Юрий Семецкий - Душа в тротиловом эквиваленте
- Да что ж это деется, люди добрые?! - сокрушенно вымолвил собеседник.
Похожие чувства испытала учитель русского и литературы средней школы ? 101 города Москвы. Стоило ей оговориться, что тайна происхождения этого слова по сегодняшний день является предметом дискуссий среди языковедов, из класса послышалась реплика:
- Тоже мне, бином Ньютона нашли!
- Может быть Вы, ученик Кац, поможете развеять наше невежество? - ехидно спросила учительница.
- Да легко. В Ипатьевской летописи сказано, что князь Владимиро-Суздальский Юрий Долгорукий встретился на границе своего княжества с князем Черниговским Святославом Ольговичем. Они заключили военный союз, а потом переговоры плавно перешли в "пир велик". Ну, как обычно. Ключевое слово здесь - граница. А раз две неслабые дружины нашли, где разместиться, значит, и городок был немаленький. Раз граница, значит - таможня. Разумеется, в этом городке брали с купцов налог на въезд. На канцелярском иврите есть словосочетание мас кавуа - постоянный налог. МАСКаВуА. Кто предложит мне лучшее объяснение слова МОСКВА, тот пусть первым бросит в меня камень!
- И что, в русском много таких вот слов с ивритскими корнями?
- Достаточно. Вот например, кто-нибудь задумывался, почему слова кров и кровь так похожи? А ведь это элементарно! Под одним кровом живут люди одной крови, родственники. Единственная неувязочка - нет такого слова "кровня", а слово "кровник" означает кровную месть. Вот тут самое время вспомнить слово 'кровим' - производное от слова 'каров' - близко, и промежуток прекрасно заполняется.
Да кстати, какое животное было самым близким в крестьянской семье? Правильно, крова (близкая) - корова. А что является домом для коровы? Правильно, хлев. Не правда ли, до боли напоминает ивритское 'махлева' - место, где получают халав - молоко. Случайные совпадения? Сомневаюсь.
Дети Страны Советов, получив возможность запоминать огромные массивы информации и затем сопоставлять их, заставляли старших задумываться в истинности того, что до сих пор казалось всем самим собой разумеющимся. И задавали массу вопросов, от которых голова у наставников шла кругом.
В обитом дубовыми панелями кабинете, человек с трубкой устало переспросил:
- Значит, так и сказал?
- Да, так и сказал. Цитирую дословно: 'А кто вы, собственно, такие? Вы скоро уйдете, вас не станет. Вы - осколки прошлого, и нам неинтересны. Ваши дети уже думают по-другому. И скоро они не пожелают иметь с вами ничего общего. Им неинтересны идеологические мантры, их не сбить с толку дешевой демагогией. Они - другие, они устремлены в будущее'.
.
.
.
.
18 декабря 1952 года. Борисоглебск.
Старый, вытянутый вдоль тракта на Балашов провинциальный городок. Из достопримечательностей, замеченных мной, стоит отметить разве что древний, времен Крымской войны мясокомбинат, сложенный из красного кирпича с претензией на некий архитектурный стиль, да старое здание вокзала. Все остальное - уныло. Серые, вымокшие под дождями и снегом, некрашеные дощатые заборы и примерно такого же стиля дома.
По слухам, этот город в Отечественную не бомбили - в местном летном училище стажировался сам Геринг. Те же сплетники рассказывают, что у любвеобильного фашиста в Борисоглебске остались любимая и внебрачный ребенок. Не знаю, правда ли, нет ли, но довоенной постройки домов здесь существенно больше, чем где бы то ни было.
Настроение - как погода, серое и унылое. Ночью случилась очередная оттепель, и растоптанные замерзшие тропки, на которые не всегда ровно поставишь ногу, вновь превратились в снежную кашу, обильно пропитанную водой. По разбитым колеям с сторону Вороны текут ручейки грязной воды.
Так и иду, с горки на горку. Последняя попутка сломалась, чуть отъехав от Грибановки, так что, ноги начинают гудеть и наливаться тяжестью.
Перекресток улиц Свободы, Гражданского и Песчаного переулков. Сначала я услышал пьяные вопли, густо приправленные матюгами. Они звучали как клич дикарей из неведомых джунглей, в них слышался то гнев, то ликование, то обида на мир. Весь, в целом.
Затем ветер переменил направление, и на меня накатилась волна омерзительной вони. Уж не знаю, что надо было жрать, чтобы так обосраться.
Только потом я увидел, как чуть впереди, не способный отработать равновесие абориген держит за грудки невысокого роста пожилого мужчину и матерно убеждает его в необходимости поднять друга Ваньку.
Посреди тротуара в грязно -желто-зеленой луже дергается, пытаясь подняться, вдрызг пьяный мужик в оборванной одежде. одежде. На битой роже с застывшей идиотской ухмылкой- густая щетина, слюни и сопли, пузырясь, выползают из уголков рта. Третий примерно таков же, как и первые двое. Периодически, он собирается с силами и пытается поднять дружка, но вновь и вновь падает, стукаясь распухшей мордой о грязный снег.
Вновь порыв ветра. И становится понятно, что штаны повстречавшейся троицы промокли и отяжелели вовсе не от воды.
У того, что схватился за старичка, на лице кровь. Бровь рассечена, у второго, что иногда на ногах - вся морда в ссадинах, в кровь разбиты костяшки пальцев, ватник на локтях продран. Из прорех свисают клочья ваты. У того, что в луже, лаково отблескивают волосы на затылке.
- Вот, любуйся! - сказал мне внутренний скептик. - Именно из такой, срущей и жрущей протоплазмы и состоит творящее Историю большинство. Разве что, в массе выглядят они поприличнее. Но вот по сути - то же самое. Любуйся!
Внутренний монолог был бесцеремонно прерван визгливой скороговоркой алкаша, отчаявшегося поднять собутыльника. Он начал уговаривать Ваську встать самостоятельно с тем, чтобы отправиться в какую-то шестую общагу и там совместно поставить сисястую Вальку на четыре кости и так далее. Не закончив речь, оратор упал. Порыв ветра вновь кинул в лицо кислую вонь. Приподнявшись в грязной луже на локтях, Васька неожиданно громко и дико заорал похабную песню, русских слов в которой почти не было.
Тот, что держался за старика, перевел взгляд на меня, и заорал:
- Суки, поднимите Ваську! Немедленно! Вы ж, люди, человеки... мать... мать... поднять!
В лицо вновь ударил невыразимо кислый, застоявшийся запах мочи, блевотины и долго не мытого тела. Я побледнел, едва сдерживая тошноту. Руки сами сжались в кулаки, на глаза опустилась багровая пелена.
И это ради такого дерьма люди рвут из себя жилы, пытаясь восстановить и обустроить страну?! Да что ни делай, какие заводы не строй, какие технологии ни внедряй, но если отбросы общества будут воспроизводить себе подобных, Союз обречен! И не видать мне антоновки первого марсианского урожая.
... Через пару мгновений, тяжело переводя дух, почувствовал, как старик легко коснулся плеча, и произнес:
- Пойдемте отсюда, молодой человек. Не стоит задерживаться. Право слово, не стоит.
.
.
.
.
- Вы правы, действительно не стоит.
И мы пошли по улице с громким названием Свободы, тщательно обходя наиболее грязные, глубокие и топкие места.
Дорогой слегка разговорились. Ну, насколько это было возможно сделать, не отвлекаясь от коварного рельефа улиц и переулков. Валерий Сергеевич, как представился мне новый знакомый, не всегда тут жил. Но, как говорится, в какие только дыры нас судьба не заносит.
Итогом недолгого разговора было предложение еды и крова, принятое с благодарностью. Затем, поднялись по темным, набухшим от растаявшего снега деревянным ступеням. Спутник с усилием отворил тяжелую дверь.
Вскоре мы наслаждались теплом и покоем, царившем в небольшом, заваленном старыми книгами, доме. И попутно, укрощали примус, норовящий вместо нормальной работы плюнуть струйкой вонючего керосина. Газа тут нет. Не Москва. Так что, хочешь разогреть еду - либо топи печь, либо мучайся с настольным огнеметом - по-другому назвать увиденный агрегат язык не поворачивался. Но все же, мы его укротили!
После того, как под кастрюлей заплясало голубоватое пламя, вернулись к прерванной хозяйственными заботами беседе.
- Я знаете ли, Юра, в доме политпросвещения работаю, - негромко сказал Валерий Сергеевич. - Потому в курсе самых разнообразных новостей. В том числе и тех, что касаются Вас. В связи с чем хочу задать вопрос: а не кажется ли Вам ваше нынешнее времяпрепровождение борьбой с ветряными мельницами?
Старик выражался настолько старомодно и витиевато, что аж вязли скулы. Однако, высказанная им мысль мне тоже приходжила в голову неоднократно.
- Вы хотите сказать, что с теми же проблемами значительно эффективнее справился бы взвод автоматчиков?
- Примерно так. Вы же не будете отрицать, что относительно морального облика большей части тюремщиков и их клиентов ни у кого никаких заблуждений нет. А малая часть уцелевших могла бы быть без особого ущерба списана в допустимые потери.
