Они хриплые, с нотками вечной усталости. Вот и на этот раз я вновь услышал: «Граждане пассажиры! Камера хранения ручного багажа…»
Багажа у меня особого не было. Со старым чемоданчиком и связкой книг в руках я вышел на вокзальную площадь. Шум города меня не смутил. Я остановился и стал прикидывать, как разыскать дом Шаламджери, двоюродного брата матери.
Телефон у меня был записан, но сейчас разгар рабочего дня. Я не был уверен, что застану его дома. И точно — мне ответил женский голос. Раньше чем через месяц не будет Шаламджери. Почему не будет? Да он уехал в другой город, в командировку его послали.
Вот так новость! Через месяц у меня уже закончатся экзамены. А я-то больше всего как раз на него и рассчитывал. Что же мне делать? Ну, одну ночь я еще смогу провести на вокзале, а дальше что?.. Кто это мне позволит околачиваться там в течение целого месяца?..
И тут меня прошиб холодный пот: послезавтра начнутся экзамены, а я еще и документы не сдал.
Да, во что бы то ни стало мне надо разыскать Тепшарыко, другого двоюродного брата матери. Признаться, я его не очень любил. Да и за что его любить? От того, кто собирался отдать нас в детдом — был такой эпизод в жизни, — можно ли ждать хорошего? Но будь что будет. Я знал, что они живут недалеко от осетинской церкви.
Не раз я задавал вопросы прохожим, пока, наконец, не приблизился к осетинской церкви. И в самом деле, дом Тепшарыко мне указали сразу. Но тут я остановился, подумал и вновь вернулся на главную улицу города. Я был голоден, и мне надо было срочно перекусить. Эх, права была Нана, когда советовала прихватить с собой еду.
Я храбро перешагнул порог столовой и увидел там небольшую очередь, всего несколько человек.
Названия блюд оказались мне незнакомыми, и я так ничего и не сумел выбрать.
— Что тебе? — строго спросила меня высокая, краснощекая и полнотелая женщина в белом халате.
Я решил взять то же самое, что и парень, стоявший передо мной. И потому небрежно произнес:
— Дайте мне вот это!
При этом я кивком головы как бы обратил внимание женщины на тарелку в руках парня.
— Котлет больше нет, — резким голосом ответила мне женщина. — Что будешь брать?
Я растерялся.
— Быстрее! Не задерживай, видишь, народ стоит.
— Тогда…
Я хотел назвать блюдо, которое называли другие, но мой язык как-то не слушался, и я сказал так, как для меня было легче:
— Дай мне канцелярию.
— Послушай-ка, хохмач, — женщина скосила на меня глаза.
Я не знал, что такое «хохмач». Но расспрашивать не решился, ибо тут же услышал:
— Хочешь выкобениваться, ищи другое место.
Это слово мне тоже было незнакомо, но тут я услышал сердитые голоса стоявших в очереди. Мне стало стыдно, и я бросился к двери.
У дверей висело меню. Тут-то я и увидел слово «шницель». «Шницель, шницель» — повторял я, словно вспомнил имя старого знакомого. Блюдо, которое я назвал «канцелярией», называлось «шницель»!
Но возвращаться в столовую я не стал. Подумал, что надо и совесть иметь, чтобы вновь беспокоить людей. Вернись я к раздаточной, меня, конечно, сразу бы узнали. Да и есть расхотелось, а потому я пошел к дому Тепшарыко.
Вот это дом, дворец, да и только. За воротами сад, деревья видны из-за высокого забора.
Как только я прикоснулся к ручке двери, послышался лай собаки и загромыхала цепь. Я поспешно отошел в сторону. Не люблю иметь дело с собаками, которых не знаю, а особенно, если они сидят на цепи.
— А ты нажми на звонок, — подсказал старик, проходивший по улице, — не то они тебя и не услышат. Они не всех слышат!
Я увидел черную кнопку звонка и нажал на нее. Я слышал, как зазвенел звонок. Собаку точно шилом кольнуло, она отчаянно рванулась вперед и еще громче загромыхала цепью. Теперь я уже чувствовал ее прерывистое дыхание. Я даже отошел чуть ли не на середину улицы.
— Не бойся ее, — подбодрил меня старик. — Дверь, сам видишь, крепко заперта, да и собака до тебя не дотянется.
— На место! — скомандовал за воротами женский голос, и собака, громыхая цепью, ушла от забора.
Послышался звук отпираемого железного засова. Я думал, что сейчас же дверь откроется, но ошибся. Она запиралась на несколько замков, и с ними надо было повозиться.
Дверь мне открыла девушка. Она была очень маленького роста, хотя на вид ей можно было дать лет девятнадцать, не меньше.
