Станислав Меньшиков - На Старой площади
Наш семинар в декабре 1980 года был фактически сверкой часов по главным политическим и экономическим аспектам международной обстановки. Только за год до того советские войска вошли в Афганистан, атмосфера в мире накалилась, и финские коллеги хотели знать, чего дальше от нас ожидать.
Меня поразил удивительно спокойный тон диалога. В оценке текущей ситуации у нас не было серьезных расхождений, несмотря на крайнюю остроту обсуждаемых проблем. Финны отнюдь не поддерживали наше вторжение в Афганистан, но исходили из него, как из совершившегося факта, негативные последствия которого надо было как-то сводить к минимуму. Не нравилось им и начавшееся развертывание ядерных ракет СС-20, но они признавали, что в связи с решением НАТО разместить в Европе свои «Першинги» у Советского Союза другого выбора не было. Напирали они на необходимость поиска компромисса с Вашингтоном и приветствовали начавшиеся в Женеве переговоры по этому вопросу.
Сравнивая потом этот семинар с венгерским, я отметил, что в отличие от венгров финны не требовали от нас смены позиций и вовсе не питали иллюзий относительно поворота к лучшему в политике Вашингтона. Это была спокойная, прагматическая беседа, не затемнённая идеологией. Мы прекрасно понимали, что финны доведут наш настрой до своих коллег в других западных странах, но нисколько не возражали против этого. Именно во взаимном зондаже и был смысл такой встречи.
В сентябре 1982 года мы с женой отдыхали в Доме творчества Литфонда в Пицунде, когда неожиданно пришел срочный вызов из Москвы. Помню, что погода вокруг столицы стояла на грани нелётной, и наш самолет долго кружил, прежде чем приземлился во Внуково. Прибыв на работу, я узнал, что предстояло на следующий день лететь в Бонн на встречу с делегацией социал-демократической партии Германии. Нашу делегацию возглавлял первый заместитель заведующего отделом внешнеполитической пропаганды ЦК Валентин Михайлович Фалин.
Это был один из крупных советских специалистов по Германии, прошедший долгую школу дипломатической работы в МИДе и зарубежных посольствах. Почти восемь лет — с 1971 по 1978 год — он прослужил советским послом в ФРГ, был там очень активен, имел кучу контактов и пользовался среди немцев большой известностью.
В то время центральным вопросом международной политики по-прежнему было предстоявшее размещение американских ракет средней дальности в Европе, намеченное на декабрь 1984 года. До этого момента оставалось более года, и СССР делал все возможное, чтобы поднять западноевропейскую общественность на кампанию протеста. В Англии и Голландии, где готовились базы для «Першингов», шли бурные демонстрации. Было важно, чтобы в ФРГ и соседних странах люди присоединились к этим протестам. Это, конечно, в немалой степени зависело от позиции западногерманских социал-демократов. Тем более что тогда они стояли у власти.
Однако отношения КПСС с этой партией были непростыми. Председателем СДПГ был Вилли Брандт, который издавна симпатизировал нашей стране и, как федеральный канцлер, в начале 1970-х годах много сделал для улучшения взаимных отношений, в частности для урегулирования берлинской проблемы. Но после того, как в числе его помощников был обнаружен агент разведки ГДР (Гюнтер Гийом), Брандт был вынужден уйти из правительства. Канцлером же стал Гельмут Шмидт, представитель правого и более проамерикански настроенного крыла партии. Брандт, как председатель партии, часто бывал в Москве и встречался с Л.И. Брежневым, а Шмидт чаще бывал в Вашингтоне, и в Москву приезжал только по официальной государственной линии. Но Брандт оставался также председателем Социнтерна и сохранял большой авторитет в европейских столицах.
Ждать от Шмидта противодействия ракетно-ядерным планам НАТО было бы наивно, но рассчитывать на поддержку и сочувствие Брандта мы могли. В то время переговоры в Женеве о ракетах среднего радиуса возобновились, но продвижения там не было, да и не могло быть. США не собирались откладывать размещение своих ракет, а СССР ещё не завершил собственного размещения СС-20. Наша сторона утверждала, что своими ракетами СС-20 мы нисколько не нарушали паритета с США — принципа, обозначенного венским Договором ОСВ-2 о стратегическом оружии. Всё дело в том, как считать средства доставки. Если принимать в расчёт ядерные силы Англии и Франции, нацеленные на СССР, то размещенные нами СС-20 только восстанавливали равновесие. Америка же не хотела включать своих союзников в общий баланс и настаивала на том, что именно их «Першинги» и крылатые ракеты восстановят паритет. Задача нашей делегации состояла в том, чтобы убедить западных немцев в правоте нашего подхода и дать им дополнительные аргументы против размещения новых американских ракет.
Не скажу, что мы полностью добились своего, но на левую часть руководства СДПГ наши аргументы все же подействовали. Это было заметно по неформальным встречам, которые происходили в Бонне по вечерам и, учитывая немецкую любовь к пиву, иногда затягивались за полночь. К тому же сам Вилли Брандт появился на одном из последних заседаний семинара и дал ему высокую оценку.
Но наших собеседников больше всего волновал надвигавшийся тогда правительственный кризис. Ожидалось, что четыре члена коалиционного кабинета от Свободной демократической партии (СвДПГ) выйдут в отставку. Так оно и случилось 17 сентября, сразу же после нашего отъезда. Шмидт создал правительство меньшинства, но 1 октября бундестаг отправил и его в отставку и назначил канцлером лидера христианских демократов (ХДС-ХДП) Гельмута Коля. Ему предстояло пережить горбачевские политические новины, распад СССР и стать «лучшим другом» Бориса Ельцина.
Через год состоялся ответный семинар КПСС—СДПГ, на этот раз в Москве. На этой встрече запомнился молчавший всю дорогу новый директор ИМЭМО А.Н. Яковлев и очень активный Юлий Квицинский, блестящий дипломат, один из наших главных переговорщиков в Женеве. Квицинский прекрасно владел деталями этого дипломатического марафона, и бывшие тогда уже в оппозиции немецкие эс-деки слушали его с интересом. Но противостоять американским ракетным планам не могли, даже если бы захотели.
Приблизительно в то же время В.В. Загладин взял меня с собой в Париж на встречу с французскими социалистами. В этой поездке был и Иван Фролов, известный философ, который позже, уже в горбачевское время, работал главным редактором «Коммуниста» и «Правды», а также некоторое время помощником генсека. В этой поездке мы с Фроловым служили чем-то вроде статистов, гуляли вечерами по Парижу, тогда как Загладин активно общался с руководством социалистической партии. Переговоры эти были сугубо доверительными, и нам он о них не рассказывал. Вадим прекрасно владел французским и несколькими другими языками, был на короткой ноге со всеми видными лидерами коммунистических и социалистических партий. Он не раз был личным гостем в доме и загородной усадьбы Франсуа Миттерана, лидера соцпартии и французского президента в 1981—1996 годах.
На этот раз Вадим практически не мог вырваться из бесконечной череды встреч. А после них до поздней ночи шло оформление отчётов, которые тут же отправлялись поверху в центр. В организации встреч и подготовке отчетов активно участвовал глава парижской резидентуры КГБ Николай Николаевич Четвериков, разведчик со стажем. На нем лежало поддержание контактов с руководящими деятелями французских социалистов, которые его хорошо знали и не видели в этом ничего зазорного, т.к. он был в данном случае лишь передаточным каналом между двумя партиями. О шпионаже в данном случае не могло быть и речи.
Тем не менее на этой почве возникали неприятные казусы. Например, в апреле 1983 года, вскоре после нашей поездки в Париж, Николай Четвериков был выслан из Франции тамошними властями «за деятельность, несовместимую с дипломатическим статусом». И сделали это находившиеся у власти те самые социалисты, которые не только находились с ним в контакте, но и были прекрасно осведомлены о его функциях в советском посольстве. Видимо, в Вашингтоне захотели скомпрометировать кого-то из деятелей ФСП, заодно и его связи с советским резидентом. В пику американцам Николай Николаевич был сразу же после этого назначен первым заместителем заведующего Отдела международной информации ЦК КПСС, что подтвердило его высокий партийный статус.
Чтобы завершить тему о социал-демократии, расскажу еще об одной встрече, которая состоялась в конце 1980-х годов, когда я на Старой площади уже не работал. На этот раз судьба занесла меня в Стокгольм, где готовил статью о шведской модели социализма для пражского журнала компартий. Я имел подробную беседу с одним из «ясных голов» тамошней соцпартии, фамилию которого я, к своему стыду, забыл. Рассказав мне многое о тамошней социальной системе, собеседник перешёл на злободневную тогда тему судеб СССР. Это было перед самым концом горбачевской перестройки, и многим как у нас, так и на Западе становилось ясно, что дело идет к развалу если не государства, то социального строя.
