Музафер Дзасохов - Осетинский долг
— Ну и правильно! — пробасил за всех длинный русый парень.
— Если все «за», — сказал Нестеренко, — это неплохо. Или вы только вдвоем советовались? Остальные что-то молчат.
— Все согласны, — утвердительно закивали остальные.
— Значит, так, — обратился к нам Николай, — оценим благородство сознательных товарищей. Вам, как гостям, жить в сарае. Не теряйте время. Пока светло, пусть каждый определится с местом. Не пугайтесь внешнего вида этого дворца. Внутри он понравится, правду вам говорю, — сказал Николай, заметив недоверчивые взгляды. — Жить там неплохо: двухэтажные нары. Верхние — ребятам, нижние — девушкам.
Вошли в сарай. И в самом деле, кажется, неплохо. Деревянные нары щедро застелены соломой. Когда прежние жильцы унесли постели, мы достали свои чехлы для матрацев и подушек. Скирда соломы за сараем уменьшилась на глазах. Ребята подносили солому, а девушки занялись набивкой. Работа так и кипела.
Как только покончили с постелями, взялись за раскладку своих вещей. Потом, набросив на плечи полотенца, отправились к реке. В пути даже умыться как следует далеко не всегда удавалось. Поэтому, когда оказались на берегу, радости нашей не было предела.
Эта река напомнила Волгу. Так же трудно, понять, на месте ли вода стоит или тихо течет. Волн не видно. На поверхности ее растут какие-то белые цветы. По ним тоже не угадывается, есть ли течение. Пролетел орел, и выпавшее его перо легло на воду. Я засмотрелся: вода медленно несет его, и можно убедиться, что все-таки это не озеро, а река.
Парни наши один за другим ухнули в воду. Заплыв на несколько метров, я остановился, чтобы нащупать дно, но не достал. Плыл, сколько мог. Все так же тиха вода. И ни звука. Уж не притворилась ли река мертвой?
XI
Всего неделя, как на целине, но почему-то представляется, что мы здесь давно. Осетия где-то далеко-далеко. Пока снова окажешься там, пройдут ночи и дни. Их будет намного больше, чем прошло со времени нашего отъезда.
Где сейчас мое письмо, Бог знает. Если оно едет не быстрее, чем ехали мы, то и сегодня еще в пути. Надеюсь все-таки, что должно бы дойти, ведь авиапочтой отправлял. Если бы оно застало Дунетхан еще дома! Экзамены начнутся через два дня. И не позже чем завтра ей надлежит уезжать из родного дома. А если Дунетхан и письмо разминутся? Тогда она прочтет его только после первого экзамена, возвратясь домой. А не зная моего адреса когда еще сможет написать мне?
Ошибка! Это моя ошибка! Нужно было черкнуть и Шаламджери тоже. Но адрес его помню лишь приблизительно.
Дома теперь наверняка ни один колосок не остался в поле неубранным. А здесь пора уборки еще не наступила. Кое-где только поле пожелтело, а большая его часть еще зеленая. Пока лишь собираются приступать к раздельной уборке — так хлеб быстрее подсохнет. Только затем пустят комбайн для обмолота.
Хорошо бы, дожди не выпали! На горизонте иногда вырастают кажущиеся громадами тучи. В такие минуты в меня вселяется какая-то радость. Будто вот-вот ветер прогонит эти тучи, а за ними проступят горы. И вот разгонит он их, а гор так и нет. Никак к этому не привыкну.
С первого дня уборки сгребаем скошенное. Это не трудно. Косилке легко идти по степи, — ничего не стоит косить там, где не встретишь ни бугра, ни ямки. А солнце так старается, что уже на второй или третий день все подсохло и можно копнить.
Бечирби назначен старшим. Неизвестно, кому такое могло прийти в голову. Мало кто этому обрадовался, — меньше всех одобрила назначение Рая. Припомнилось, как он выступал на собрании перед нашим отъездом. Может, его теперешнее назначение было кем-то предрешено уже тогда? Потому-то он и попросил слово на том собрании? Или кто-то пришел к такому решению после, с учетом этого выступления?
Ах какой все-таки он красавец мужчина! Высокий, стройный, широкоплечий. Большие синие глаза. Краснощекий и круглолицый. Посмотришь — такой на плохое не способен. Но это лишь с первого взгляда, а вообще он — существо бездушное. К чужой боли не восприимчив абсолютно. Ничего не ставит выше собственных интересов.
А теперь ему доверено и за качеством работы следить, и считать, кто сколько наработал. Вот подсчитал сейчас итоги дня. Мы просим оглашать их каждый вечер. И опять — спор с Раей.
— Снова у тебя подсчет неверный, — возражает она.
— Почему?
— Потому что сделан неправильно.
— Кто это сказал? Докажи!
— Ну, посмотри: кто работал больше, тому ты записал меньшую выработку. И наоборот.
И действительно: фактически наибольшую выработку дали сегодня такие же, как и она, маленькие ростом, но работавшие с огоньком. Не уследишь за их движениями.
Они оставили позади даже кое-кого из числа здоровенных детин. Некоторые из этих здоровяков побоялись даже соревноваться с такими малышками. Потому и стараются сейчас держаться в тени. И вот таким-то любителям посидеть в холодке во время работы Бечирби записал больший объем выполненной работы, и несправедливо. А Рае и ее старательным подругам меньше, чем сделали они за день.
— Значит, вы хотите, чтобы вам был записан объем работ больше, чем этим ребятам?
— Ты запиши нам то, что мы фактически выполнили. Естественно, больше, чем тем, кто работал хуже.
— Да как же вы смогли сделать больше парней? Сравните-ка себя с ними!
— Сравнивать надо не по росту и весу, а по тому, кто и как работал.
— Молодец, Рая! — поддержал бригадир.
Он все это время внимательно вслушивался в разговор, и хотя говорили по-осетински, он ухватил суть дела. Слова Нестеренко удивили Раю (и не только ее!).
— Хоть вы и по-осетински говорили, мне переводчик ни к чему. Бечирби, ты не прав. Чтобы знать, кто как работал, надо быть рядом с работающими. Ты же появляешься только на один миг, а оцениваешь работу на глазок.
Рая вся превратилась в слух. Ей даже показалось, что Николай записал ее потаенные мысли, а теперь, зачитывает эту запись.
— Сегодня я весь день наблюдал за работой каждого. Результаты не имеют ничего общего с тем, что ты огласил. Если и еще раз получится так, придется сказать вашему руководству…
Оправдываться Бечирби было нечем, потому что с самого утра и до вечера ему было некогда вникнуть в суть порученного дела.
Рая и ее подруги окружили Нестеренко, завязался веселый непринужденный разговор, будто с отцом или старшим братом велась беседа. Николай приходит сюда каждый вечер. А бригада у него — что целый колхоз в Осетии. Одной только пахоты больше двадцати тысяч гектаров. Да еще коровы, овцы, лошади… Везде и всем он нужен! Впервые отведав здешней пищи, мы не пришли в восторг. Как говаривала Нана, вспомнился вкус содержимого кишок пичужки.
Потом кто-то сказал, что это конина. Кое-кого тогда затошнило. Наша жалоба, адресованная руководству колхоза, бригадиру Нестеренко, возымела действие. После этого суп для нас готовили только с говядиной или бараниной. В число поваров попали и наши девушки, тут уж не обманешь.
Земфира тоже работает на кухне. Потому что девушки засвидетельствовали, что она большая мастерица готовить. Конечно, хотелось бы, чтобы она больше времени проводила с нами, но кто же о том меня спрашивает. Работает она в паре с одной местной женщиной, Настей. Но местная-то — с Украины, только муж у нее казах, намного старше ее. У старика этого сын от первой жены, уже жених. Он шофер и часто забегает к матери.
Насте нравится Земфира. Поэтому она и разыгрывает иногда ее. Стоит появиться ее пасынку, как она, скосив взгляд в его сторону, спрашивает:
— Хороший бала?
— Да провались ты со своим бала!
— А вот и возьмем тебя в невестки!
— Если можно, поскорее бы, — вступает в игру Земфира. — А то вдруг передумаю.
— Да вот только на казашку ты не похожа. Пожалуй, и не сосватаем тебя, — заводит девушку Настя.
А я думаю про себя: «Сама-то ты как казашка, потому и приметил тебя твой дед!» Настя женщина добрая, но не слишком красивая. И не верится, что была когда-то молодой.
— Ну и слава Богу, если не оставите у себя.
— Так-то оно так, да вот свадьбу-то уже готовим.
— И что, зарежете живность какую-то?
— А как же! Быка, овец.
— А нельзя ли кого-то из них сегодня зарезать?
— Вот ведь плутовка, чего захотела! Пока в нашей семье бешбармака не отведаешь, ни на что и не надейся.
— Земфира!
Это уже голос Танчи.
Земфира одновременно и Настю слушала, и стряпала, поэтому и не сразу его услышала.
— Кто там еще?
— Танчи.
Оглянувшись наконец и увидев Танчи, она спросила:
— Случилось что?
— Хлеба бы мне несколько кусочков.
Танчи, если углядит что глазами, обязательно достать руками постарается. В реке, что рядом, много рыбы. Ее бреднем ловят. Когда подходит время вытаскивать, обычно он целиком наполнен рыбой. Такую картину Танчи увидел впервые. Мне-то это знакомо. В Уршдоне, а особенно в Тереке не раз доводилось ловить бреднем. Дело нехитрое: привяжи на берегу, да и закинь подальше. Только приманка нужна. Оставишь, бывало, на несколько дней, потом и не вытащить — рыбы такая пропасть! Корзина делается довольно хитро: если рыба в нее угодила, назад ей хода нет.
