Сиротка. Слезы счастья - Дюпюи Мари-Бернадетт
– Но я ведь мечтаю об этом! Ходить по мостику, жить в каюте, танцевать в большом салоне пассажирского судна – да, я об этом мечтаю. Кто знает, может, я встречу на этом судне мужчину, который мне приглянется.
– Подумайте тем не менее о моем предложении обосноваться в Квебеке. Вы найдете себе работу в санатории Роберваля. Я высоко ценю ваше дружеское отношение ко мне. Кроме того, первый раз в моей жизни у меня завязывается настоящая дружба с женщиной.
Эстер, польщенная, молчала. Тошан ей нравился, но он был женат, и если что-то, с ее точки зрения, и являлось непреодолимым барьером, так это священные узы брака.
– Буду с вами откровенной, – сказала она. – Я с удовольствием приняла бы ваше предложение, если бы была уверена, что это не доставит беспокойства вашей супруге. Мы с вами были весьма откровенны друг с другом – настолько откровенны, что я уже знаю о вашем прошлом буквально все. Эрмин рассердится, если в регионе, в котором она живет – Лак-Сен-Жан, – появится сестра Симоны. Вы ведь и сами считаете, что в глубине душе она вас еще не простила. Так зачем же будоражить ее моим появлением? Вы что, садист? Или глупец?
– Садист – нет, глупец – может быть! Но ведь моей бывшей любовницей были отнюдь не вы; а неверность, в которой я виноват, связана со стечением обстоятельств и охватившим нас тогда страхом смерти. Нам казалось, что мы вот-вот погибнем. Простите, я снова воскрешаю в памяти эти неприятные воспоминания!
– Эрмин может подумать, что вас очаровало мое сходство с Симоной, и станет ревновать вас ко мне. Это поставит меня в неловкое положение. Я ставлю себя на ее место! У меня бы такая ситуация вызвала раздражение, а то и что-нибудь посерьезнее.
– Мне нравится думать, что моя жена – человек неординарный и что она способна на великодушие и понимание. У нас пятеро детей и прекрасное будущее. Зачем бы я стал жертвовать этим счастьем, которое порой так трудно завоевать?.. Но я вас утомляю. Давайте сменим тему! Сегодня вечером мы будем наблюдать, как лучи заходящего солнца освещают фасад Собора Парижской богоматери. Эстер, я последую вашим советам и побыстрее отправлюсь домой. Думаю, в понедельник.
Тошан, произнося эти последние слова, слегка улыбнулся, а затем прикурил еще одну сигарету. За несколько прошедших дней эта медсестра стала значимой величиной в его жизни, и он, рискуя вызвать скандал в собственной семье, упорно пытался уговорить эту женщину поехать в Лак-Сен-Жан. Для него это был способ исправить свою оплошность, допущенную восемь лет назад, вернуть к жизни Симону и Натана, доказать им и самому себе, что он способен спасать людей.
Он делал это с чистым сердцем, поскольку не испытывал к Эстер ни физического влечения, ни каких-либо других зазорных чувств. Она стала для него подругой, стала его сестрой.
Провинция Онтарио, суббота, 15 июля 1950 года
Киона охотно выполняла ту физическую работу, которую ей давала Ли Мэй, потому что, выполняя ее, она могла спокойно размышлять почти в полной тишине. Ее хозяева не были болтливыми и старались тщательно выполнять те требования, которые предъявлялись здесь к ним как к поварам. Им ежедневно приходилось решать нелегкую задачу насыщения аппетита лесорубов, грузчиков, каменщиков и плотников.
«Завтра воскресенье, – подумала Киона, нарезая морковку тонкими кружочками. – Обычно по воскресеньям я вожу Мирей на богослужение, поддерживая под руку. Бывает, с нами ходит и мой папа. Хотя он и любит ругаться неприличными словами, он, насколько мне известно, добрый христианин». Несмотря на усилия воли, она часто видела огорченное лицо своего отца и страдала оттого, что заставила страдать его. В ее душу закрадывались сомнения относительно того, правильно ли она сделала, сбежав с Делсеном.
– Ты чем-то обеспокоена? – вдруг спросила Ли Мэй, перестав орудовать ножом.
– Нет, мадам.
– Почему же тогда ты плачешь? Рядом с тобой ведь нет лука!
Китаянка произнесла эти слова с таким смешным акцентом, что Киона невольно заулыбалась. Она прикоснулась пальцами к своей щеке и почувствовала влагу.
– Мне что-то попало в глаза, – пояснила она.
– Твой муж невежлив с тобой?
– Нет, мадам, очень вежлив.
– Ну да, конечно, муж должен быть вежливым с женой.
Ли Мэй отошла в сторону, пробурчав что-то себе под нос на своем родном языке. Киона, удивляясь, вытерла слезы. Она, похоже, так глубоко задумалась, что даже не заметила, что плачет.
«Возможно, когда я уезжала вместе с Делсеном, я представляла себе нашу жизнь совсем по-другому, – подумала она. – Он в этом не виноват. Я его люблю, но совсем не так, как женщина любит мужчину. Хотя нет, я лукавлю. Его поцелуи… очень приятны. Но я не могу пойти дальше».
Прошлым вечером, лежа в своей палатке, они долго обнимались. Делсен начал поглаживать ее поясницу, но не запускал при этом руки под ее рубашку. Киона вся судорожно сжалась: ей стало страшно от тех ощущений, которые она испытывала.
«Да дай ты самой себе немножко воли! – воскликнул Делсен. – Ты что, дурочка? Если бы я хотел, я взял бы тебя силой. Я пытаюсь тебя успокоить, пытаюсь сделать тебе приятно, а ты меня отталкиваешь».
Это было правдой, однако Киона, испугавшись, вскочила и убежала в кленовый лес, простиравшийся за строительной площадкой. Там она заснула у основания ствола непонятно как выросшей в этом лесу большой ели на мягкой подстилке из порыжевшей мелкой хвои. Она чувствовала, что ей угрожает опасность, поскольку Делсен и в самом деле мог взять ее силой.
– Мадам Фан, вы позволите мне сделать десятиминутный перерыв? – вдруг спросила Киона, вставая со своего складного стула. – Морковь уже готова, капуста – тоже. Я вернусь быстро.
Она по-прежнему носила на голове полотняную кепку, чтобы скрывать под ней свои волосы. В таком виде она с ее тонкой шеей и хрупкими плечами казалась всего лишь подростком.
– Хорошо, иди. Но поторопись.
Киона решила позвонить своему отцу и поговорить с Эрмин, которая, по всей видимости, уже вернулась в Роберваль. Ей, Кионе, нужно было объяснить им всё, нужно было рассказать, что она знает, что делает, и – самое главное – что она их любит. Единственный имеющийся на стройке телефонный аппарат находился в помещении, занятом канцелярией. Это помещение представляло собой дощатую пристройку, примыкающую к дому бригадира.
Кионе требовалось пройти около пятисот метров по грунтовой дороге, на которой виднелись многочисленные следы шин то и дело проезжавших по ней грузовиков и прочих автомобилей. Секретарша – кудрявая брюнетка лет сорока – приняла Киону без особой любезности, взглянув на нее абсолютно равнодушным взглядом. Разговор между ними состоялся на английском – языке, который Киона изучала в школе-интернате и которым владела довольно хорошо.
– Ты хочешь позвонить в Квебек, мой мальчик? А у тебя есть на это деньги?
– Какие еще деньги? – спросила Киона, мысленно усмехаясь тому, что ее приняли за подростка.
– За пользование телефоном нужно платить. Это не бесплатно.
– Я принесу вам деньги чуть позже, у меня их просто с собой нет. Прошу вас, мадам, это очень важно.
И тут вдруг произошло что-то странное. Киона почувствовала уже знакомое ей недомогание, ее охватила сильная дрожь. Она повернулась и поспешно зашагала к двери, на которой было написано «Туалет».
– Нет-нет, иди наружу, этот туалет – не для общего пользования, – запротестовала секретарша.
Однако Киона уже закрыла дверь изнутри на щеколду. Она была уверена в том, что над ней внезапно нависла опасность. Какая именно – этого она не знала. Не прошло, однако, и минуты, как послышались мужские голоса. Она узнала среди них низкий голос бригадира. Затем другой – неизвестный ей – голос заглушил все другие голоса.
– Мы разыскиваем девушку, которую зовут Киона Шарден. Она вроде бы прибыла на эту строительную площадку в компании с индейцем по имени Делсен. Эту девушку разыскивают ее родственники. Ей шестнадцать с половиной лет. Вот ее фотография!
