Николай Верещагин - Любовь к велосипеду
- Скажи хоть ты ему, чтоб сошел! — сердито обернулся пожилой судья к Полосухину. — Чепуха, знаешь, какая–то получается…
- Не послушает, — махнул рукой Полосухин, по–прежнему ухмыляясь так, будто вся эта ситуация его забавляет.
- Нет, надо остановить, — решительно заявил пожилой судья.
Оставь, — попросил молодой. — Красиво идет… Ну, результат не засчитаем, а дистанцию пусть закончит… Слышь, отдай мне этого паренька, — толкнул он в бок Аркашку. — Я из него чемпиона сделаю.
— Да, возьми на здоровье, — пожал тот плечами, будто отдавая что–то пустяковое, не нужное никому.
А пока они решали, Володи с Крикуновым все так же мчались, как связанные, нво уже не один за другим, а рядом, и открытый «газик» с судьями, будто почетный эскорт, сопровождал их.
— Все- таки притормози его, — сказал пожилой судья шоферу. И когда машина поравнялась с Володей, он привстал на сиденье и почти в ухо закричал ему: — Я тебе русским языком говорю: прекрати гонку. Я тебя дисквалифицирую…
Володя лишь яростно мотнул головой и продолжал гонку. Теперь, когда победа, ради которой он поставил на карту все, которой отдал столько сил, близка, его заставляют сойти с дистанции. Ни за что! Пусть они делают с ним что хотят, но он закончит эту гонку и будет на финише первым!
А дорога уже извилисто–круто спускалась с холма на зеленую равнину, в конце которой, чуть ближе первых городских домов, различались стоящие в ряд автобусы, толпа возле них и красная полоска финишного створа. Этот открывшийся перед ним простор, эта изумрудная ширь полей и красная черточка финиша вдали словно позвали его, и Володя решил: пора!
Здесь, на крутом вираже, дорога уходила влево. Он поставил самую большую передачу и рванулся вперед. Он не оглядывался на соперника, он просто знал, что должен мчаться, как можно быстрее и как можно дольше поддерживать максимальный темп. Он не оглядывался, но почувствовал за спиной ответный рынок Крикунова, который приотстал было, но уже включил свои «шатуны» на полную мощность и в любой момент мог выскочить вперед…
Набранная скорость была так велика, что на вираже Володю сильно занесло вправо. Резко наклонив машину, выставив колено, впаявшись ладонями в руль, он попытался срезать поворот у самого края обочины, которая обрывалась крутым откосом, усеянным крупными глыбами камней. Он пытался, он делал все как надо, во в сотую долю секунды, молниеносным сознанием понял вдруг, что набранная скорость слишком велика и новая, еще необкатанная им машина не впишется в поворот… И когда колеса залихорадило на мелких камешках обочины, он уже знал, что ни затормозить, ни вывернуть не удастся и сейчас он загремит…
Переднее колесо с треском врезалось в каменную глыбу на кромке откоса. Какая–то грубая неодолимая сила рванула у него из рук руль и выбросила из седла… И в это мгновение, в долю мгновения, такую короткую, что он ощутил себя зависшим, как бы застывшим в падении, перед глазами, застилая все, промелькнуло уже знакомое видение:
…В КРАСНОЙ МАЙКЕ ЛИДЕРА С ЗОЛОТЫМИ БУКВАМИ СССР НА ГРУДИ, ОН МЧИТСЯ СКВОЗЬ РАССТУПИВШУЮСЯ ТОЛПУ, КОТОРАЯ РУКОПЛЕЩЕТ ЕМУ, И, СТРЕМИТЕЛЬНО НАКАТИВ НА БЕЛУЮ ЛЕНТУ ФИНИША, В ПОБЕДНОМ ЛИКУЮЩЕМ ПРИВЕТСТВИИ ВСКИДЫВАЕТ ОБЕ РУКИ ВВЕРХ…
Падая, он увидел кувыркающийся велосипед с чудовищно изуродованным колесом, из которого во все стороны торчали вырванные спицы, и ему стало жаль свою новую машину… «Сейчас будет больно!» — вспомнил он о себе, и острая боль в ключице пронзила его. «Еще голова!» — ужаснулся он, и от страшного удара в лоб у него потемнело в глазах. «Кажется, все…» — мелькнула надежда, во грубая злая сила все волокла его, коверкая и уродуя на камнях… Теперь уже сама крутизна откоса увлекала его вниз… «Ну хватит!» — взмолился он, но бездушная эта сила все волокла и била его о камни, перебрасывая с боку на бок, обдирая кожу чертополохом и острым щебнем… Лишь в самом низу откоса, швырнув напоследок в сухую горькую полынь, она оставила его…
Оглушенный, исковерканный, он приподнялся на корточки и попытался встать. Ноги не слушались, не подчинялись ему. Со лба по щеке на шею текла густая липкая кровь. Он машинально вытер ее ладонью, но тут же ощутил, как тугая струйка зазмеилась по щеке опять. Воротник велорубашки быстро набухал темной кровью. Тогда он понял, что расшибся сильно, — и это как–то странно успокоило его, будто оправдывало и нелепое фатальное невезение, и напрочь проигранную гонку.
Наверху, сверкая спицами, пригнувшись к рулям, промчалась небольшая группа гонщиков — из тех, кого еще минуту назад он намного опережал на дистанции. На мгновение они повернули головы в его сторону — и тут же скрылись за поворотом. — Потом он увидел затормозившую над ним белую с красными крестами машину «Скорой помощи». Дверца распахнулась. Двое с носилками и врач в белом халате торопливо спускались к нему по откосу, лавируя между большими камнями…
И только тут потерял сознание.
Осенью к выписке мать купила ему костыли. Нужно было учиться ходить заново. Исковерканный гоночный велосипед она выбросила на помойку. Дворовые мальчишки открутили от него всё, что можно было открутить, а руль один из них приспособил на свой «дорожник».
В следующем году впервые за много лет наша сборная проиграла велогонку Мира как в личном, так и в командном зачете.
1984 год
