Паноптикум - Хоффман Элис
Пес ринулся сквозь беснующуюся толпу во двор музея и, движимый отчаянным желанием найти хозяина, сумел распахнуть дверь. В кухне он вскочил на стол, сбросив на пол кастрюльки и сковородки, затем, услышав в подвале голос Эдди, кинулся туда, повизгивая и задыхаясь, и наконец, увидев Эдди, в спешке отпиравшего замки, более или менее успокоился. Жара, распространявшаяся от центра пожара, проникла даже в подвал, вызывая головокружение и дурноту. Трудно было дышать, трудно соображать. Во сне надо двигаться вперед, сказал себе Эдди, иначе мир, в котором ты находишься в этом сне, исчезнет вместе с тобой.
Со стен сползала растаявшая краска, дверная ручка раскалилась. Медный замок никак не хотел отпираться. Наконец, Эдди со стоном открыл его и взялся за второй, железный.
– У нас есть время, чтобы выпустить ее, – проговорил Моррис сквозь клубы дыма, заполнявшие коридор.
На пальцах у Эдди вздулись пузыри. Митс сжался в комок рядом с хозяином. Неожиданно в кухне над ними раздались шаги. Пес навострил обрубки ушей и зарычал.
Моррис обеспокоенно поднял голову, думая, что это Сарди обнаружил их. Эдди застыл на секунду, оба внутренне приготовились к столкновению. Однако ходивший наверху не стал спускаться в подвал. Вместо этого открылась дверь во двор, и шаги стали удаляться. Эдди напомнил себе, что он не во сне, и надо действовать быстро. Наконец, второй замок был снят, и он распахнул дверь. Их встретили жара, пыль, духота и темнота, а также Коралия, чьи волосы пахли серой. Она слышала рев диких животных и крики людей. Намочив кусок ткани, она гасила ею искры, залетавшие в щели между досками, которыми было заколочено окно. Но когда сквозь щели каменного фундамента стал проникать дым, она решила, что жизнь ее подходит к концу. Встав на колени на грязном полу, она попрощалась с миром и со всем, что ей было дорого: с весенним Бруклином, черепахой в ее песчаном загоне, грушевым деревом во дворе, Морин с ее помощью и советом, а также с человеком, который сейчас стоял перед ней.
Он обнял Коралию и что-то говорил ей, но сирены пожарных машин выли так громко, что она едва его слышала. Ей показалось, что он сказал: «Весь мир теперь наш», – и она поверила ему, хотя сейчас весь мир вокруг них рушился. Вспыхнула башня Дримленда, столб пламени был виден за пятнадцать миль. Горящие обломки разносились ветром и поджигали другие сооружения. Начальник пожарной охраны Кенлон объявил двойную девятикратную тревогу – эта отчаянная мера подняла на ноги все тридцать три пожарные команды округа Кингз. Со стороны бухты Грейвсенд подошли пожарные суда и буксиры, качавшие морскую воду и пытавшиеся остановить огонь, чтобы он не распространился по всему Кони-Айленду. Стали собираться громадные толпы любопытных, но полиция останавливала их в миле от центра пожара, те же, кого пропускали, поистине входили во врата ада – не искусственного, с вагончиками, совершавшими виток за витком, а самого настоящего, огненного.
То, что она выжила, казалось Коралии каким-то подарком судьбы, а может быть, чудом, на этот раз настоящим. Она, в свою очередь, должна была спасти тех, кто зависел от нее. Поблагодарив Морриса за его доброту и заботу, она попросила его как можно скорее найти Морин, а сама направилась в выставочный зал. Эдди с не отстававшим от него Митсом пошел за ней, уговаривая ее скорее уходить из дома. Но она стала отпирать клетку за клеткой, выпуская на волю колибри и австралийских попугаев, не забыв и несчастную черную птицу, которую Профессор выдавал за ворона Эдгара По, тогда как на самом деле это был выпавший из гнезда птенец черного дрозда. Коралия открыла окно, в комнату повалил дым, но птицы тем не менее вылетели из дома. Затем она открыла стеклянные витрины с бабочками-данаидами, пятнистыми жуками и синими стрекозами, которые вырвались на свободу все разом, образовав настоящий калейдоскоп красок. В неволе осталась одна черепаха. Коралия присела возле нее и заплакала. Некоторые считали черепаху страшилищем, но для Коралии она была старым другом, терпеливым и никого не осуждающим.
Эдди озабоченно склонился над ней.
– Ее мы не сможем спасти.
– Я не могу бросить ее здесь.
Увидев, что Коралия не хочет оставить в беде даже это бессловесное существо, Эдди почувствовал прилив обостренной любви к ней. О такой любви он даже не мечтал, не ожидал ее и не рассчитывал ее испытать. Она была самой настоящей ловушкой, и даже если ты пытался убежать от нее, она догоняла тебя в траве и ложилась рядом, отвергала здравый смысл и подчиняла себе волю. И хотя огонь приближался, Эдди не мог пренебречь желанием Коралии. Пнув несколько раз сильно и метко деревянную стенку, огораживавшую загон, он повалил ее, затем сорвал с дверей одну из бархатных портьер, и они подсунули портьеру под черепаху. Эдди выволок животное сначала в кухню, затем на террасу и вниз по ступеням во двор. Коралия при этом придерживала черепаху, чтобы та не опрокинулась. Панцирь черепахи с грохотом ударялся о каждую ступеньку, и Коралия испугалась, как бы им не угробить животное, которое они хотели спасти. Наконец последняя ступенька была преодолена, и черепаха оказалась на свободе. За последние сто лет она начисто отвыкла от нее и не могла понять, что происходит. На всякий случай она втянула голову и конечности под панцирь. Между тем уже горела изгородь, листва на деревьях чернела, вокруг плескались волны дыма. Вернулся Моррис, который пробежал по всей улице в поисках Морин, но не нашел ее. Он был вне себя от беспокойства.
– Морин уже давным-давно должна была быть здесь. Она никогда не опаздывает и не пренебрегает своими обязанностями, особенно если это касается Коры.
И тут они увидели Морин на крыше. Это было такое же сверхъестественное видение, как и все, что происходило в эту ночь. Дело было в том, что Морин, не терпевшая опозданий, пришла на место встречи слишком рано, и Профессор обнаружил ее в саду еще до того, как прибыли Моррис и Эдди. Схватив бывшую служанку, он втащил ее в дом и стал допрашивать. Он хотел знать, не она ли стащила ключи от подвального помещения и не помогала ли она вознице в его краже. Между тем огонь стал подступать к дому, и он заставил Морин помогать ему поливать крышу водой. Профессор делал это всякий раз, когда во время летних гроз сверкала молния. Как тогда, так и теперь он беспокоился прежде всего о сохранности своих сокровищ. Он поливал крышу из шланга, протянутого от старого колодца, и покрикивал на Морин, которая должна была наполнять ведра водой и выплескивать ее на вспыхивавшее пламя.
– Он не успокоится, пока она не сгорит заживо! – воскликнул Моррис. Он в исступлении бросился в дом и взбежал по лестнице. Затем выбрался на крышу через окно, как сделал это в тот далекий день, когда убежал из дома, только тогда с неба лила вода, а теперь огненный дождь. Увидев его, Морин пошла прямо к нему, забыв, что она боится высоты, огня и Профессора. Через то же окно они спустились на лестничную площадку, и Морин, задержавшись на минуту, решительно задвинула шпингалет оконной рамы.
В кухне Морин и Коралия обнялись.
– Я не хочу оставлять тебя, – сказала Морин своей воспитаннице. Однако Моррис твердил, что надо уходить немедленно. Платье Морин насквозь промокло и было покрыто копотью. – Но, увы, не всегда можно делать то, что хочется, – добавила она, обняв Коралию еще раз на прощание.
Коралия смотрела вслед своим друзьям. Они прошли через сад на улицу, где среди окружающего хаоса выглядели совершенно обыкновенной парой. Время подошло к трем часам, когда на территории Дримленда неожиданно поднялась стрельба. Башня, горевшая уже полчаса, обрушилась и повисла на кабелях, протянутых над ареной со зверями. Обезумевшие животные стали кидаться друг на друга и перепрыгивать через загородку, и охранникам ничего не оставалось, как стрелять по ним. Ветер доносил до Коралии и Эдди визг и вой, но все перекрывала душераздирающая предсмертная песнь Крошки Хипа. Его хозяин, примчавшийся в Дримленд, наблюдал, как его верный слон сгорает заживо. Дримленд прекратил свое существование в качестве парка развлечений, а Бруклин больше не был жилым районом, он стал пустыней, где дикие звери бегали на свободе.
