А. Андреев - Москва в очерках 40-х годов XIX века
– Я не пью, отвяжись ты от меня, – с досадою проговорил Саввушка.
– Пока не поднесут. Знаем мы тебя, старый хрен. Ну идем проворнее, там и покалякаем.
– Право, не пью, Петрович; вот уже другой месяц, капли в рот не брал. Спасибо на ласковом слове.
– Да что ты, опомнись. Зарок разве дал – так можно разрешить для этакого случая.
– Нет, не зарок, а просто в горло нейдет; прощай, Петрович, мне некогда!
– Пропадший человек! Совсем пропадший! – с негодованием произнес Петрович, махнув рукою вслед Саввушке, который почти бегом пустился от него в сторону, к немецкому кладбищу, где собралась густая кучка народа.
Оттуда раздавались веселые звуки шарманки, и, продравшись сквозь толпу, Саввушка увидел, что играл тальянец по заказу одного тороватого господина, а ученая обезьяна представляла разные штуки. Поглазев минуты с две на это увеселение, он повернулся было, чтобы идти опять куда глаза глядят, как вдруг услышал свое имя, произнесенное кем-то в толпе зрителей. Он двинулся на голос и увидал Сашу… На этот раз она была одета не по-мужскому.
– Голубушка моя! Где ты досель пропадала? – вскричал Саввушка, обнимая девочку и выходя с нею из толпы.
– В ярмарку ездила: хозяин посылал, – отвечала Саша.
– А я уж искал, искал тебя – и по лавочкам, и по гуляньям, и на квартире вашей был, не добился никакого толку: вот и здесь все глаза проглядел, все думаю, не встретится ли мне моя Саша… Ах ты, сироточка, сироточка!.. Одна ты здесь?
– Нет, с органом; да товарищ-то подгулял.
– Да что так не весела? Здорова ли?
– Ничего, слава богу… На ярмарке гости все пить заставляли; плясала много…
– Ах, глупенькая, глупенькая! Хорошо ли это? Ты бы не пила!
– Насилкой заставляют, а то и денег не отдадут. А в Кунавине один купец так всю меня вином облил – противный этакой… Вот у цыган гораздо лучше житье; я пошла бы к ним, – они говорили, да нельзя, хозяин не отпускает. Только уж и у него ни за какие блага не останусь жить: вишь, с чем вздумал подъезжать…
Саввушка тяжело вздохнул и перекрестился.
– Ох, Саша, Саша! Спаси тебя господи от злых людей! Поедом они съедят тебя сироточку; некому заступиться за тебя, горькую. Стар и глуп я, ничего не смогу сделать. За что же пропадаешь ты, бедняжечка!
– Да не пропаду, не печалься; сказала, что разбогатею скоро, брошу с шарманкой ходить… Купи-ка мне орешков хоть полфунтика. Купишь, Саввушка?
Саввушка поспешил исполнить просьбу своей любимицы, и девочка весело защелкала зубками, забыв недавнее огорчение. На расспросы Саввушки она отвечала шутками и, наконец, не переставая грызть орехи, принялась напевать вполголоса какую-то песенку.
– Дурочка несмысленая, – сказал Саввушка с упреком, – не то что видеть, и не понимаешь ты горя, не видишь беды, что сбирается над твоей головкой… Ох, сироточка, сироточка!
– Какое там еще горе выдумал. Скучный какой! Посмотри на людей-то: у всех, может быть, есть горе, да ведь никто не хнычет. Пойдем посмотрим представление, как на канате пляшут, – скоро начнется, вот и не будет скучно. Пойдешь?
– С тобой, куда хочешь, пойду; только и ты уважь меня. Сходим прежде на могилку к твоей матушке. Вон видишь за валом- то: там и лежит она… Пойдем, милочка! Ты, я чай, ни разу еще не навестила ее.
– После когда-нибудь, в другой раз, теперь не хочется, – отвечала Саша нерешительно, – пожалуй, еще товарищ хватится.
– Всего одна минута, два шага отсюда; успеешь и представленье посмотреть, а шарманщик тебя не хватится. Пойдем, моя крошечка; утешь меня, вспомни родимую свою матушку, – умоляющим голосом сказал Саввушка и взял девочку за руку.
Саша нехотя последовала за ним.
Только один вал отделял поле разгульного веселья от тихого жилища смерти, и из рощи видны были мелькавшие по окраине кладбища кресты. Но такое близкое соседство, казалось, не мешало никому тешиться жизнью здесь, на одной стороне, и думать о жизни там, на другой. Думал ли о чем- нибудь Саввушка с своею спутницею – неизвестно, но оба они шли молча. На гуляньи только что зарождался вечер, на кладбище начиналась уже ночь. Широкие тени ложились между лесом крестов, ветвистыми березами и вербами; густой туман носился над влажною землею. Со стороны долетал отголосок говора и песен, слышался шум и гам, но на самом кладбище не было ни одной живой души.
– Как жутко здесь, я боюсь, – шептала Саша, робко следуя за своим вожатым и прижимаясь к нему.
– Ты к маменьке идешь, не к чужой; чего ж бояться? – отвечал Саввушка, продолжая торопливо идти и сворачивая то в ту, то в другую сторону среди лабиринта могил, между которыми лишь одна память сердца могла отыскать свою, родную.
– Вот мы и пришли, – сказал он, подходя к едва заметной могиле, поросшей травой забвенья и необозначенной даже крестом, – вот и матушка твоя родимая. Поклонись ей, Сашенька, попроси помолиться за тебя и сама помолись…
Набожно перекрестился Саввушка и поклонился до земли праху усопшей; слезинка блеснула в глазах девочки, когда она последовала его примеру.
– Молись, Саша, молись!.. Скажи: вот, мол, маменька, и я пришла к тебе в гости. Узнаешь ли свою дочку, благословишь ли меня, как благословила перед смертью? Зачем и на кого покинула ты свою Сашу? Живу я сироткой, у чужих людей, много вижу горя, а впереди готовлю еще больше, готовлю гибель от своего от глупого от разума… Матушка, слышишь ли свою дочку? Слышишь ли меня, старика? Мне отдала ты ее на руки, перед богом поручился я за сироту, и вот до чего довели ее недобрые люди… Чай, тревожатся твои кости и в сырой земле, ноет душа, нелегко тебе, может статься, тяжелее, чем было здесь, пока ты маялась на сем свете: да мне-то разве легче?.. Господи, господи! согрешил я перед тобою… Минуты спокойной нет моему сердцу, точно душу я христианскую загубил…
Но Саша, припав головкой к могиле матери, плакала навзрыд, целовала землю и лепетала: «Маменька, голубушка, встань хоть на минуту!..» Брызнули слезы из глаз и у Саввушки. Снова перекрестился он, обнял девочку и стал утешать ее:
– Плачь, крошечка, плачь! Услыхала тебя с небес матушка, молится она теперь за свою сироточку… Плачь, Саша: на радость тебе льются эти слезы, всякая слезинка принесет тебе год счастья… Послушай, моя ненаглядная крошечка: деньги, что должна ты хозяину, у меня готовы, – скопил по грошикам да по копеечкам. Отдай их ему да и переходи жить ко мне. Сашенька, милочка моя! я буду лелеять тебя пуще родной дочери, ночи все насквозь стану работать, лишь бы ты была спокойна да весела, всю жизнь в тебя положу… Слышишь, и матушка говорит тебе то же: не губи себя, дочка, не маленькая ты, все смыслишь, Сашенька!
Девочка продолжала рыдать и не отвечала ничего. Еще крепче обнял ее Саввушка, приподнял ее головку и поцелуями стер слезы, градом катившиеся из глаз Саши. Несвязным полушепотом заговорила, наконец, и она; но ее речи мог расслышать один Саввушка.
Стемнело уже кругом, опустело и гулянье, когда они оставили могилу Сашиной матери. Шарманщик пришел домой один, без девочки.
VI
«Скоро сказка сказывается, а не скоро дело делается». Легко сказать, что прошло с лишком четыре года со времени последнего описанного нами происшествия; но прошли они ведь не как один день, и много воды утекло в это время. Видите ли этого старичка, седого как лунь, порядочно сгорбившегося под тяжестью своих лет? Это Саввушка. А девушку, что сидит напротив него за шитьем, признает ли ваша память? Это Саша, теперь, впрочем, уже не просто Саша, а Александра Григорьевна. Красавицей ее нельзя назвать, а хороша, даже очень хороша, особенно милы глаза, которые она нет-нет да и подымет от работы и посмотрит то в окно, то на Саввушку; взгляд этих глаз согревает сердце…
Старые знакомцы наши разговаривают. Саввушка, видимо, озабочен чем-то, да и Саша, кажется, тоже не очень спокойна.
– Что это сделалось с ним? – говорит Саввушка. – По сю пору нет. Ведь уж обед на дворе.
– Он хотел зайти к кондитеру: может быть, и позамешкался там, – отвечала Саша.
– Зачем это к кондитеру? Уж не нанимать ли вздумал? Что за прихоти такие, что за банкеты!
– Ведь вы сами говорили, батюшка, что свадьбу надобно сыграть как следует, чтоб не стыдно было людей.
– Говорил?.. Да, точно, говорил. От старости да от радости и память совсем помешалась. Правда, что свадьбу следует сыграть, как должно. Отчего же и не сыграть? Ну и кондитера можно нанять. А у Петра-то Васильевича родство все хорошее. Отчего не сыграть. Ведь ты не бесприданница какая: восемьсот рублей чистыми денежками. Дай бог царство небесное, рай пресветлый покойному графу, что всех сирот наделяет счастьем и будет наделять покои века! Есть где бедная невеста, записывай ее в Шереметевскую, и, коли бог благословит, выйдет она с награжденьем… Молись, Саша, за него, и детей своих учи молиться, и чтобы из роду в род пошло у нас его имя; каждый год панихиду служите по своем благодетеле; нищим подавайте милостыню за упокой его души; после бога и царя он дороже всех для вас.
