Владимир Востоков - Знакомый почерк
— Вероятно, около шестнадцати.
Недолго помолчали, потом генерал спросил у Сысоева:
— А как себя чувствует Фастов?
— Похудел малость, а в общем ничего. — Сысоев, отличавшийся от большинства присутствующих, бывших помоложе его, всегдашней готовностью улыбаться, улыбнулся и теперь.
— Что вас так радует? — Басков изобразил вид, что удивлен, но на самом деле он не удивлялся. Они с Сысоевым давно понимали друг друга, и Басков ждал от майора ответа, заранее угадав его смысл и не зная лишь формы и подробностей.
— Как же не радоваться? Он же просил не стричь его под машинку. Его и не остригли.
Собственно, в этом ответе содержался целый план дальнейших действий, исходивший из одного важного предположения. За то и уважали Сысоева в управлении, что он умел вот так, словно невзначай и шутя, изложить самую суть своих замыслов и предложений.
— Значит, считаете, Борис Николаевич, ничего такого никто не заметит?
— По обличью не заметит.
— А как насчет душевного состояния?
— Фастов сильно злой.
— Тогда рискнем. Прошу всех сесть поближе…
Можно сказать, что эту непростую операцию начал тюремный парикмахер, который подровнял Юрию Георгиевичу Фастову волосы на шее и висках и побрил его лучше обычного. К восьми утра Валентина Ивановна привезла в тюрьму хорошо выглаженный костюм, галстук, сорочку, белье, носки и туфли — во все это и облачился ее муж. Затем его привезли в тихий двор, где уже ждал Сысоев. А Сысоев к тому времени успел договориться с хозяевами одной из квартир в доме, стоящем напротив гостиницы, где остановился мистер Дей. Окна квартиры смотрели на угол гостиницы, так что оттуда можно было наблюдать за обоими входами — и за центральным и за боковым, из которого лестница вела в гостиничный ресторан.
В половине девятого мистер Дей и его гид позавтракали и вышли на улицу через боковой выход.
Фастов и Сысоев, сидевшие в комнате, чуть отодвинувшись от окна, увидели их одновременно. Когда мистер Дей сел в ожидавшую его машину и машина уехала, Фастов спокойно сказал:
— Это господин Скеенс.
— Вы не ошибаетесь? — спросил Сысоев. — Тут довольно далеко.
— Я узнаю его за милю.
— В Амстердаме он был похоже одет?
— Это не имеет значения. Я бы его и на пляже узнал.
Сысоев не скрывал, что доволен, ибо самое важное из его предположений оказалось правильным. Фастов посмотрел на него и лишь сейчас окончательно понял, как сильно недооценивал этого простоватого на вид, очень тихого и спокойного человека.
— Так что же, Борис Николаевич, кончен бал, поехали обратно?
— Поехали, но все, наоборот, только начинается. Они отправились на той же машине, на которой Фастова привезли, но путь их был не в тюрьму. Сысоев и Фастов вышли на одном из загородных шоссе, где его пересекал проселок, постепенно спускавшийся в заросший кустарником овраг. В овраге Фастов увидел свой автомобиль. Серый «Жигуленок» стоял между двух больших кустов. Он был пуст.
— Заправлен, — сказал Сысоев. — Тормоза в порядке. — И, предвосхищая вопрос Фастова, почему именно здесь оказалась его машина, объяснил: — Место потаенное. А господин Скеенс по городу мотается, может вас увидеть.
— Куда поедем?
— Ну уж, закудыкали. Пока посидим, потолкуем. Тут ветерок, прохладно.
Сысоев протянул ему ключи. Фастов распахнул обе задние дверцы, и они уселись на сквознячке. Сысоев закурил, не предложив сигарету Фастову, потому что знал: он некурящий.
— Голова кружится, — сказал Фастов вялым голосом.
— От природы. Тут же не на тюремном дворе, — добродушно отозвался Сысоев и загасил между пальцами не докуренную и до половины сигарету.
Фастов поглядел на него пристально.
— Ничего, потом накурюсь, а вам подышать надо, — объяснил Сысоев. — Дело вам предстоит серьезное. Вы еще не проголодались?
— Терпимо.
— Мы попозже покормимся. Время еще есть. А теперь слушайте.
И Сысоев очень подробно изложил план предстоящей Фастову встречи и беседы с мистером Деем — Сысоев называл при этом последнего господином Скеенсом, под каковым именем Фастов только и знал мистера Дея.
Потом Фастов сел за руль, и они поехали в город, пообедали в первой же попавшейся на пути шашлычной, а в три часа Фастов был у себя в квартире, где его ждала жена.
В последний раз они виделись на очной ставке у майора Сысоева два месяца назад, вскоре после ареста Юрия Георгиевича. Отчуждение, возникшее между ними еще задолго до ареста, отчуждение, которое станет понятно читателю из дальнейшего повествования, за два месяца улетучилось. И если к этому добавить, что они каждый по-своему любили друг друга, то станет ясно, что никакими словами это короткое свидание супругов в собственном доме не опишешь.
Без пяти четыре зазвонил телефон.
— Алло, Юрий Георгиевич? — услышал Фастов знакомый голос. — Рад, очень рад.
— Каким ветром?
— Путешествую.
— Откуда звоните?
— Из автомата. С набережной, с бульвара.
— Если хотите меня видеть…
— Непременно, — перебил его мистер Дей. — И чем скорей, тем лучше. Я сегодня улетаю.
— Я на машине, могу приехать куда угодно.
— Назначьте сами.
— Ну, скажем… — Фастов секунду соображал. — Нет, лучше всего на набережной я вас и найду.
— Долго мне ждать?
— Через пятнадцать минут буду…
Юрий Георгиевич нашел мистера Дея на скамье тенистого бульвара. Они обменялись рукопожатием, как старые знакомые, сели в машину — мистер Дей предпочел заднее сиденье, — и Фастов вывел ее на причудливо петлявшую улицу.
— Что случилось? — спокойно, без тени тревоги спросил мистер Дей, он же Скеенс.
— Смотря о чем речь.
— «Альбатрос» приходил в Амстердам, а вы почему-то не явились.
— Сейчас объясню. Дайте вырвемся из центра. Тут в сутолоке не поговоришь.
Помолчав, мистер Дей сказал:
— Вы стали немного бледнее. И похудели, кажется.
— Похудеешь.
— А что такое?
— Болел. Печень.
— Рано бы говорить о печени в такие цветущие годы.
— Думаю, ваша малинка сработала.
— Какая малинка?
— Не притворяйтесь. Та малинка, которую ваш подручный бармен Фред мне в бокал подсыпал. В тот раз, когда вы меня сделали борцом против гангстеров.
— Ничего не знаю. Что такое малинка?
— Ну, снотворное. Быстродействующее. Сногсшибательное.
— Сменим тему, Юрий Георгиевич. В конце концов, не это нас с вами сейчас волнует.
— Верно.
Фастов вел машину осторожно, на малой скорости: отвык от баранки. Наконец ему надоела такая езда, он выбрал глухой переулок, свернул в него и выключил мотор.
— Здесь можно поговорить спокойно. На чем мы остановились?
— «Альбатрос» был в Амстердаме полтора месяца назад.
— А-а, правильно, — с еле уловимой издевкой согласился Фастов. — Но по закону или по принципу достаточного основания, или достаточной причины, или, как там его, забыл, давненько учили…
— По какому закону? — не понял мистер Дей.
Фастов поглядел на него насмешливо: выдает себя за образованного человека, а элементарных вещей не знает.
— Есть такой закон в логике. Он иллюстрируется примером. Рассказать?
— С удовольствием послушаю, если это имеет отношение к нам с вами.
— Имеет. Вам полезно послушать для общего развития. Значит, так. Какой-то король или герцог объезжал свои владения. Каждая крепость должна была приветствовать его пушечным салютом. И вдруг одна крепость молчит. «Позвать коменданта!» Подъезжает комендант. «В чем дело, почему я не слышу салюта?» Комендант отвечает: «На то имеется семнадцать причин, ваше величество». — «Назовите их». — «Во-первых, нет пороха». Король сказал: «Достаточно, остальные можете не перечислять».
— Но какая тут связь? — спросил мистер Дей.
— Я вам тоже мог бы назвать семнадцать причин.
— А если «во-первых»?
— Во-первых, у меня не было с собой денег, которые я вам должен.
— Но вы по крайней мере могли бы прийти или, наконец, позвонить и сказать об этом.
— В таком случае я должен говорить и «во-вторых» и вообще о всех причинах.
— Например?
— Во-вторых, мы стояли в Амстердаме под погрузкой всего сутки. Я старпом. Как я мог отлучиться? Сутки никто из команды, даже коки, глаз не сомкнули, грузились как бешеные. При всем желании ничего у меня не получилось бы. Можете понять?
Мистер Дей недовольно пожевал губами.
— Вас трудно узнать, Юрий Георгиевич. Совсем другой стиль, другой тон.
— Вы меня видели только там, в Амстердаме. Одно дело — обедать в гостях, совсем другое — дома.
Фраза эта прозвучала двусмысленно, однако мистер Дей понять ее двусмысленности не мог: он ведь не знал, что Фастов сидит в тюрьме.
