Макс Фрай - Вся правда о нас
Впрочем, стоило мне отвернуться от приземистых ветхих строений, зияющих чернотой дверных и оконных проёмов, и вся эта ерунда вылетела у меня из головы. Какая разница, живут ли люди в Саллари, и остались ли они вообще хоть где-нибудь в Мире, пока существует этот сияющий синий берег. И Великое Крайнее море. И тёмно-бирюзовое небо с лиловыми облаками. И ветер. И зимняя ночь.
«Сияющий берег» — это не художественное преувеличение, не неуклюжая попытка сказать, что там было очень красиво, а просто констатация факта. Наверное, недавно на побережье прошёл дождь, и теперь мокрая каменная равнина светилась, а дальние скалы мерцали, как сновидец, когда смотришь на него боковым зрением. Если и доводилось мне когда-нибудь в жизни видеть что-то сравнимое с этим великолепием, то только на Тёмной Стороне. Поначалу я даже грешным делом усомнился — а не шагнул ли случайно прямо туда, не перепутал ли цель? Всё же Урдер — это самый край Мира, перемещение на такое огромное расстояние требует предельной концентрации, а я сейчас не то чтобы на пике хорошей формы. Мягко говоря.
Но всё-таки нет. На Тёмной Стороне я сам совершенно другой. Такой счастливый, легкомысленный и всемогущий, каким мне в обычной реальности никогда не бывать. И дело тут не в каких-то особенностях моего характера, а только в возможностях материи. На Тёмной Стороне я соткан из счастья и силы, ничего лишнего. А здесь всё «лишнее» — это и есть я сам. Звучит довольно трагично, но на самом деле, мне нравится быть человеком среди людей, по крайней мере, пока основным местом действия остаётся Ехо. Человеческая жизнь в декорациях, возведённых в магическом сердце удивительного чужого, всё ещё толком не изученного Мира — моя самая любимая игра. Немного похожа на Крак, немного на Злик-и-злак, только гораздо круче. И захватывает меня целиком. Окажись всё это сном, я был бы рад возможности длить и длить его, до последнего вдоха. Всё равно ничего лучше уже не придумаешь, как ни старайся.
Надеюсь, мой добрый сосед Ди имеет сходное мнение по этому вопросу. Потому что, в отличие от меня, он действительно спит. И тут уж без вариантов.
Какое-то время я сидел на сияющей синей земле, курил, прикрываясь от ветра, слушал далёкий шум моря и вторящее ему шуршание прибрежных камней. Такая пауза — тоже часть моей любимой игры, столь же упоительная, как миг между броском кубика и его звонким возвращением на игровую доску. Тянул бы её и тянул.
Но докурив, я заставил себя подняться на ноги, сосредоточился, выбросил из головы все мысли кроме одной: «Хочу оказаться рядом с деревом по имени Дигоран Ари Турбон». Написал эту фразу — огненными буквами, в темноте перед закрытыми глазами, как делал в те дни, когда только учился ходить Тёмным путём. Сейчас очень важно было не промахнуться — никакого иного способа быстро отыскать на этом побережье нашего Ди я придумать не смог.
Сделал шаг и тут же упёрся носом в древесный ствол, влажный и тёплый, как будто согретый солнцем. Толстенный, минимум в три обхвата. Поднял голову и присвистнул: ну ты и вырос, друг! Практически до неба. Интересно, ты один тут такой? Или вас целый лес?
Не лес, нет. Даже не роща. Оглядевшись, я увидел ещё одно высокое дерево, растущее почти возле самой воды. И третье, чуть пониже, с раздвоенным искривлённым стволом. И группу совсем уж огромных деревьев, но так далеко отсюда, что трудно понять, действительно они такие большущие, как кажется, или это просто оптический обман.
Опустив глаза, я в очередной раз внутренне ахнул, потому что увидел корни дерева-гиганта — длинные, толстые, причудливо изогнутые как щупальца гигантского спрута. Камень вокруг них был не просто разломан, а искрошен в мелкий песок.
— Ни хрена себе у вас характер, сосед, — пробормотал я вслух. — А с виду такой покладистый симпатяга. Вот и доверяй после этого вашему брату сновидцу, да?
Дерево, разумеется, ничего не ответило. Они и в бодрствующем состоянии не то чтобы очень разговорчивы. А дерево по имени Дигоран Ари Турбон сейчас крепко спало. Самое время шарахнуть его своим Смертным Шаром, пока не проснулось, потревоженное моим визитом, чего тянуть.
Звучит, конечно, словно я замыслил убийство. В любых других устах так бы оно и было. Смертные шары — это магическое оружие; нормальные колдуны, освоившие этот секретный приём, используют его, чтобы быстро и качественно убить, кого понадобится. Но мои Смертные шары почему-то никого не убивают, а только подчиняют чужую волю. Зато всецело. И чем дальше, тем меньше мне это нравится, хотя, на самом деле, бывает очень удобно — например, когда у тебя на руках безнадёжный больной. Или натворивший всяких интересных дел сновидец, вот как сейчас.
Рациональных доводов мне вполне достаточно, чтобы действовать, когда это необходимо. Но на сердце от них легче не становится. А оно у меня в последнее время что-то раскомандовалось. Спасу от него, честно говоря, нет.
К тому же, до сих пор мне не доводилось метать Смертный шар в спящее дерево, чьё сознание, по уверениям Нумминориха, даже более развито, чем наше. Не факт, что его воля окажется столь же податлива, как человеческая. А вдруг дерево не захочет мне подчиниться и, например, загорится от возмущения? Ну или просто проснётся, чтобы устроить скандал с цунами вместо пощёчин? Что делать тогда?
Ладно, ладно. Думать надо было раньше. То есть, на самом деле, вообще не надо было мне думать, ни раньше, ни сейчас. И сожалеть, что ни с кем не посоветовался, тоже не стоит. И так ясно, что сказали бы мне старшие коллеги — и Джуффин, и леди Сотофа: «Пока не попробуешь, не узнаешь; если считаешь, что стоит рискнуть, рискни — а как, ты думаешь, мы сами всему научились?» А Шурф непременно добавил бы: «Менять решение в самый последний момент — недостойное поведение, к тому же, опасное для мага. На месте силы я впредь не стал бы связываться с таким негодным инструментом, и вряд ли она глупее меня».
Собственно, именно потому я и не стал обсуждать с ними своё решение. Зачем лишний раз беспокоить занятых людей, когда они и так отлично справляются с неблагодарной работой советчиков — в качестве голосов у меня в голове.
Чтобы придать себе решимости, я достал из кармана расписку Ди. Приложил табличку к стволу, прошептал: «Ты сам мне разрешил», — и наконец метнул в дерево свой Смертный Шар. А потом стоял и смотрел, как сгусток яркого зелёного света превращается в огромное разреженное облако, поднимается ввысь и постепенно растворяется в древесной кроне. Красивое зрелище, был бы художником, всю жизнь потом пытался бы это нарисовать.
Дерево выгодно отличается от людей тем, что не вопит: «Я с тобой, хозяин!» И даже не вопрошает надменно: «Чего тебе надо?» — как порой удавалось самым своенравным из моих жертв. Дерево вступает в контакт с человеком совершенно иначе. Вроде бы, ничего не происходит, просто у тебя меняется настроение. Сперва незаметно, а потом внезапно становится ясно, что ты — царь Вселенной, и тебе можно всё.
Хорошо, что я довольно опытный человек и сразу сообразил, что это означает. А то, чего доброго, решил бы, что просто не вовремя свихнулся от переживаний последних дней.
Речь у меня была заготовлена заранее. Всю дорогу её обдумывал. И очень надеялся, что ничего не упустил.
— Приказываю тебе, Дигоран Ари Турбон, расти на этом побережье так долго, как положено деревьям вроде тебя, оставаться здоровым, благополучным и невредимым, спать до конца своих дней и продолжать видеть тот сон, который снится тебе сейчас. Я хочу, чтобы образы твоего сновидения — трактирщик Ди, его сестра Лари, племянник-племянница Иш и лучший друг Кадди — окончательно стали достоверной, вещественной частью реальности для всех свидетелей вашего бытия. Но с одним обязательным условием: в твоих сновидениях больше не будет никаких покушений на чужую жизнь. Всё остальное — целиком на твоё усмотрение, развлекайся, как пожелаешь. А теперь освободись от моей власти. Хороших тебе снов.
Сказал всё это, перевёл дух, уселся на землю и закурил, чутко прислушиваясь к переменам в собственном настроении — а как ещё разобраться, что сейчас происходит с деревом по имени Дигоран Ари Турбон? Послушалось ли меня? Или яростно борется с моей волей, пытаясь проснуться и устроить такую бурю, что от всех урдерских прибрежных поселений не останется и следа? Или нехотя смирилось с приказом? Или напротив, радуется, что я так упростил ему жизнь? Похоже, всё-таки последнее. По крайней мере, колоссальное облегчение, которое я сейчас испытывал, нельзя было объяснить успешным завершением работы. Потому что до завершения мне пока было как пешком до Арвароха. И я это хорошо понимал.
Но я так устал, что решил: потом, всё потом. Закутался поплотнее в лоохи, улёгся среди древесных корней в том месте, где они переплелись так удачно, что получилось что-то вроде лодки или даже колыбели — для крупных длинноногих младенцев, вроде меня. Думал: полежу немного, переведу дух и пойду. Но, конечно, никуда не пошёл, потому что уснул. Удивительно сладко, оказывается, спится рядом со спящим старым прибрежным деревом, которому нравятся его сны.
