Неизв. - i_166602c1f3223913
произнес небольшую речь.
– Солдаты! – сказал он. – То, что нам предстоит сейчас, – просто детская
игрушка. Возможно, что нам вообще не придется вступить в бой, так как
наша бригада составляет третий резерв. Примерно, в двух часах ходьбы
отсюда находится один русский батальон, заблудившийся в большом лесу; он
там со вчерашнего дня и никак не может оттуда выбраться. Так вот, нашему
полку дана задача окружить этот лес и заставить русских сдаться, что они
сделают, вероятно, весьма охотно. Возможно, что при этом не будет
произведено ни единого выстрела. Поэтому вам нечего бояться. Это
повторяю, детская игрушка. Ура, ура, ура!
Люди ответили довольно вялым «ура!» – и капитан Сагнер дал диспозицию, в
каком порядке каждая рота должна двинуться вперед. Солдаты, побывавшие
уже в боях, ворчали:
– Иисус Мария, мы составляем третий резерв – стало быть, нас раскатают
не позже, как через час. Под Гродеком мы тоже были в третьем резерве, и
там все было покончено в три четверти часа. У наших всегда есть третий
резерв… Пусть меня повесят, если нас не поведут в такое место, где наших
и нога не ступала! Так и знай, ребята: не успеет еще у вас в брюхе
свариться гуляш, как нам зададут такую трепку, что…
Замечательно, что чехи в австрийской армии никогда не говорили: «Мы
будем драться» или «мы их вздуем», а всегда в такой горькой
страдательной форме: «Нам зададут трепку»…
Одиннадцатая рота должна была образовать авангард. Головной взвод, четвертый, под командой кадета Биглера, выслал дозоры вперед и на
фланги. Сам кадет Биглер с шестью нижними чинами, в том числе и Швейком, который вызвался охотником, шел впереди. Остальные солдаты шли гусиным
шагом по тропинке, чтобы они могли видеть друг друга, подать рукой знак
и показать в лесу направление, в котором двигалась голова колонны. Те, которые пророчили, что «им зададут трепку» через час, жестоко ошиблись, ибо отряд шел уже два часа, а неприятеля все еше не было видно. Прошел
еще час, третий. Настроение стало лучше, в особенности потому, что и
канонада как будто затихла. Кой кто стал высказывать предположение, что
русские отброшены назад и теперь не остановятся, пока не добегут до
Москвы. К вечеру весь батальон достиг опушки леса, где ожидал его
авангард, не имея приказа двигаться дальше. Нового приказа, что теперь, делать, не поступало. Лишь когда совсем уже стемнело, прискакал
ординарец с приказом, чтобы батальон заночевал тут же на месте и
дожидался утра для дальнейшего развития боевых операций. Капитан завел
свой отряд немного глубже в лес и приказал ему оставаться в полной
боевой готовности, чтобы по первому тревожному сигналу все были на местах.
Лес был окутан мглою. Ночью, не переставая, шел мелкий, холодный дождь.
До полуночи никто не сомкнул глаз. Солдаты мало по малу настолько
промокли, что вода стала ручейками стекать у них по спине и ногам, и
попробовали было зажечь костер. Дров было сколько угодно, – неподалеку
от них стояло несколько больших поленниц, – но как только над
расколотыми тесаком сухими поленьями взвился первый огонек, подскочил
подпоручик Дуб и зашипел:
– Погасить! Немедленно погасить! Или хотите, чтобы нас обстреляли?
Солдаты нехотя раскидали костер, бормоча что то о третьем резерве.
Подпоручик Дуб рассвирепел.
– Кто смеет прекословить? Молчать! Кому охота из за вашего костра дать
себя ухлопать? Чорт возьми, я бы не хотел, чтобы вы меня как следует узнали!
И он яростно топнул ногою по костру, так что искры полетели во все стороны.
– Послушайте, подпоручик, оставьте, – раздался из темноты голос поручика
Лукаша, у которого от холода зуб на зуб не попадал. – Оставьте, пожалуйста. Лучше сами погрейтесь. Зажигай костры, ребята, и для нас
тоже. Чорт их знает, в этом ли лесу русские, или где в другом. А огня за
лесом все равно не видать.
Солдаты мигом сбегали к поленницам и притащили по здоровенной охапке
дров, и вдруг лес осветился рядом ярких костров. У одного из них
расположились господа офицеры, слушая, как ругался капитан Сагнер: – Чорт знает, там ли мы, где нам следовало быть! Будь они прокляты, эти
штабные! Вечно что нибудь напутают! Принимают от нас донесения, отдают
какие то приказания, и никому и в голову не придет подумать, выполнимы
ли они.
Сагнер вытащил из кармана карту, разложил ее у себя на коленях и передал
поручику Лукашу приказ по бригаде.
– На ка, прочти. Согласно донесению партии разведчиков, на высоте 431
обнаружен неприятельский отряд силою около шестисот человек, скрывающийся в лесу. Приказ: маршевому батальону 91 го пехотного полка
продвинуться в направлении на высоту 431, имея задачей овладеть
скрывающимся в лесу наприятелем. Донесения представлять в штаб бригады».
Теперь изволь взглянуть на карту: кусочек леса, какая то неведомая
реченка, никаких следов шоссе или дороги, и кругом одни болота.
Несомненно, что русские отступают; но для чего и зачем им лезть сюда – я
никак не возьму в толк.
Лукаш, ничего не ответив, уставился в карту. Вместо него заговорил
подпоручик. Дуб:
– Мы не можем требовать, чтобы русские поступили так, как поступали бы в
одинаковых условиях мы. У русских есть опыт войны с Японией, и у русских
есть легкие обозы, очень подвижные и приспособленные проходить с
артиллерией по самой неудобной местности. А Галиция чрезвычайно похожа
на Россию, так что неприятель с самого начала имеет дело с привычной для
него местностью и с преодолением обычных для него затруднений.
Сагнера раздражала оппозиция, которую при всяком случае проявлял по
обыкновению к нему подпоручик Дуб; однако он дал ему договорить, а затем
снова обратился к поручику Лукашу:
– Хорошенькая ночь, а? Меня уже лихорадит. Чорт их дери, почему мы
непременно должны избегать останавливаться на ночлег в деревнях! Может
быть, чтобы солдаты не развели вшей среди населения. Нет, если такая
жизнь продлится еще несколько дней, то я не выдержу; для этого требуется
железное здоровье… Как ты думаешь, дорогой мой, не пустить ли тебя в
качестве «почти» батальонного командира в голове колонны, в то время как
я буду лечить свой ревматизм массажем где нибудь в самом хвосте ее?
Капитану Сагнеру положение что то переставало нравиться. Еще бы! Фронт в
движении, русские отступают, и чорт знает, куда еще попадешь со своим
батальоном. Того и гляди, не снесешь головы. Лазарет был бы теперь во
сто раз лучше… Эх, полежал бы там теперь маленько!… Впрочем, со дня на
день ожидается конец войны; ведь русские докатились уже до своих бывших
государственных границ. Какой же смысл преследовать их еще дальше? Чего
ради? Капитан не замедлил облечь свои мысли в слова.
– Нет, именно поэтому то и необходимо преследовать их, – возразил
подпоручик Дуб. – Ведь русские рассчитывают только на необозримые
пространства и степи своей страны, которые должны спасти их от полного
разгрома. Но только господа русские забыли, что у нас 1915, а не 1812
год. Русские генералы изволили забыть, что теперь война ведется
совершенно иными техническими средствами, чем тогда, когда Наполеон шел
на Москву. В те времена армия должна была питаться запасами той страны, через которую она проходила, а ныне чуть ли не сразу за наступающей
стрелковой цепью проходит железная дорога, подвозящая из тыла все
необходимое. К тому же французы не были привычны к русским морозам, которые для нас не в диковинку, так как мы, слава богу, уже целую зиму
провели в Карпатах.
– Ну да, теперь вслед за армией везут даже иллюстрированные открытки, зубную пасту и нивесть что еще. Если дело затянется еще на парочку лег, то на фронте можно будет получить даже резиновые соски для грудных
младенцев, – зевая, отозвался поручик Лукаш, которому невтерпеж были
всякие теоретические рассуждения.
Когда он увидел, что и другим эти разглагольствования не особенно
нравятся или даже прямо противны, он подозвал Швейка, сидевшего у
другого костра, где разговор шел о том, каким способом лучше всего
истреблять полевых мышей и как сыпать им в норки отравленные зерна.
– У нас ставят им капканы. – заявил один солдатик, – капканы, которыми
их сразу иубивает. Когда мышей бывает много, то едва успеваешь менять
капканы.
– Еще лучше идти за плугом и убивать их палкой, – вставил другой. –Таким образом, уничтожаешь их вместе с их выводком. Швейк хотел было что
то добавить, но, услышав голос поручика Лукаша, вскочил и доложился ему.
– А скажите ка, Швейк, – спросил подпоручик Дуб, – не ведете ли вы там
опять агитации? О чем это вы там разговаривали?
