Марина Гельви - Там, где папа ловил черепах
— В газетах хвалятся, — с кряхтением усаживаясь на камень, сказала одна женщина, — мост имени челюскинцев строится через Куру. А зачем он нам, лучше б керосина побольше было.
— А ходить на тот берег Куры как будешь? — спросила другая.
— Есть же другие мосты. И необязательно туда ходить. В Нахаловке родились, здесь и помирать будем. Наше-то Кукийское кладбище, вот оно, рядом, — пошутила третья.
— Болтовня! — сказала четвертая. — И мост нужен, и керосин нужен, да не все сразу. Какая разруха после революции и гражданской войны была, забыли? Мой-то мне все объяснил. Он в депо в группу сочувствующих записался.
— Это кто такие?
— Коммунисты. Только что без партбилетов. Сейчас вот идет вторая пятилетка…
— Смотри, смотри! Сильно грамотным стал — бросит, на красивой женится!
Женщины звонко рассмеялись.
— Ой, боюсь, — подхватила шутку рассказчица, — буду плакать день и ночь!
— Заплачешь, коли он такой орел.
Заговорили об изменах, о неверных мужьях и женах.
— Вам языками болтать попусту — услада, — сказала молчавшая до того женщина, — а хоть бы одна задумалась о серьезном: говорят, война на носу.
— Это с самой революции говорят, — ответили сразу две.
— Нет, нет, будто бы немцы объявили: мы, мол, самая высшая раса и все народы мира должны стать нашими рабами.
— Это фашисты объявили, но не все же немцы — фашисты.
— А кто это — фашисты?
— Уй-мэ, темная ты баба! Не знаешь, что в Германии фашисты к власти пришли? Они хуже зверей!
— В Германии сейчас почти все разводятся, — сказала та, у которой муж в сочувствующие записался. — Фашисты объявили: у чистокровного арийца должна быть чистокровная арийка-жена.
— Господи, есть же на свете глупцы. А любовь? Если люди любят друг друга, при чем нация?
— А что, немцы не видят, что у них арийцы вытворяют? Вот у нас на улице псих был, так его сразу в сумасшедший дом посадили.
— У них самый главный псих. Гитлер. Как же они его посадят?
— А народ на что? Мы вон своих паразитов дворян в семнадцатом году: долой, и все.
— Да пока это «долой» произошло, сколько народу погибло!
— Ой, женщины, какой умный у нас разговор! Поглядите, детвора аж рты разинула!
Да, нам не скучно было околачиваться в очереди часами.
Однажды собрались побежать проверить очередь — на нашем балконе у самой лестнице стоят перед открытой дверью мальчики. Раньше эта дверь всегда была закрыта, и я не обращала на нее внимания.
— Люся, это кто?
— Алеша и Леня. Они давно-о-о уехали. А теперь приехали обратно.
Я обрадовалась: наконец-то у нас будут товарищи. Старший мальчик был повыше меня ростом, крепкий, голова круглая, как арбуз, глаза выпуклые и шкодливые. Младший мальчик был щупленький и узкоглазый.
Очень скоро я увидела остальных членов этой семьи: отца и бабушку Фросю. Эта семья прибыла не в полном составе. Мать Алеши и Лепи осталась в Абастумани, где она уже два года безуспешно лечилась от туберкулеза.
Но мы в то время ничего этого не знали, и наши новые товарищи вряд ли осознавали свою трагедию.
Мы подружились. Вместе караулили бидоны у керосинового склада. Алеша там же предложил набрать кевы, иначе говоря — черной смолы, при помощи которой асфальтируют тротуары, и жевать ее, она вполне заменяет настоящую кеву.
— Вон видите, делают тротуар? Вон она глыбами лежит. Пробовали жевать? Нет?
— Она же черная.
— Ха, черная… Сами вы черные. Это же бесплатная жвачка!
— А не заругаются рабочие?
— Нет, не заругаются. Вон ее сколько, им же не жаль.
И, не откладывая это дело в долгий ящик, он в тот же день притащил во двор такой кусок смолы, какой был в состоянии притащить.
Заметив, что нам не правится Лялька, он ее побил. Повод подала сама: показала язык. И через несколько мгновений, ухватившись за побитые места, укрылась в своей галерее. Я была очень довольна Алешкой, очень. С его появлением наша жизнь просто ключом забила.
Играли как-то в саду, пришел Коля. Он давно уже не затевал со мной игр. Но наша компания в таком интересном составе натолкнула на идею: Коля предложил строить железную дорогу между Тифлисом и Поти. Когда-то наш дед строил такую. Коля решил, что начнется она у стены прачечной, пройдет по главной дорожке сада и завернет к фиалкам — там будет берег Черного моря.
Сразу распределили должности. Коля назначил себя начальником всей дороги, меня, Алешу и Леню — машинистами. Люся, Надя Барабулина и две ее меньшие сестренки, Вера и Люба, стали помощниками и стрелочниками. Замесили глину, начали лепить кирпичи. План у Коли был блистательный: он решил сделать металлические рельсы и электрифицировать дорогу.
В первый день налепили мало кирпичей. Потому что еще не умели работать с формой. Формой была расклеенная спичечная коробка без дна. Зато на второй день работа пошла быстрее, и начали соревнование: кто больше налепит. Тут неожиданно взбунтовался Ленька. Он сказал, что даром работать не хочет, хоть соревнование, хоть не соревнование. Если играть, так по-настоящему, чтобы и деньги у нас были и все такое прочее.
Ух и рассердился же мой брат!
— Не хочешь работать по-коммунистически, я тебя на жалование посажу! Но потом, имей в виду, никаких бесплатных билетов на поезд тебе не дадим. И вообще, что ты за человек?
Ленька и сам не знал. Пожевал, пожевал жвачку — она у него была постоянно во рту, — сплюнул и сказал:
— Коммунизма пока еще нет. Чего ж я зря работать буду?
— Глупый ты, Ленька, до удивленья, — сказала Надя. — Коммунизм — это от нас самих зависит. Постараемся — и будем жить как люди, не постараемся — будем плохо жить. Так мой отец говорит. А он матросом был во время революции. Все знает.
Мы поглядели на Надю с уважением, помолчали.
— Ладно, — решил Коля, — будем строить дорогу, а Леньку придется перевоспитать.
Продолжали работу молча. Каждый думал о своем. Я восхищалась Надей, даром что очки носит — с пяти лет научилась читать. Хорошо она про коммунизм объяснила. А что, если открыть столовую для рабочих? Как в Мухатгверды. Недавно мы с папой и тремя рабочими за рыбой в За ГЭС ездили. Там она в заводи кишмя кишела. Огромные рыбины. Их хватали руками и бросали в телегу и в бричку. Потом совхозные рабочие три дня бесплатно ели рыбу в столовой. В Мухатгверды так заведено. Там и овощи к столу бесплатно подаются, если урожай обильный. Повариха еще и приговаривает: «Поработали, дорогие труженики, вот и ешьте теперь на здоровье, а как же? Только так. Приятно ведь всем вместе поработать и поесть».
Я решила открыть такую столовую. Но лишь для тех, кто работает по-ударному.
И вот столовая открыта. На скамейке в саду расстелена газета, на ней сахар, хлеб, огурцы. Ленька посмотрел и сразу пообещал налепить сто кирпичей. Я ему поверила. Коля промолчал, не стал пока спорить. Налетела вся бригада, расхватали продукты вмиг. Я побежала за новой порцией — если выполнят норму, пусть едят. Открыла буфет, а мама хвать меня за руку:
— Это еще что такое? Ну-ка марш в угол!
Я стояла носом к степе, прислушивалась к доносившимся из сада голосам… Коля что-то рассказывал, все смеялись.
«Эх, — подумала огорченно, — лучше б я лепила кирпичи».
Враги и друзья
В пять часов вечера, как всегда, мы с Люсей сели пить чай в галерее. Мама и тетя Тамара варили на балконе обрезки. Когда им удавалось купить их на бойне, это считалось большим счастьем.
— Очень удачный сегодня день, — не могла нарадоваться мама.
— А? — отрешенно отозвалась тетя Тамара. Поставив кастрюлю на свою керосинку, она взяла книгу, уселась на стул и совершенно выключилась из действительности.
— Обрезки жирные, мясистые — и совсем даром, — продолжала мама.
— Да, да!
— Они у тебя не сгорят?
— Что?.. Нет, я палила много воды.
Мы с Люсей пили чай. Вот если бы можно было еще добавить сахара. Но увы, его мы получаем по карточкам, и мама выдает только норму — полторы ложечки на стакан.
— Богачи, — сказала я, — клали в чай по полстакана сахара.
— Даже больше, — вздохнула Люся.
— Сколько бы ты клала, если бы была богачкой?
— Я съедала бы полный стакан сахара без чая.
Пришла со службы тетя Адель. Глаза блестят, улыбается. Ее красота всегда изумляла меня, и было непонятно: почему моя мама недолюбливает ее, такую красивую и всегда веселую?
— Как вкусно пахнет, — сказала тетя Адель, проходя легкой походкой мимо керосинок.
— Нана съездила бы и купила, — сказала мама, — на золотом блюдечке никто не поднесет.
Вместо ответа тетя Адель улыбнулась чему-то и не утерпела:
— Кого я сейчас в городе видела, если бы вы знали!.. Помнишь, Тамара, моего вздыхателя Реваза? Такой красавец, он ухаживал за мной, когда я была в седьмом классе гимназии. А сейчас совсем лысый. Я увидела его и мгновенно спряталась в толпе — я же так постарела…
