Людмила Сидорофф - Любовь, Конец Света и глупости всякие
— Бог — дракон? Вот ни фига себе, — усмехнулась она, подумав, что раз это «есть Бог», значит сие есть сон. Впрочем, оно и без Бога понятно — где ж еще она могла бы «драконом летать»? Сон, правда, был очень явственный, полный мельчайших деталей, вплоть до осязаний и запахов, — такие случаются, если спишь в неудобной позе или когда болеешь. Кроме того, боль физическая была еще более натуральной — в памяти всплыли события: аэропорт, Мистер Джон, угон машины, преследование полиции, «мерседес», перевернутый в поле, — кино, да и только, если не считать телесных повреждений, и судя по ощущениям, не слабых.
— Только это не сон, — прочитал дракон ее мысли.
— Значит, галлюники.
— Считай так, если хочешь. И меня, и себя ты уже уморила своей философией «что реально, а что не реально».
«Р» грассировало в последних словах. Дразнится, значит, Бог-то.
— Я летаю по небу, общаюсь с драконом и при этом сама дракон. Как такое реальным считать?
— Так же, как ты могла бы считать реальным разговор с Богом, но внушала себе, что говорила сама с собой.
«О чем это он? О моем внутреннем голосе?»
— Не совсем, — ответил он вслух ее размышлениям. — Твой внутренний голос — часть твоей собственной личности. Пусть в ней даже, как и в любой из частей человека, есть и частица Бога. Но я не об этом.
— А о чем? Может быть, о разговоре в гостинице? В теле Ларика находился Бог?
— Там ты говорила с Олежкой. А он — пока что еще не Бог. Твой брат — Ветер. Возможно, когда-нибудь станет Богом, у него к этому есть способности.
Одного имени брата хватило, чтобы сразу забыть о том, что еще мог иметь в виду собеседник под «разговором с Богом».
— Значит, он не реинкарнировал?
— В теле новорожденной дочки твоих соседей? Интересное у тебя было предположение. Нет, конечно, но в том теле, если уж хочешь знать, реинкарнировала твоя бабушка. Думала, будет к тебе поближе.
«И не ушел туда, где нет ничего…» — вспомнила она о своих недавних сомнениях.
— …ни будущих перерождений, ни воспоминаний прошлого, — снова передразнил Бог картаво. — Плохо ты думаешь о своем брате. Хотя в какое-то время он чуть было не стал призраком, стараясь тебе же помочь. Сейчас он на Плато Семи Ветров.
— Там, где будущих Богов обучают?
— Плато Семи Ветров — это другой уровень жизни. Чтобы попасть туда, нужно умереть на Земном Плато, то есть там, где ты сейчас живешь, но это не единственное условие — важно, чтобы душа сама захотела. Не каждая душа это выбирает, как и не каждый Ветер хочет стать Богом. Твоя мама — тоже Ветер, но пока успешно работает на том Плато, в Боги не собирается.
— Богами становятся по желанию?
— Уж во всяком случае, не рождаются. Если не считать полубога — моей дочери, но она пока единственный во Вселенной случай. Вторым мог бы стать сын Пантелеймонии, если бы не было Конца Света.
«Смешное имя — Пантелеймония», — мелькнуло в Танькиной голове. Информация о полубогах почему-то не зацепила, как и фраза про «Конец Света» — Бог ведь вполне мог выразиться фигурально.
— Смешное, может быть, для человека, а для Бога вполне нормальное. У Богов нет свидетельства о рождении, имена сами себе выбирают, могут менять время от времени. Впрочем, это и людям свойственно, как вот ты, например, Татьяна…
— Не зови меня так! — Танька дернула непроизвольно тем, что в драконьем строении тела считала своим плечом — от боли из глаз посыпались искры — в прямом смысле слова. Она зажмурилась и застонала.
— Вот видишь, наглядное подтверждение, — вторая голова, кажется, дунула на больное «плечо». Боль утихла, Танька снова открыла глаза.
— А других Богов зовут, между прочим, Амвросий, Лукьян, Филимон, Евстахия и Мистер Джон.
— Мистер Джон?! — от удивления вместе с криком с десяток брызг могло бы спонтанно зависнуть на подбородке ее визави, но вместо слюны изо рта вырвалось пламя, вдвое усилив шок.
— Ага, тот самый, у которого ты «мерседес» сперла, — проигнорировала ее манеры вторая драконья голова. — Какой щедрый Бог — взял и одолжил тебе свою машину без всякой страховки. Знал бы, что ты будешь гнать, как сумасшедшая, может, и не решился бы.
«Я и есть сумасшедшая, — хмыкнула Танька, — это у меня шиза такая». Пламя было совсем настоящее — с треском и запахом, как во сне не бывает. Удивительно, что она не обожглась, хотя лицу стало еще горячее.
— Значит, Богов всего шестеро? — продолжила она разговор как можно сдержаннее, чтобы еще раз не «заплевать» собеседника.
— На Земле семеро, не считая тебя и Варвары.
— Не считая кого?! — вторая порция огня себя ждать не заставила, но шокировала слабее, чем его фраза. Варвара — Бог, конечно, в этом нет никаких сомнений, не зря же Танька молилась ей целый день, а вот при чем тут «не считая тебя»? Хоть это и сон, но… — Я — тоже Бог?!
— Лично я так не считаю, — высокомерно произнес дракон пастью второй головы. — Варвару — да, назову Богом, но лишь потому, что она моя женщина, — внезапно зрачки на его лице сузились, и на Танькину голову обрушился целый костер. — Моя женщина, слышишь?! Моя!!
Танька опомниться не успела, как ее закружило винтом и резко толкнуло вверх — по телу пошли ужасные судороги.
— Мне больно! Больно! — заорала она что есть силы, пугаясь еще сильнее от своего душераздирающего крика.
Но дракон не унимался — он то взмывал высоко, то стремглав падал вниз, то вращался, как вихрь, махая одним крылом; вторая его голова выла громче, чем Танькина:
— Моя!!! Моя женщина!!
«Это предсмертная агония… — она лихорадочно глотала воздух, то зажмуриваясь, то выпучивая глаза. Под нею среди ярких огненных вспышек металась огромная тень двуглавого зверя. Дракон кружился над столпами огня: внизу горел город. — И меня сейчас вырвет. А потом умру. Или проснусь окончательно».
В желудке непонятных размеров и форм, спрятавшемся где-то внутри этих чешуйчатых тканей, начали сокращаться мышцы — Танька открыла рот и наклонила голову: вот-вот огненной желчью грудь обожжет, и возгорится горло… но через секунду булькнуло, плеснулось наружу — и на один из горящих домов обрушился водопад. Второй спазм подкатил через минуту, за ним третий, четвертый… уже на целой улице огонь перешел в сизое тление. Дракон перестал кружить — и неподвижно застыл в воздухе.
— Ну вот так-то легче, — она потянулась к губам рукой, чтобы рот вытереть, но, увидев между пальцами перепонки, поняла, что еще не проснулась, и перевела взгляд на вторую голову. В глазах напротив блестели крупные слезы.
— Моя женщина, — тихо повторил Бог. — Но она любит — тебя.
Слеза задрожала на одной из драконьих ресниц, сорвалась, полетела вниз, леденея на холодном ветру и, будто снежный ком, увеличивалась в размерах тем больше, чем ближе к земле. Целый город внизу был охвачен пожарищем, лишь чернела одна улица, словно мертвый колодец, после Танькиных спазмов — не пейзаж с высоты, а картина ада или сцена из фильма про Апокалипсис. «Жуть какая…» — подумала Танька. Слеза грохнулась на крышу горящего небоскреба, и он зашипел под ее влажным холодом.
— Она любит тебя, не меня, — одна за другой слезы летели вниз, леденея и увеличиваясь в падении — под ними шипели крыши домов, и огонь унимался.
Дракон кружился над городом медленно, а Бог все плакал и плакал, пока во всем городе не осталось ни одного языка пламени. Утихомирилась Танькина боль, лишь в одном месте, где должно быть плечо, но не совсем понятно, что находилось там у дракона, продолжало тупо пульсировать.
— И всегда лишь тебя любила, — грустно проговорил Бог, когда они возобновили прямой курс, кажется, на восток. — Многое я отдал бы, чтобы иначе было… Ты… да какой ты Бог? Ты — человек, простой смертный, причем уже в нескольких перерождениях, но в каждом из них тебя любила одна и та же женщина.
— Варвара?.. — прошептала Танька.
Дракон печально качнул второй головой.
— А я… кем я была в прежних своих воплощениях?
— Да кем только не была! — усмехнулся Бог. — Прежде всего ты была моей аватарой — я потому твою душу выбрал, чтобы телом ближе к Варваре быть; любовь-то у вас с ней была взаимной. А я своею душой — страдал. Что только ни делал, чтобы она меня полюбила. В кого только из ревности душу твою ни вдыхал: в бомжа, в дурака, в президента, в воина армии, захватившей страну, в которой она жила; в известного киноактера-гея, в преступника, в бюрократа… даже в сына ее вдохнул однажды! Ох, как она тогда с ума сходила — но я ничего, ни-че-го с этим поделать не мог — ее любовь сильнее моего Всемогущества…
Собеседник устало закрыл глаза. Какое-то время летели молча — было темно и тихо, даже ветра не слышалось.
— Воплощение твоей души в теле женщины было моей последней попыткой, — продолжил Бог, — но обернулось лишь испытанием для тебя. Она бы любила тебя даже в собаке, только ради тебя и сама заново перерождалась! А ведь могла бы не только сама Богом стать, но над всеми Богами властвовать. Это Варвара тебя превратила в Бога.
