Дмитрий Дейч - Прелюдии и фантазии
Ожидание
Из всех обитателей внутреннего Бестиария наименьшие симпатии вызывает Состояние Перманентного Ожидания, когда ты вынужден подчиниться законам чужого распорядка, и ждёшь чужого решения, зная о том, что результат зависит от суммы слагаемых, тебе неизвестных. Где-то, у какого-то Данте, кажется, был описан круг ада, который представляет собой классическую приёмную, оборудованную фонтанчиком для питья и уголком секретарши, на столике — старые журналы, посвящённые автомобильному спорту, и биржевые сводки пятилетней давности, звучит твоё имя, ты проходишь в кабинет, который оказывается точной копией приёмной, которую только что покинул: налицо частный случай т. н. «дурной бесконечности» — ситуация повторяется снова и снова. Из всех известных мне испытаний это — самое тяжкое, поскольку требует непрестанного напоминания о том, кто ты на самом деле и почему здесь находишься.
Привычка недосыпать
чудесным образом сказывается на организме: в определённый момент, о наступлении которого не сообщат загодя ни здравый инстинкт, ни дежурный ангел, тело перестаёт верить в то, что оно не спит, предсказуемый ход событий рассыпается на отдельные, плохо связанные между собою фрагменты, превосходно выстроенная логическая цепочка на поверку оказывается отростком внезапно сгустившейся грёзы, и вся картина действительности сжимается до размера подлого бытового кошмара, а то вдруг — беспричинная эйфория, переизбыток сил (за ним — изнеможение); волей-неволей приходится учиться со всей возможной вежливостью, доброжелательно, но и твёрдо отстранятся от самого себя, чтобы не дать себе раствориться в одном из центробежных потоков, — этот навык также входит в привычку.
Человеческая психика
— настолько сложный и хрупкий аппарат, что просто диву даёшься — как вообще удается в быту понимать друг друга и сосуществовать ежедневно и ежечасно. И настолько мы далеки друг от друга, что само по себе редчайшее чудо полного понимания, сознания почти никогда не переживается именно как чудо. Божественная ирония проглядывает в ежедневном приятии незамысловатой истины, утверждающей, что наиболее близки мы там, где менее всего являемся нами.
Праздность
Проезжая мимо отеля «Дан-Панорама», поймал себя на мысли, что не прочь на денёк-другой одолжить жизнь какого-нибудь туриста, неспешно прогуливающегося по набережной или попивающего кофе в холле, типичного небокоптителя, не обременённого профессиональными и семейными обстоятельствами.
Ничтожность событийного ряда.
Стремительно убывающая (подобно пароходному дыму) струйка времени.
Перевоплощение
Элементарные, низменные (и естественные) желания, которые мы привыкли приписывать тварной природе, при ближайшем рассмотрении оказываются протянутыми «из глубины» — вовне ветвями той самой силы, что заставляет дерево подниматься из земли, расти и опускаться в землю.
В удачный день, когда восприятие не успевает обычным образом притупиться, можно увидеть, как человек мыслит, что при этом происходит, как, каким образом мысль настигает его, становится тем, что выталкивает на поверхность слова и приводит к действию. Напоминает морскую волну, которая прежде накатывается исподволь, незаметно, затем — ударяет, и в конце концов приходит снова, но в другом виде — так актёр умудряется во мгновение ока переодеться за кулисами.
Отрицание
— форма вопрошания. Вычитая, мы освобождаем место, расширяем пространство. Мгновение, когда мир окончательно соскальзывает в неопределённость, можно считать поворотным: здесь вопрос достигает своего предела, превращаясь в чистое изумление, лишённое предмета и опоры — состояние, когда человек открыт миру настолько, что способен вместить его целиком.
Звукоизвлечение
Молоток и струна, палочка и перепонка, зуб и кастет, астероид и гибнущая планета — разнообразие способов звукоизвлечения исчерпывается списком столкновений.
Забвение
Ненужное и несказуемое, бесполезное и постороннее, нерасшифрованное и бессмысленное: не вещи таковы, а свойства мерцающей, неисправной памяти. Не успел осознать — забыл. Запирая — наглухо, навсегда — забыл о том, КАК забывал, и даже о том, КТО забыл.
Забвение — когда не только не осталось ничего, но и само «ничто» отсутствует: беспамятство, не отложившееся в памяти.
Причины и следствия
«Стоило сказать Уолкеру, что пойдёт дождь, и у него уже глаза на мокром месте», — стоило мне прочесть в книге эту фразу, и пошёл дождь. Такого рода мелкие совпадения мгновенно вылетают из головы, за ними не уследишь — настоящий карнавал событий. У Набокова есть рассказ: молодой человек время от времени читает предназначенные для него одного сообщения, которые неведомый корреспондент оставляет прямо на п о в е р х н о с т и н е б е с (в этом сочетании слов есть что-то зловещее, не правда ли?), используя облака в качестве пишущего материала, — вот крайний случай рационального отношения к действительности.
Надежда
После урока тайцзи-цюань зашёл в гастроном. Продавец, седенький хиппи, простоволосый, как Моисей, смотрел-посматривал на мою суму оружейную, и вдруг спросил: что у тебя? гитара?
Не гитара, но охапка предметов. Железо, и дерево, и бамбук.
Что же предметы твои?
Вот меч-цзянь — обоюдоострый, узкий и длинный, как меч-рыба. Вот сабля-дао — широкая и тяжёлая, можно смотреться в неё, как в зеркало и ею же бриться. Вот буковая палица: крестьянская баба с коромыслом. Вот раскрашенный веер: то опахало, то ножницы — изменчивый и прельстительный.
Зачем же ты принёс мне: веер, и палицу, и саблю, и меч? Зачем это — здесь — в гастрономе? — спросил продавец.
А ну как разбойники?
Разбойники? — с большим сомнением переспросил он. Пираты в косынках? Кровавые флибустьеры? Те, что не оставляют свидетелей? Сарынь на кичку!
Пираты? — вновь усомнился продавец.
Вижу, ты не по этой части. А драконы?
Драконы! — оживился он. — Это — совсем другое дело!
Чешуйчатые твари, огнеязыкие, вздымающиеся из морских недр. Дракон способен вскипятить море — одним яростным взглядом. А что ты со своим кассовым аппаратом?
Драконы, — мечтательно повторил продавец, пробивая мне выходные талоны. — то, что нужно!
Ты вернул мне надежду, — сказал продавец.
Какую надежду? На что? — я не понял, но смолчал, подумав: всё так и есть, ему улыбнулось сегодня, и я был при этом.
Любовь
То, что мы называем любовью — по большей части нехватка любви, желание любви, ностальгия по любви.
Говоря «я люблю тебя», имеют в виду: «я любил тебя и помню об этом».
Просьба «скажи, что любишь меня» означает заклинание, всегда обращённое в прошлое, попытка вызвать дух мёртвого, и — одновременно — убийство.
Самая впечатляющая история о любви — это история Асанги, пожелавшего облегчить участь больной собаки, которой досаждали черви, но лишь таким образом, чтобы ни в коей мере не повредить её невольным мучителям.
«Он пошел в деревню и купил нож. Этим ножом он отрезал мясо со своего бедра, думая убрать червей с собаки и поместить их на свою плоть. Затем он сообразил, что если станет орудовать пальцами, черви умрут, потому что они очень хрупкие. Поэтому он решил убирать их языком». Правдоподобия этой истории, кроме всего прочего, добавляет умение рассказчика использовать малозначительные, казалось бы, детали (вот, мол, не оказалось под рукой ножа)…
Мои любимые персонажи у Андерсена
— Бутылочное Горлышко, Штопальная Игла и прочие предметы, поверившие в то, что разделяют проклятье человека — способность к неконтролируемой лавинообразной рефлексии. Эти безумные живые/неживые вещицы извергают фонтан речи, способный в два счета свалить с ног, они говорят безостановочно, их чудовищный, невероятно агрессивный «поток сознания» выматывает уже на первой странице (поэтому, верно, эти сказки такие короткие). Крайние состояния психики сменяют друг друга со скоростью проплывающих над головой облаков в ветреную погоду. Обмылок сюжета интереса не представляет, зато важно проследить эволюцию голоса каждого персонажа, фактически — историю этого голоса в партитуре. Почему-то Андерсен ассоциируется у меня с музыкой молодого Шёнберга — последнего романтика (впрочем, как и Шёнберг, Ганс Христиан представляется мне человеком, который взаправду молодым не был никогда).
Потребность в языке
