Старик, который читал любовные романы - Сепульведа Луис
Тогда Антонио Хосе Боливар вернулся к двум шуар, оставшимся лежать на земле. Один из них был мертв. Выстрел почти в упор до неузнаваемости изуродовал его лицо. Другой же умирал прямо на руках Антонио Хосе Боливара, раненный в грудь. На руках у Антонио Хосе Боливара Проаньо умирал его друг — почти что брат — Нушиньо.
— Нехорошо все получилось, — прошептал Нушиньо искривленными от боли губами. — Не подобает мужчине так уходить. Душа моя не успокоится, а будет метаться по темному лесу, подобно слепой птице, пока не наткнется грудью на какую-нибудь сухую ветку. Друг, помоги мне уйти правильно.
Шуар окружили Антонио Хосе Боливара и умирающего у него на руках Нушиньо. Он знал, как ведут себя белые, и знал обычаи народа шуар. Слабый, едва слышный шепот Нушиньо подсказал ему, что настало время отдать долг тем людям, что спасли его от неминуемой гибели после укуса змеи.
Расплатиться по долгам считается святой обязанностью у любого народа. Не сказав ни слова, Антонио Хосе Боливар поднял духовое ружье и, перебравшись через реку, впервые в жизни отправился на охоту за человеком.
Выследить беглеца не составило большого труда. Перепуганный золотоискатель несся через прибрежные заросли напролом, оставляя следы, которые не было нужды отыскивать — они сами бросались в глаза. Не прошло и нескольких минут, как Антонио Хосе Боливар настиг чужака, замершего от ужаса в шаге от спящего удава.
— Зачем вы это сделали? Зачем стреляли?
Незнакомец навел на него ружье и, дрожа от страха, спросил:
— Где они? Где эти хибаро?
— На том берегу. Они не будут тебя преследовать.
Вздохнув с облегчением, золотоискатель опустил оружие, и Антонио Хосе Боливар воспользовался моментом, чтобы выстрелить из духового ружья.
Он промахнулся. Золотоискатель сумел увернуться от отравленного дротика, и Антонио Хосе Боливару не оставалось другого выхода, как сойтись с ним врукопашную.
Незнакомец был человеком сильным и опытным в драках, но в ходе борьбы Антонио Хосе Боливару удалось вырвать ружье у него из рук.
Никогда раньше ему еще не доводилось держать в руках огнестрельное оружие, но, увидев, как золотоискатель потянулся рукой за мачете, он интуитивно нашел на ружье то место, на которое нужно было нажимать пальцем, чтобы выстрелить. В следующую секунду испуганные резким громоподобным звуком птицы заметались над кронами деревьев.
Сам удивившись грохоту и мощи выстрела, Антонио Хосе Боливар подошел к незнакомцу. Двойной, из обоих стволов заряд картечи разворотил тому весь живот. Человек корчился на земле от дикой боли. Не обращая внимания на его стоны, Антонио Хосе Боливар перехватил его ремнем под мышки и потащил за собой к реке. Примерно на середине переправы он понял, что тащит труп.
На противоположном берегу его ждали индейцы шуар. Они поспешили к нему, помогли выйти из воды, но, увидев изуродованное картечью тело золотоискателя, зашлись в рыданиях, причину которых Антонио Хосе Боливар сумел понять не сразу.
Они оплакивали не незнакомца, поднявшего руку на их соплеменника. Нет, они скорбели по Нушиньо и по нему самому — по Антонио Хосе Боливару Проаньо.
Он не был одним из них — он был как бы одним из них. Это значило, что он должен был убить противника не чем иным, как только отравленным дротиком, дав тому перед этим продемонстрировать свою доблесть в честном поединке. Тогда в его теле, парализованном ядом кураре, сохранились бы смелость и мужество, которыми он обладал при жизни. Погибший с достоинством противник сохранял достойное выражение на уже мертвом лице. Отсеченную голову неприятеля с зашитыми веками, носом и ртом — чтобы мужество не покинуло ее через эти не охраняемые теперь душой отверстия, — полагалось выставлять в центре стойбища на шесте и лишь через несколько дней предавать своего рода погребению в муравейнике. В дальнейшем поклоняться следовало уже одному только черепу, храня в памяти образ достойно ушедшего из этого мира противника.
Какой же был смысл отрезать и сохранять вот эту голову — голову человека, лицо которого исказила перед смертью гримаса страха и невыносимой боли? От такого трофея победитель и сам мог стать лишь слабее духом и телом.
Нушиньо по вине Антонио Хосе Боливара остался не отомщенным. Душе его друга было суждено долго метаться в темном лесу, словно ослепшему и обезумевшему попугаю, натыкаться на деревья и души других усопших, которые, потревоженные, будут обрушивать на нее свой гнев и проклятия. Душа Нушиньо будет долго беспокоить сон отдыхающих удавов, превращая их из безобидных, почти неподвижных созданий в озлобленных, жаждущих отомстить людям тварей. Его душа будет неожиданным вскриком пугать уже выслеженных и, казалось бы, обреченных животных, оставляя самых искусных охотников племени без добычи. Много бед принесет народу шуар неуспокоенная душа неправильно ушедшего из жизни соплеменника.
Антонио Хосе Боливар Проаньо опозорил себя как воин и обрек таким образом на вечные страдания душу своего единственного друга.
Не переставая лить слезы, индейцы отдали ему лучшее каноэ. Продолжая плакать, они обняли его, дали в дорогу еды и все так же со слезами на глазах сказали, что с этого дня не считают его как бы одним из них. Он мог по-прежнему жить и охотиться на землях племени шуар, мог даже приходить к их стойбищам, но права оставаться с ними у него больше не было.
Все так же обливаясь слезами, шуар оттолкнули каноэ от берега и тотчас же стерли с прибрежного песка следы того, кто был как бы одним из них.
Глава четвертая
Путь по реке до Эль-Идилио занял у него пять дней. За то время, что он не был в поселке, тот сильно изменился. Два десятка домов выстроились в ряд вдоль реки, образуя своего рода улицу. Главным на этой улице-набережной был дом, превосходивший остальные по размеру, над входом в который была прибита выкрашенная желтой краской доска с надписью «Администрация».
Появилась в поселке и дощатая пристань, которую Антонио Хосе Боливар обогнул на своем каноэ и проплыл чуть дальше вниз по течению. Выбрав место почти наугад, он направил каноэ к берегу и, поднявшись по склону холма на безопасное расстояние от воды, стал расчищать участок под дом.
Поначалу жители поселка сторонились его. Для них он был дикарем, пришедшим из джунглей, но, в отличие от индейцев, вооруженным ружьем — «ремингтоном» четырнадцатого калибра. Это было оружие, которое досталось ему в качестве трофея от того единственного убитого им за всю жизнь человека, с которым он расправился так неправильно и неудачно. Впрочем, весьма скоро односельчане поняли, какую пользу можно извлечь из такого соседства.
И поселенцы, и не признававшие никаких правил и законов золотоискатели совершали в джунглях дорого обходившиеся им ошибки. Делали они это не задумываясь, скорее по привычке относиться к дикой природе как к тому, чем цивилизованному человеку надлежит повелевать. Сельва таких ошибок не прощала. В результате она мстила своим обидчикам, то обрушивая на них полчища насекомых, то превращая обычно безобидных зверей в опаснейших кровожадных тварей.
Так, например, отчаянно стремясь отвоевать у леса хотя бы несколько квадратных метров земли для посевов, поселенцы могли обойти какой-нибудь особо трудный для раскорчевывания участок, на котором мирно спал, переваривая добычу, гигантский удав. Проснувшись и проголодавшись, змея стремилась снова вернуться в бескрайнюю чашу, а попутно, пробираясь через расчищенное поле, обнаруживала легкую добычу — беспечного осла или мула, который, в отличие от коренных обитателей сельвы, не привык ждать нападения в любую минуту. Другой распространенной ошибкой поселенцев была охота на мелких кабанов, в изобилии водившихся в этих местах, в их брачный период. В эту пору некрупные и обычно абсолютно безобидные животные, если их потревожить, превращаются в свирепых чудовищ.
Помимо местных жителей, постепенно привыкавших все же не воевать, а сосуществовать с сельвой, в Эль-Идилио стали время от времени появляться приезжавшие с нефтяных разработок гринго. Они прибывали на берега Нангаритцы шумными компаниями с таким количеством оружия, что хватило бы на целый армейский батальон. В джунгли эти люди уходили с твердым намерением стрелять по всему, что движется. Особым «почетом» пользовались у них несчастные ягуары. Гринго истребляли этих представителей семейства кошачьих, не щадя ни беременных самок, ни котят. По окончании охоты, прежде чем уехать, они с довольными улыбками фотографировались на фоне экзотического пейзажа с десятками продырявленных пятнистых шкур.
