Сиротка. Слезы счастья - Дюпюи Мари-Бернадетт

Киона, растерявшись, не нашла подходящего ответа. Ее больно кольнула правда, прозвучавшая из уст этой маленькой женщины, которая ходила бесшумно в своих причудливых черных мягких туфлях и белый фартук которой защищал ее бирюзово-синие атласные штаны, ее тунику из такого же материала, расшитого изящными изображениями птиц, цветов и лиан. Киона, сделав два больших шага, догнала уходившую прочь китаянку и положила ей ладонь на плечо. Сознание девушки тут же погрузилась в густой туман, а затем на его фоне она увидела старую китаянку, пребывающую в трансе и, похоже, исполняющую какой-то религиозный ритуал. Через пару мгновений перед мысленным взором Кионы появились яркий летний свет и пейзаж живописной страны.

– Ли Мэй, ваша мать была в вашей стране шаманом, – заявила Киона. – Женщины ведь выполняют эту роль, чтобы общаться со злонамеренными силами, с демонами, не так ли?

Ли Мэй резко обернулась. Приоткрыв рот от испуга, она окинула Киону взглядом с головы до ног и задрожала всем телом.

– Кто ты? – прошептала она, наклоняя голову набок.

– Тьен Хоу! Так звали вашу мать. Ее убили японские солдаты.

Киона, сама едва не впадая в транс, произнесла эти слова монотонным голосом. В ее мозг хлынуло гораздо больше сведений, чем она ожидала. Почувствовав изнеможение от тех сцен насилия, которые мелькали перед ее мысленным взором, она зашаталась.

– Ты – яомо, демон!

– Нет, вовсе нет!

– Ты ведьма, уходи отсюда!

– Прошу вас, Ли Мэй, выслушайте меня, я тоже шаман, и я могу видеть прошлое и будущее. Когда я была девочкой, мне казалось, что я сойду от этого с ума. У меня нет злых намерений, я вам в этом клянусь.

Китаянка юркнула в палатку. Киона пошла вслед за ней на кухню. Они больше не сказали друг другу ни слова, а вот Чен Фан их сурово отчитал. Рис был теплым, пиво не принесли, а овощи, тушившиеся на больших глубоких сковородках, уже слегка пригорели.

– Это я виновата, месье, – сказала Киона, с уважительным видом кланяясь. – Вашей супруге пришлось пойти меня искать. Я прошу у вас прощения.

– Я знаю, что происходит! – рявкнул китаец своим гнусавым голосом. – Тебе повезло в том, что ты здесь нужна. Тебе следовало бы поскорее отсюда уехать. Полицейские появятся здесь снова.

Киона молча кивнула, а затем с мрачным выражением лица надела свой фартук и надвинула пониже на глаза козырек своей кепки. Несмотря на зловещие заявления Ли Мэй и увещевания Чен Фана, сейчас она чувствовала себя в безопасности. Но вот когда наступит вечер, никто уже не станет защищать ее от неистового желания Делсена. Он хотел владеть ею полностью, и ей даже не приходило в голову удрать.

«Если это – единственный способ остаться рядом с ним, то я согласна!» – мысленно твердила сама себе девушка.

В шесть часов вечера Жослин Шарден поднял трубку зазвонившего телефона. До этого он отказался поехать вместе со всеми в Валь-Жальбер, чтобы не оставлять Мирей одну. Кроме того, он хотел остаться дома на тот случай, если Киона вдруг даст о себе знать. После оживления, царившего в доме во второй половине дня, в нем стало удивительно тихо. Поднося телефонную трубку к уху, Жослин тяжко вздохнул. Полицейский, родным языком которого, по-видимому, был английский, заговорил с Жослином на ломаном французском.

– Месье Шарден, вашу дочь найти не удается. Мы съездили на строительную площадку, находящуюся ближе всего к тому железнодорожному вокзалу, на котором она была замечена в компании с индейцем. Их там не оказалось. По-видимому, они уехали еще дальше. Мне жаль, месье Шарден. Мы, конечно же, будем продолжать поиски.

Жослин поблагодарил полицейского слабым голосом и положил трубку. Выражение его лица стало отчаянным.

– Моя малышка, мой ангелочек с золотыми крылышками, не делай глупостей! Вернись, Киона! Вернись!..

Глава 5

Такой красивый демон

Провинция Онтарио, в субботу вечером

Киона вышла из озера, закутанная в платок, который был достаточно большим для того, чтобы скрыть ее груди и нижнюю часть туловища. Материя платка, намокнув, прилипала к телу. Киона была одна в этой маленькой бухточке, по берегам которой росли камыши высотой в человеческий рост. Солнце заходило за горизонт, окрашивая своими лучами в оранжевый и золотой окружавший Киону великолепный пейзаж.

Девушка бросила жадный взгляд на воды озера, поблескивающие от яркого света. Вдалеке летали птицы. Их грациозные силуэты казались нарисованными черными чернилами на розовом небе. Киона почувствовала умиротворение: ее успокаивала необыкновенная красота заката.

«Благодарю тебя, о Верховный бог, благодарю тебя, Маниту!» – сказала она тихо.

На этой земле, когда-то населенной свободными племенами, живущими в гармонии с природой, Киону иногда охватывала глубокая меланхолия. У нее возникало смутное ощущение того, что где-то рядом находятся тысячи людей, блуждают духи – духи тех индейцев, которые здесь когда-то жили. Их плоть уже давно сгнила на берегах озера Онтарио, а души вознеслись к бесконечности и впали в вечный сон.

Идя неторопливым шагом, Киона подошла к палатке, в которой после Делсена остался легкий беспорядок. Тщательно вымывшись с мылом в озере, она теперь чувствовала себя гладкой и чистой.

«О еде беспокоиться не нужно: Ли Мэй дала мне то, что осталось от ужина», – подумала она. Сегодня вечером вместо уже надоевшего всем риса подавали картофель и салат. Киона натянула на себя платье, купленное ею в Шамборе в день ее бегства – простенькое хлопчатобумажное бежевое платьице без рукавов. Она принялась наводить порядок в их скромном жилище.

– Это должно быть праздником, – прошептала она. – Мы будем праздновать нашу свадьбу. Разве в древности люди, чтобы стать мужем и женой, приходили к мэру или к священнику? Нет, они просто соединялись воедино, потому что любили друг друга. Церемония бракосочетания заключалась для них в их первом совокуплении.

Эти ее слова вызвали у нее чувство тревоги и заставили слегка задрожать. Кионе не нравилось, когда она чего-то не знала. Она, когда-то читая украдкой романы определенного содержания, узнала добрую тысячу нюансов, относящихся к половым отношениям, чтобы ничему не удивляться и не вести себя как идиотка, когда придет ее час впервые отдаться мужчине. Тем не менее предстоящее первое в жизни соитие ее пугало.

«Почему принято говорить, что именно женщины отдаются мужчинам, а не наоборот? – вдруг подумала она. – Мужчины, получается, лишь берут и ничего не дают?»

Этот вопрос ее взволновал. Впрочем, она задумывалась над ним уже давно. «Если я отдамся, то есть отдам себя, я себя потеряю, я уже не буду полностью такой, какой была, – подумала она. – А если я забеременею, это будет еще хуже, потому что я стану пленницей любви, которую испытывают матери к своим детям».

Закончив наводить порядок в палатке, Киона стала настороженно прислушиваться, не донесутся ли звуки шагов по тропинке. Скоро уже должен был появиться Делсен: в субботу работа заканчивалась раньше. Киона, успокоившись, решила развести огонь в кругу из камней, который она поспешно соорудила, когда они с Делсеном приехали сюда. И тут вдруг со стороны камышей донесся едва слышный шум. Киона уставилась на камыши. Из них вышел большой серый волк. Он посмотрел на Киону своими желтыми глазами. Это было крупное и величественное животное. Оно застыло в красивой позе. Киона, не испытывая ни малейшего страха, заговорила с ним громко: «Эй ты, откуда ты пришел? Ты нас не боишься? Тебя не отпугивает запах строительной площадки?»

Животное не двигалось. Ветер, дующий с озера, слегка шевелил его шерсть, которая издали казалась шелковистой. Его пристальный взгляд в конце концов заставил Киону встревожиться. Ей вдруг показалось, что она видит прекрасную Талу, Талу-волчицу, причем в образе не человека, а волка.

– Мама? – пробормотала Киона. – Это ты?

Продолжая стоять на месте, волк повернул голову в сторону ближайших бараков и понюхал воздух.