Петр Замойский - Повести
— Забастовки в городах идут, с флагами ходят, вот что я знаю, — выпалил я, и сердце у меня замерло.
Дядя Кузьма оглянулся.
— О, видать, ты далеко пойдешь, — покачал он головой.
— Пока за стадом хожу, а что дальше будет, не знаю. Может, в город тронусь.
— Машины испугаешься.
— Пешком.
— Ох, какой ты! — опять удивился он.
А мне опять хотелось чем‑нибудь похвалиться перед ним.
— Еще что знаешь? — принявшись отесывать кол, спросил он.
— А то, дядя Кузьма, что разные господа землю давным–давно присобачили себе у наших стариков. Теперь, как земли стало меньше, должны они отдать ее нам.
— А если не отдадут?
— Сами возьмем! — крикнул я.
Дядя Кузьма отбросил кол, воткнул топор и уже посмотрел на меня не насмешливо, как на мальчишку, а как на взрослого.
— Да… Мы ее сами возьмем! Это верно. Так говорит Харитон, а Харитон больше нас с тобой знает.
— У него голова! — подтвердил я.
— В Думе ему быть, а не рамы строгать… Да откуда ты все это знаешь? — вдруг спросил он и опять посмотрел на меня с усмешкой.
— Книг много перечитал и календарей настольных. Стихи Пушкина знаю. «Капитанскую дочку» читал. Вот в старое время был Пугачев. Как он колошматил этих дворян! За мужиков шел. И войска из мужиков, из татар, башкир. Теперь бы такого Пугачева к нам. Мы бы…
В это время от села послышался топот лошадей. Все побросали работу. Кто‑то крикнул — пожар! Над всадниками густая туча пыли. Навстречу побежало несколько мужиков. Еще издали они что‑то кричали, размахивая картузами.
Два передних бешено мчались к нам. Почти не останавливая взмыленных лошадей, указали кнутовищами на дальние поля.
— Кокшайски на барскую землю выехали!
Едва произнесли они эти слова, как раздался гул, крики, матерщина. Коровы одна за другой испуганно начали вставать, некоторые шарахнулись в сторону. Мне на миг представилось, что это не мужики нашего села, а войско Пугачева. Быстро распрягали лошадей, иные, схватив по колу, сели в телеги, и уже одна за другой подводы загремели по степи к грани. Впереди мчались верховые с топорами, лопатами, кольями.
Скоро в густом облаке пыли они скрылись за бугром. Мы смотрели им вслед. Среди оставшихся только сейчас увидел я своего отца. Он стоял с Василием Госпомилом и осуждающе покачивал головой.
7
Мы ужинаем у Гагариных. Это — главные богачи в нашем обществе. У них — ветрянка, шерстобитка, восемь рабочих лошадей, пять коров, жеребец, бык Агай. Кроме надельной земли, у них душевая — купленная. В семье четыре бородатых сына, пятый — в солдатах, две девки, не выданные пока замуж, не меньше пятнадцати внуков и внучек. Три избы и мазанки крыты жестью. Огромный двор под тесом.
В передней — мощная печь, длинный, широкий стол. Вдоль стен дубовые лавки.
Семья Гагариных в сборе. Пришло несколько мужиков. Сам Гагара, крепкий старик с могучей бородой, которая закрывала ему не только грудь, но и живот, сидел возле печки.
Кормили они хорошо. Густые, жирные щи с мясом, картошка с салом, гречневая каша с молоком. От такой пищи мне хотелось поправиться так, чтобы и щеки у меня были пухлые, как у Гагариных внуков, и румянец закрыл бы мои веснушки. Пока мы, подпаски, переглядываясь, ели до отвала, мужики возбужденно говорили о сегодняшней схватке на барском поле. Было так.
…Кокшайские только что выехали сеять. Они рассеяли по две лехи и начали запахивать. Они не обратили внимания на барского работника, который направился из имения в наше село. Это шел мой брат Мишка. Он‑то и сказал о выезде кокшайских на барские поля. Появление наших верховых и подвод для кокшайских было внезапным. Если они и ждали этого, то ждали из села, а орава — человек в шестьдесят — привалила из‑под оврага, от степи. Почуяв недоброе, несколько человек свернули лошадей с пашни на межу и сгрудились кучей. К ним‑то и подскакали верховые. Впереди — Лазарь с Якозом–сапожником.
Не слезая с лошадей, наши поздоровались. Кокшайские опасливо ответили. Разговор повел Лазарь. Он обратился к знакомому мужику, с которым когда‑то поменялся на базаре лошадьми.
— Наум, ты?
— Здорово, Лазарь! Это я.
— Что они делают? — кивнул он на пахавших.
— Сеют.
— А полем не ошиблись?
— Как раз это самое.
— Наш приговор читали?
— Староста говорил, прислали вы кайбй‑то.
— 3 нем упреждали, чтобы сюда вы сох не возили, семена не губили. Эту землю мы снимаем. Знали об этом?
— Знать‑то знали, только управляющий нам, вишь, ее сдал.
Лазарь молча обвел глазами поле. Пашут кокшайские, будто ни в чем не бывало. Двое засеяли тот самый загон, на котором прошлый год Лазарь убирал рожь. Отирая пыльный лоб, он сказал Науму:
— Вот что, Наум, вы наши соседи, давайте мирно дело решим. Езжайте домой. Эту землю мы сеять будем.
Наум тоже помолчал, потом тихо заявил:
— Я, Лазарь, власти не имею. Тут каждый снял поврозь.
— Первый тронься.
— Первому тронуться тоже нельзя. Поедут все, и я не останусь.
— Стало быть, что ж… драки хотите? — Лазарь ударил лошадь ногой в бок.
— Зачем драка? — возразил Наум.
У Якова руки задрожали, как только упомянули о драке. Любил он драться! Грозя огромным кулаком, крикнул:
— Причащать будем!
— Панихиду о себе закажи! — раздался ему в ответ угрюмый голос из кучи кокшайских.
Подъехали подводы. Сошли несколько мужиков. Кольев и лопат никто с собой не взял, только Иван Беспятый, прихрамывая, шел с палкой.
— Миром не хотят? — указал он Лазарю на кокшайских.
Тот не ответил. Тогда Иван обратился к ним:
— Это кто вам разрешил сеять нашу землю?
— Знамо, не ты! — злобно ответили ему.
— Нас спросились?
— Забыли! Простите, христа–ради.
— Ну, забирайте ваши сохи от греха и по домам.
— А что будет? — спросил кокшайский.
— То, что с пореченскими: красавские сохи у них порубили, морды расквасили.
— То пореченски, а мы — кокшайские.
— Стало быть, бой принять хотите?
— А у вас аль руки чешутся?
— Почешем о ваши шеи.
— Ну, шеи и у вас есть.
Мирный разговор постепенно перешел в перебранку, затем в выкрики, в ругань. К пахарям, которые все еще продолжали работу, подъехало несколько верховых. Спор начался и там. Звонким голосом кричал дед Сафрон:
— Наши старики на эту землю сто тысяч бочек пота пролили!
Ему что‑то отвечали, он опять кричал:
— Ваши — государственны! Они хрип не гнули на барина!
— У вас земли больше.
— Ишь, больше на две сажени! Зато у вас луга, речка…
В третьем месте передразнивали друг друга. Тут было больше всего парней. В нашем селе вместо буквы «ц» говорили «ч», и наоборот. Кокшайские же «окали» и «шокали».
— Эй, вы, цавокалки! — кричали нашим.
— Тошило[1] плывет! — отвечали наши.
— Черьква, цорт цумовой!
— Шай пить, шчи хлебать!
— Чиплятник овчу чапат![2] — кричали нашим.
— А по морде хошь, чапну?
— Не ходу, — хохотали кокшайские.
Драку начали лошади. Яков подъехал к одному мужику, который не бросал пахать, и крикнул:
— Эй, ты, долой отсюда!
Но тот будто не слышал, продолжая работать. Тогда Яков заехал вперед и остановился поперек борозды, перед самой мордой лошади. У того лошадь оказалась кусачая. Прижав уши, она хищно оскалила зубы и куснула в бок лошадь Якова. Его лошадь тоже оскалилась, обернулась и ударила кокшайскую в бок. С Якова слетел картуз, и сам он еле удержался. Лошадь кокшайского взвилась на дыбы и начала бить ногами в перекладину сохи. Затем вырвалась и, лягаясь, тронулась загоном. От сохи полетели щепки. Кокшайский мужик, едва не попав под копыта своей лошади, злобно изо всей силы ударил Яшкину лошадь счищалкой. Яков освирепел. Вздыбив лошадь, он, размахивая кнутом, направил ее прямо на мужика. Тот ударил еще раз и попал Якову по ноге.
— А, ты та–ак! — взревел Яков и качал хлестать мужика кнутом.
— Убивают! — крикнул кокшайский.
На помощь ему бросилось несколько человек. Кто очищалкой, кто кнутом, кто комьями земли начали осаждать Якова. Лошадь под ним заметалась, Яков пытался ударить то одного, то другого, но промахивался. Видя, что так ему не удастся отбиться, он прыгнул с лошади на ближнего мужика, и оба грохнулись на пашню. Сверху на Якова село человек пять.
— Наших бьют! — крикнул Иван Беспятый, и орава мужиков побежала на выручку к Якову. Скоро драка разрослась. Пыль, крик, вой на барской земле. Лошади с сохами испуганно бросились в стороны.
Несколько наших мужиков подбежали к кокшайским телегам. Там — семена овса. Они бросили мешки, начали их рубить топорами, лопатами.
— Вот вам земля! Вот вам третья доля!
