Наталья Парыгина - Что сердцу дорого
— Я ошиблась, Вадим. Я тебя никогда не любила. Просто как-то необдуманно согласилась… Только теперь я поняла, что это была не любовь…
Вадим все еще не мог осмыслить случившегося, не мог смириться. Ведь ничего не было… Или было, а он, слепой олух, не замечал? Да, наверное, так… Соня охладела к нему. Отговаривалась, когда он предлагал встретиться. Стала молчалива, а иногда без причины раздражительна. Она его не любила.
— Нет, этого не может быть. Ведь все уже… Мы все решили. И комната есть. Хорошая комната.
Зачем он это говорит? Как он не понимает, что это непоправимо?
— Ты меня прости, Вадим. Я знаю, что виновата, — тихо, но твердо проговорила Соня.
И эти слова, и этот тихий, покорный и в то же время решительный голос лишали последней надежды. Она говорит правду. Бесполезно и просто глупо пытаться что-то доказать, изменить.
— Соня, ведь он пустой человек! — словно хватаясь за соломинку, робко сказал Вадим.
— Не нужно об этом, — сухо ответила Соня. — Ты не сердись, — добавила она. — Я сама не знаю, почему так получилось.
— Нет, ты подожди… — пытался он задержать ее.
— Неудобно, Вадим, надо работать.
В этих словах он угадал совсем другой смысл: не стоит больше говорить.
— Да… Ну что ж, ладно… — Он повернулся и пошел к себе.
Аркадий стоял возле щита. Отставив одну ногу и заложив за спину руки, он что-то рассказывал литейщикам.
— Праздник, что ли, сегодня? — с несвойственной ему резкостью обратился Вадим к ребятам.
— Ты что, с левой ноги встал? — буркнул Саша Большов, а Андрей сказал:
— Мы уже загрузили печь.
— А осмотрели перед загрузкой?
— Чего ее осматривать? Печь как печь, — сказал Саша.
— Андрей, ты проверил футеровку?
— Проверил.
Вадим не заметил неуверенности в голосе Андрея. Он был слишком взволнован.
«Что же теперь делать? — думал он и тут же обрывал себя: — А ничего не делать! Выбросить все из головы и — точка…»
Но это было свыше его сил.
— Аркадий! — он сам почувствовал, что кричит слишком громко, и постарался овладеть собой. — Включай печь, — сказал он уже почти нормальным голосом.
Он избегал смотреть на Аркадия, но в какую-то секунду невольно взглянул, и ему показалось, что на тонких губах Аркадия застыла злая и насмешливая улыбка. «Нет, он не любит Соню», — решил Вадим по одной лишь этой улыбке, и в душе его ожила надежда.
Металл уже расплавился, и Вадим собирался вводить присадки, как вдруг заметил в нижней части печи небольшое красное пятно. Он оглянулся, отыскивая мастера, но Петра Антоновича поблизости не было, а зловещее пятно становилось все ярче, росло на глазах. «Прогорела футеровка, — догадался Вадим. — Если сталь проест трубку индуктора, может быть взрыв — ведь в трубке течет вода!»
— Выключай ток! — во всю силу своих легких крикнул Вадим. — Выключай! — И сам, подскочив к пульту, дернул рубильник.
Саша смотрел на него с недоумением, но Андрей, более опытный, уже все понял и кинулся помогать Вадиму. У них в бригаде никогда еще не было такого случая, но Петр Антонович не раз предупреждал об осторожности. Сегодня они забыли об этом. Вадим, заторопившись к Соне, не проверил обмазку, а Андрей осмотрел ее невнимательно.
Все личные неприятности мгновенно вылетели у Вадима из головы. Сознавая опасность, он как-то сразу подобрался, уверенно включил подъемник. Печь медленно — Вадиму показалось, что необычно, невыносимо медленно — стала крениться. Наконец металл вязкой, ярко-алой лентой заструился в яму, расположенную под печью.
Когда через несколько минут подошел мастер, все было кончено. В яме остывал «козел», печь была пуста, и только в ее футеровке, словно ранка, краснела небольшая воронка.
Вадим вдруг почувствовал, как сильно устал. Раскаленное нутро печи понемногу меркло, и вместе с ним как-то угасали все волнения этого утра, уступая место страшной усталости и ощущению пустоты в сердце.
— Что же это вы, а?
Мастер вдруг грубо выругался, поразив литейщиков: никто не слышал от него прежде бранных слов, да и молодежи он не давал сквернословить.
— Ничего ведь не случилось, Петр Антонович, — тщетно пытался успокоить его Вадим.
— Выходит, нельзя на вас положиться? — распалялся Нилов. — За всем сам досмотри, во всякую дырку сам лезь. Да понимаете ли вы, с чем имеете дело? Это вам не болванка — где ни брось, все ладно. Это жидкий металл! Огонь!
Мастер глубоко вздохнул и вдруг схватился рукой за грудь.
— Вы отойдите, Петр Антонович, тут жарко, — сказал Вадим, заметивший меловую бледность его лица.
— Работаешь… на таком… деле ответственном… — с расстановкой, через силу проговорил мастер.
— Ошибся, Петр Антонович… Печь не проверил перед загрузкой.
— Смотри, Егоров, если еще раз…
— Больше не повторится, Петр Антонович. Честно говорю, — уверял Вадим.
Стуча молотками по ломикам, литейщики выбивали негодную футеровку печи. Сейчас они сделают новую, и даже места не найдешь, где была эта злополучная воронка. Вот если бы можно было так же просто и в сердце уничтожить эту горечь, эту боль, забыть все, о чем недавно, еще вчера, мечтал, на что надеялся, чем жил…
23
Один… Все было, как прежде: Вадим работал, потом сдал смену, вымылся под душем, зашел в столовую. Только теперь он был один, и к этому надо было привыкнуть.
Соня больше не ждала его, чтобы идти в кино или гулять по городу. Не надо искать комнату — напрасно он поспешил с задатком. Нельзя мечтать о том, как они заживут после свадьбы. Свадьбы не будет.
— Ты в общежитие, Вадим? — спросил его в столовой Сашка Большов.
— Куда же еще?
— Слушай, брось ты так переживать из-за этой аварии. Все же обошлось. А на тебя глядеть жалко.
— Не гляди, если противно.
— Опять ершишься. Я ведь не так сказал. Ты лучше послушай. У меня ценная инициатива есть, хотел разделить с тобой, а ты…
— Ладно, дели, — разрешил Вадим.
«Нет, он какой-то чумовой сегодня», — подумал Сашка, глядя на осунувшееся лицо Вадима.
Сашка чувствовал, что выбрал не совсем удачный момент для разговора, лучше бы, пожалуй, оставить Вадима в покое, но все же попытался отвлечь его от мрачных дум.
— Я насчет карнавала. Скоро новый год, ты не забыл? Давай так: ты оденешься Дон-Кихотом, а я — Санчо Пансой. Здорово, а?
Вадим сидел неподвижно, уставившись на Сашку непонимающими глазами.
— Нет, серьезно, Вадим. Ты длинный и тощий, а я коротенький и… ну, не толстый, но я оденусь так…
— Не нужно быть длинным и толстым, — желчно проговорил Вадим. — Нужно быть сволочью, чтобы тебя любили.
— Ты что, выпил? — недоумевающе спросил Сашка. — Когда успел?
— Я не выпил. Но я бы… Сейчас куплю пол-литра, разопьем с тобой. Ладно?
— Нет, — твердо сказал Сашка. — Не могу.
— Любки боишься, — догадался Вадим. — Дурак.
Сашка обиделся, первым поднялся из-за стола. Молча вышли из столовой, молча прошагали полдороги до общежития. И тут Сашка не выдержал, решил кое-что объяснить.
— Я не боюсь, — заявил он. — А если я дал слово, то держу. Из-за рюмки свое счастье терять не хочу.
— Так без рюмки потеряешь, — предсказал Вадим.
На этот раз Сашка не стал даже возражать, понял, что Вадим просто зол. И вряд ли тут виновата только авария на участке.
— С Соней не поладил, что ли?
— Наоборот. Скоро свадьба. Я уже комнату нашел.
Вадим сам не знал, зачем он это говорил. Комнату! Заречная, 32. Олух. Дон-Кихот. Пока искал комнату, потерял невесту.
— Куда же ты, Вадим?
— Как куда? К ней. К Соне. Разве не знаешь, что мы с ней каждый вечер встречаемся?
Вадим стремительно шагал к трамвайной остановке. Сашка смотрел ему вслед, размышляя, не догнать ли. Непонятный сегодня был Вадим. Говорит о свадьбе, а тон такой, будто его собираются женить на ненавистной уродке. К трамваю ринулся с видом человека, который решил утопиться от несчастной любви. Нет, что-то с ним неладно.
Уразумев это, Сашка кинулся к Вадиму, но как раз подошел трамвай, и Сашка не успел. Вадим уехал.
Он и в самом деле поехал к Соне. Зачем? Разве всегда известно, зачем человек делает то, а не это? Просто поехал. Увидеть ее. Поговорить. Разобраться. Сказать ей, что она…
Она?
Нет, Соня не виновата. Она бесхитростная, доверчивая. Это все Аркадий. Паразит! Он завлек. Наговорил ей нежных слов, наобещал золотые горы. Ну, погоди! Разве он может любить Соню так, как Вадим? Никто не может. Ни-кто…
Вадим соскочил с трамвая. Было темно и холодно. Сквозь морозный туман бледно светились уличные лампочки. Редкие прохожие громко скрипели обувью по смерзшемуся снегу. Вдруг вспомнилось Вадиму, как он в полночь бежал из общежития к заводу, чтобы сказать Соне о своей любви. Совсем недавно. А ей не нужна была его любовь. Ей нужен Аркадий.
