Татьяна Харитонова - Мамкино наследство
***
-Мамка, я к крестной сбегаю?
-Беги, Надюшка. Да захвати ей творожка, вон, в миске на столе.
Надюшка взяла полотняный мешочек с творогом, втянула вкусный запах. Вкусно, а нельзя. Пост. Из творога крестная пасху сделает. А куличи ее – чудо какие вкусные да нарядные. У мамки такие никогда не получаются. Мамка не обижается, на то и крестная, чтобы для Надюшки была радостью и примером. Память доставала Надежде все новые картинки из прошлого. Вспомнилось, как в церковь деревенскую ходили. Крестная в церкви строгая. Надюшка рядом стоит. На страстную седмицу перед пасхой службы особые. Канон Андрея Критского, трагичный, покаянный. И пение, вселяющее светлую надежду, что Господь не оставит, не смотря ни на что.
-Помилуй мя, Боже, помилуй мя!
Надюшка особенно любит Чистый четверг. Читают двенадцать Евангелий. Вся жизнь Христа встает в величии своей жертвенной Любви. Надюшке жаль Христа до слез. Все прихожане храма на службе. Светлые печальные лица. Как будто и незнакомые. Вот тетка Марья – хохотушка и частушечница. А сейчас – в глазах слезы. Как будто теряет что-то родное и близкое. Надюшке немножко страшно. В душе надежда. А вдруг не распнут, вдруг опомнятся, пожалеют, поймут? Не будут избивать, не будут надевать колючий терновый венец? Ведь он в любой момент мог покарать каждого своего мученика, Почему не покарал? Почему простил каждому?
Когда возвращались домой, неся в руках горящие свечи, спросила об этом у крестной.
-Что ты, Надюшка. Он ведь Любовь. Разве Любовь может покарать, обидеть, убить?
Заплакала Надюшка.
-Крестная! Я… Я…
-Ну что ты, родимая! – обняла. - Неси свечечку домой, обнеси все уголочки. Все хорошо будет. Да сама, смотри, никого не обижай и не обижайся. Мамке спасибо за творожок передай, молитвеница ты моя. Завтра буду куличи ставить, приходи.
***
Автобус подъехал к остановке.
-Кудиново. Выходим.
Петр Палыч бочком вышел из автобуса. Надежда с коляской за ним. К деревне вела лесная дорога. Когда – то она была очень оживленной, а сегодня колея поросла травой.
-Дорога то совсем захирела.
-Дорога ладно. На деревню посмотришь.
-А кто из стариков остался?
- Филимоныч с теткой Евдокией, бабушка Маня Клепикова, тетка мужа моего покойного, семья переселенцев с Азии на том конце. Ну, ты их не знаешь. Они лет десять назад переехали. Да, Люба Телятникова, помнишь, бабка у них травами лечила?
-Припоминаю. Сухенькая такая?
-Да, бабка Настя. Так Люба здесь, у нее три сына, телята.
-Чего телята?
- Ну, Телятниковы. Вот их так и зовут.
-Маленькие, что ли?
-Да нет. Взрослые. Просто, как телята беспомощные. Пьют. Нигде не работают. Мамка их нянчит до сих пор. Спит с ключом на шее.
-Зачем с ключом?
- В кладовке – самогонка. Она самогоном приторговывает. А ключ от Телят бережет. Телята если дорвутся – конец. Толян, ну, младший из братьев, как-то Сашке выбил глаз по пьянке, так Сашка ему благодарен - пенсию получает ни за что.
-Веселуха у вас!
-А то! Ты думал, только в городе жизнь? Веселуха! Летом вообще жизнь. Дачники. Зимой жизнь замирает. Я приезжаю иногда избу протопить да мышей попугать. Опять таки, банька у меня, я баньку страсть как люблю. Натоплю, напарюсь, вроде и жизнь в радость. С дровами плохо, да Филимоныч помогает, дай Бог ему здоровья. Уйдет дед, пропали мы. На нем да на коне его Шурике все и держится.
-А рядом с моей хатой есть кто?
-Рядом с вашей хатой – Зинка Табор живет.
- Везет же мне на Зинок. А почему Табор?
-Говорят, ее мамка от цыгана родила. У нас тут раньше частенько цыгане стояли.
-Стой, помню в детстве нас с Пашкой Лидка цыганами пугала.
-Вот-вот. С Зинкой осторожно. Пиранья.
-Чего это?
-Не заметишь, как в батраках у нее окажешься. А баба хваткая. Захомутает тебя. Ей лишь бы в штанах. В хозяйстве пригодишься. Пашка твой у нее батрачил за миску супа.
-Эх, и злые вы, бабы.
-Будешь злой, когда напашешься на хозяйстве в одиночку.
-Про всех рассказала?
-Очень надо мне тебе рассказывать! Иди своей дорогой!
-Да чего ты, Надежда? Я ведь обидеть тебя не хотел. Я ведь, Надежда, шел с тобой, не дышал.
-Чего это?
-Красивая ты. Как раньше. Ничего не изменилось.
-Тьфу, дурак.
-Красивая. Косынка тебе идет. К зеленым глазам твоим.
-Вот! От жены еще не оторвался, а туда же!
-Что же я не мужик, что ли? Рядом с красотой могу молчать?
-Все! Проехали. Только что ты в хате своей делать будешь, она ведь почти завалилась.
-Посмотрю, осмотрюсь. В город не хочу! Веришь, Надежда. Ничего меня там не держит!
-Это точно. Водки, ее везде много. Льется рекой. Хочешь, песню спою?
-Ну спой.
Надежда остановилась, поправила платок и затянула голосом народной певицы:
-Из-да-ле-ка-а-а-а чет-ко
Течет река вод- ка
-Течет река вод-ка
Конца и края нет!
-Ну тебя! – Петр Палыч сплюнул на дорогу.
-Ну меня! Не нравится? - Надежда топнула ногой. - Так давай свою бутылку. Вылью под куст. Куст, правда, жалко. Загнется. Сразу.
-Что, правда загнется?
-Конечно. Куст, он ведь живой. Разве выдержит эту гадость?
- А я что ли неживой?
-Да какой же ты живой. Так, облочка.
-Ну, баба! Все вы одним миром мазаны.
-Да несчастные мы! Через одну одинокие, через одну с пьяницей. Вот и посчитай, сколько счастливых в России? – женщина сердито сдернула косынку, вытерла вспотевшую шею, снова повязала привычными движениями.
-Сами виноваты. Вам бы все в горящие избы.
-А кто пойдет? Вы? Избы все горят. Вернее догорают наши избы.
-Не грусти, Надюха! Прорвемся!
Надежда вдруг замерла, посмотрела на Петра и увидела в нем того, хоть и мальчишку, но сильного, за спиной которого хотелось спрятаться, прижаться щекой к спине, вдохнуть запах кожи, смешанный с ветром, солнцем и речкой. Стряхнула видение и неожиданно тепло и тихо сказала:
-Если что, Петь, забегай. Может одеяло какое, кастрюлю. Печка у тебя стоит. А это главное.
Он оторопел от такого перехода, не ожидал. Дальше шли молча. Лесная дорога вилась через лес. Петька помнил, как с Пашкой бегали по ней за клюквой на болота. Показались два старых дуба. Рядом березовая рощица. Красота вокруг – сердце заходится. Майская зелень – нежная, свежая. Травка молодая. Жизнь вокруг кипела. Птицы пели в зеленых зарослях ольхи, пощелкивал соловей. Сначала лениво, словно распевался перед концертом, а потом выдал такое! Петька остановился.
-Ты чего?
-Вот это да! Красотища. Столько лет прожил на асфальте, забыл, как трава пахнет.
-Да чем она может пахнуть. Не укроп!
-Ты что, Надежда! Пахнет. Сладко.
-Чудак ты, Петька. Ну, это хорошо. Может, и оживешь ты здеся, а может, окочуришься окончательно.
-Во, бабы. Язык - побриться можно на досуге.
-Давно смотрю, досуга у тебя не было.
-А что?
-Щетина, как у поросенка Зинкиного.
-Ну тя! Весело с тобой, Надюха! За словом в карман не полезешь.
-Чего-чего, а этого добра у меня навалом.
-Карманов?
-И карманов. Правда, пустых. – Рассмеялись.
Давно Петьке не было так хорошо. По дороге шел не опустившийся, спившийся мужичок Петр Палыч, а Петька Иваненков, веселый разбитной парнишка, шутник и балагур, трудяга, который с закрытыми глазами мог починить движок у трактора, охотник и рыбак.
Дорога привела к краю деревни.
-А вот и дом твой. Узнаешь?
-Как не узнать.
-Ну ладно, прощевай! Если что, заходи. Мой с той стороны, третий. Узнаешь, сирень цветет у калитки. Белая. Не спутаешь. Только водку ненавижу и пьяных. Бутылку свою не тащи.
-Спасибо тебе, Надюха!
-Да за что?
-Как с человеком, со мной!
-Ну, ты даешь, Петька! А кто же ты? Не человек?
-Да не знаю.
-Дурак и есть, дурак. Я же помню, каким ты был. Мамки твоей уже лет сорок нет, а я как с ней повстречалась. В детство ты меня вернул. А кому же в детство не хочется?
Надежда покатила свою коляску по дороге, Петруха повернул к своей хате
Тропинка еле угадывалась среди травы. Забор покосился. Нашел в зарослях разросшейся сирени калитку. Вспомнил, как сажали когда-то с Пашкой эту сирень. Мамка заболела, лежала с давлением. Все хозяйство тогда на них было. Лидка в городе училась, приезжала на выходные. Они с братом и корову доили, и в хате управлялись. Дело было в мае. Однажды она попросила окошко открыть. Ветер принес запах цветущей сирени.
-Сирень цветет, никак?
-Цветет. Куда ей деваться.
-У соседей расцвела, в палисаднике?
-А где ж? Там.
В тот вечер они наломали охапку и поставили на столе в вазу. А осенью они посадили у калитки два куста.
Их сирень разрослась, превратилась в целые заросли у забора. Цвела она так, что у Петьки голова кругом. Ткнулся в калитку – закрыта. Отодвинул щеколду и пошел по тропке. Казалось, заскрипит сейчас дверь и мамка выйдет, и прижмет его голову к груди и спросит:
-Как ты живешь, сынок?
Слезы катились по щекам. Хотелось завыть по-волчьи, да тишина такая вокруг, что не посмел. И вдруг – бабий визг из-за забора:
