Станислав Меньшиков - Пражский Ватикан
Помню, как на праздник 7 ноября 1990 года, будучи в Москве, мы вышли погулять по вечерней столице. На улице Горького (ныне Тверской) у булочной Филипова выстроилась длиннющая очередь. Ещё в начале осени руководство города, возглавляемое тогда Г.Х. Поповым, закрыло на ремонт несколько хлебозаводов, создав искусственный дефицит хлеба. В это время вверх по подъему от Центрального телеграфа прямо по мостовой бодро шагал краснощекий рослый Ельцин, а за ним небольшая толпа сторонников. На тротуаре стоявший рядом мужчина громко сказал: «Сволочи, до чего довели страну!» Но главный гнев обращался на Горбачева, тогда как Ельцина, демонстративно ходившего по городу пешком или ездившего на «Москвиче», рекламировали как борца против привилегий номенклатуры. В результате государство и партия оказались без всякой поддержки возмущённого населения.
Это была настоящая катастрофа. Как из неё выходить? Я считал тогда и считаю сейчас, что надо было переходить к смешанной экономике с преобладанием реформированного государственного сектора, т.е. допущением частной собственности в определённых сферах и отраслях под контролем государства. В государственном секторе надо было ликвидировать отраслевой монополизм, создавая в ключевых отраслях конкурирующие между собой крупные вертикально интегрированные концерны. Я был решительно против повальной приватизации, а тем более против введения самостоятельности всех предприятий, что вело к разрушению вертикальных технологических связей и межотраслевого оборота товаров и услуг. Требовались годы постепенного создания рыночной инфраструктуры, которая смогла заменить собой централизованное распределение ресурсов и товарной массы.
И, конечно, ни в коем случае нельзя было сразу, единым махом вводить свободное ценообразование, контроль над ценами следовало ослаблять постепенно, а в ключевых отраслях сохранять как можно дольше. Без всех этих условий экономика была обречена на сверхинфляцию, анархию и длительный глубокий кризис.
Все это я писал не постфактум, а задолго до того, как свершилось ельцинско-гайдаровское безобразие в экономике. В то время примерно на таких же позициях постепенного перехода к смешанной экономике стояли ведущие экономисты страны, в том числе и стоящие у кормила государственного управления экономикой или вблизи от высшей власти. Я говорю о Леониде Абалкине, который был заместителем Председателя Совета Министров по вопросам экономической реформы, Станиславе Шаталине, который возглавлял Отделение экономики в Академии наук и был вхож к Горбачеву, Николае Петракове, который был помощником президента по экономическим вопросам. Но не только меня, не занимавшего никаких постов, но и этих высокопоставленных специалистов Горбачев под нажимом своего антисоциалистического окружения с какого-то времени перестал слушать.
Помню, как ещё в ноябре 1989 года я был приглашен на семинар в штаб-квартире Европейского союза в Брюсселе, где обсуждались наши реформы, а советскую делегацию возглавлял Леонид Иванович Абалкин (в её составе был и Олег Тимофеевич Богомолов, директор Института стран социалистической системы). Уже тогда из доклада Абалкина было видно, что его влияние на ход событий было ограниченным — он был лишь одним из десяти (или больше) замов предсовмина, причем далеко не первым. Он сдерживал силы анархии, как мог, но не всегда ему это удавалось.
Когда впервые появилась «программа 300 дней» мало кому до того известного Григория Явлинского, Абалкин её сначала спрятал в сейф и не давал ходу. Тогда Явлинский обратился к набиравшему силу Ельцину, не имевшему собственной экономической программы (дело было летом 1990 года), и тот уговорил Горбачева включить её в программу союзного правительства. Между программами Абалкина и Явлинского была принципиальная разница. Первая предполагала переход к смешанной экономике за несколько лет, а вторая — к рынку при ограниченной роли государства всего за десять месяцев. По поручению Горбачева Шаталин с участием Явлинского переписал программу, увеличив срок перехода до 500 дней. Это не устроило Абалкина и Петракова, после вмешательства которых новым «сводником» конфликтующих программ был поставлен Аганбегян.
После его участия родилось нечто среднее между бульдогом и чемоданом. В результате к концу 1990 года союзная власть оказалась вообще без внятной экономической реформы. Ещё через год, уже придя к власти, Ельцин выбросил в мусорную корзину и план Шаталина — Явлинского и дал простор «шоковой терапии» Гайдара, которая привела к глубочайшему кризису и капитализму худшего вида.
В октябре 1990 года вышла моя «Катастрофа или катарсис». Её публичное представление состоялось в пресс-центре МИДа на Зубовском бульваре при большом стечении прессы и другой публики. Ко мне домой приходили снимать интервью телевизионщики. В прессе появились отклики вроде такого: «А вот еще один рецепт спасения». Николай Петраков в разговоре со мной похвалил книгу, сказав, что готов под ней подписаться, но что его официальное положение помощника президента не позволяет выступить с рецензией. Впрочем, уже в декабре того же года Петраков, Шаталин и другие видные экономисты опубликовали открытое письмо, где отказывались далее служить режиму. Это почти совпало с сенсационной отставкой Шеварднадзе и? министров иностранных дел и Н.И. Рыжкова из председателей Совета Министров. Шеварднадзе наносил удар Горбачеву справа, а Рыжков с экономистами — слева.
В центральной прессе рецензий не было. «Правду» к тому времени оккупировала гайдаровская свора, а обозреватель «Известий» Бергер на просьбу Лихачева опубликовать рецензию, пусть даже критическую, ответил: «Да он же (т.е. автор) — за социализм», и отказал. В открытую полемику эта публика не вступала, явно трусила. Считала, что лучше всего замолчать книгу и автору не создавать рекламу.
Впрочем, «Катастрофа…», вышедшая тиражом 100 тысяч экземпляров, быстро разошлась. Сравнимых монографий на эту тему в то время на прилавках не было. Её перевело и издало на английском языке лондонское издательство «Интер-Версо» в 1991 году. Когда в начале 1992 году я стал преподавать в Роттердамском университете, этот том стал главным пособием для тамошних студентов, изучающих переходную экономику.
