Элизабет Эдмондсон - Ледяное озеро
— Я видела, что ты до сих пор разрываешь конверты руками, — заметила она.
— Большое спасибо, бабушка, — почтительно поблагодарила ее Аликс, пробормотав под нос: — Ножи дарить не полагается.
Дедушка всегда дарил бабушке к Рождеству какое-нибудь ювелирное украшение. В этом году он припас для нее богатый красками рубиновый кулон.
Интересно, что сталось с драгоценностями, что он преподнес ей в предыдущие годы? Аликс не могла припомнить, чтобы бабушка когда-либо носила их после Рождества. В торжественных случаях она всегда надевала бриллиантовый гарнитур, но никогда ни один из этих ежегодных рождественских даров. Замечал ли дедушка? Как он смотрел на это?
Позже, вернувшись с церковной службы, Эдвин и Хэл, вместе с другими участниками состязаний вышли на лед на буерах; красные паруса весело играли на фоне сияющего рождественского неба и гор в снежных шапках; белые паруса нежно гармонировали с зимним ландшафтом. Буеры домчались до противоположного берега и понеслись обратно, энергично кромсая лезвиями лед.
Аликс и Сеси наблюдали за ними с маленькой лоуфеллской верфи, попивая кофе с молоком и поглощая горячие пироги: за этими традиционными радостями Сеси сгоняла к полосатому шатру Уоткинса, расположившемуся прямо на озере. Ленч в «Уинкрэге» предполагался в виде легких закусок а-ля фуршет, подаваемый хозяевами самостоятельно: по традиции ленч был той трапезой, за которой праздновали Рождество слуги.
— И лишь потом, закусив пудингом с изюмом и пропустив дедушкиного портвейна, они станут готовить обед нам, — назидательно сказала Утрата Урсуле. — Тебе очень пригодится шоколад, что я тебе подарила, ведь обед у нас в Рождество всегда бывает поздно.
Выбор подарка для Лидии вызвал у Эдвина много долгих раздумий. Он очень хотел подарить ей что-нибудь прелестное и особенное, а также дорогое. Но он знал, что она не примет подобный подарок. В конце концов он остановился на сборнике нот с музыкой Елизаветинской эпохи для верджинела[48] и шелковом шарфе из «Либерти»[49].
— Я буду рада играть эту музыку! — воскликнула она, пролистывая с воодушевлением ноты. — Произведения простые на первый взгляд, однако в них скрыто много больше. Жаль, что ты не поешь.
— Мой отец пел. Правда, как любитель в церковном хоре в Манчестере. Утрата поет в школе. У меня совсем нет слуха, как и у Аликс — она не могла бы воспроизвести мелодию даже ради спасения собственной жизни. Бог ведает, как Утрата уродилась такой музыкальной.
Лидии понравился шелковый шарф, она тотчас повязала его на шею. Эдвин не понимал, как Лидия, у которой мало одежды и нет денег, всегда ухитрялась одеваться стильно, тогда как большинство его знакомых англичанок, тративших на наряды целое состояние, выглядели старомодно и плохо.
Лидия тоже сделала ему подарок, неловко положив перед ним на стол. Со смехом он снял несколько слоев бумажных салфеток, и смех замер на устах: он увидел изумительную прозрачную вазу, украшенную обручами из красного.
— Лидия!
— Тебе нравится? Я привезла ее с собой из Вены. Она была у нас в доме.
— Лидия, я не могу принять такой подарок. Эта вещь должна так много для тебя значить. К тому же я немного разбираюсь в стекле. Изделие работы Хоффмана. Только подумать, сколько стоит эта ваза!
Лидия вспыхнула:
— Считаешь, раз я беженка и скоблю лестницу, мне нельзя подарить тебе что-нибудь красивое? Меня не заботит ее цена. Она бесценна, ни за какие деньги нельзя ее у меня купить. Ты вернул мне мою музыку, а я не могу подарить тебе вазу, неодушевленный предмет?
Эдвин похолодел. Он почувствовал себя пристыженным из-за разницы их подходов к дарению. Размышляя над подарком, он был расчетлив и рассудителен и потратил деньги; она дарила от всего сердца. А затем он отверг ее дар на том основании, что он слишком ценный. Какой же он глупый и бесчувственный!
— Лидия, любовь моя, прости! — воскликнул Эдвин, испытывая мучительную боль оттого, что обидел ее. И все-таки его сердце пело. Конечно, пело, ведь такой подарок не мог быть сделан из благодарности. Он мысленно повторял ее слова, нежно лелея их, едва осмеливаясь надеяться, что привязанность, которую Лидия к нему питает, наконец стала перерастать в нечто более глубокое.
Позднее они опять поссорились — из-за того, что Лидия собиралась провести рождественский вечер одна.
— Мы были вместе в сочельник, а в Австрии именно это — самая важная часть Рождества. Мне следовало бы сделать тебе подарок тогда, но в Англии принято дарить их в Рождество, а раз мы в Англии, я буду вести себя в этом по-английски.
Эдвин поинтересовался, празднует ли Лидия Рождество, и она ответила, что да.
— Мой отец радовался всем праздникам, мы любили весело проводить время. У него была щедрая душа.
Как и у нее.
В пять часов, когда подошло время возвращаться в «Уинкрэг», переодеваться к обеду, Эдвин принял решение. Он не оставит Лидию одну в Рождество. Бабушка разгневается? К черту бабушку!
— Где Эдвин? — спросила Труди у Аликс. — Он ведь не желает опоздать на праздничный обед в рождественский вечер?
— Не понимаю, чем он занят. Он был одет к обеду раньше нас всех; пришел, переоделся и куда-то умчался.
У Аликс имелись подозрения на сей счет, и она очень надеялась, что ошибается. Ранее она спросила Эдвина, полувсерьез-полушутливо, пригласит ли он Лидию. Соберется большая компания; если он спросит дедушку, тот наверняка одобрит. Разумеется, ведь для дедушки чем больше гостей, тем лучше.
Эдвин скорчил гримасу.
— Он может сказать: «Спроси у бабушки». Кроме того, Лидия не пойдет, ты же знаешь, что не пойдет.
После этого разговора Аликс испытала облегчение. Она желала сама побыть с Эдвином хотя бы на Рождество. Ей не нравилась идея ввести Лидию в семейный круг, потому что та оказалась бы первой в фокусе внимания Эдвина.
Майкл беседовал с сэром Генри о своей работе и поглядывал на дверь. Не ждал ли он появления Розалинд? — задавалась вопросом Аликс. Она надеялась, что нет. Майкл — славный парень, не хотелось бы, чтобы он попался на удочку этой жеманницы. Сидящий рядом с Аликс Фредди тоже обводил глазами комнату.
— А где Утрата?
— У нас гостит Урсула. Вы же знаете, каковы девчонки в этом возрасте — так поглощены своими разговорами, что забывают вовремя переодеться. — Аликс услышала грохот на лестнице. — Ну вот и Утрата.
Дверь открылась, и появились Утрата с Урсулой, как-то странно хихикая.
Утрата была в красном бархатном платье. Бабушка медленно привстала с места и приложила к глазам лорнет. Под ее холодным, сверлящим взглядом Утрата выпрямилась и вскинула подбородок.
— Что на тебе надето, Утрата? — Голос бабушки, точно сталь, пронизал пространство комнаты. — Отправляйся наверх и немедленно переоденься.
— Право, Каролин! — запротестовала Джейн, когда Утрата вспыхнула до корней волос.
Аликс тоже вспыхнула, от злости и огорчения. Как может бабушка так обращаться с внучкой в Рождество да еще в присутствии гостей?
— Бабушка, нет!
Та обрушилась на нее:
— Ты за это в ответе!
— Но почему? — бросилась в бой Утрата. — Что плохого в моем платье? Я была в нем на балу у Гриндли, и никто не счел его неуместным.
— Ты надевала его к Гриндли? Без моего разрешения?
— Вы были больны, бабушка, — промолвила Аликс. — И в этом платье нет ничего предосудительного. Оно не очень узкое, вырез небольшой, оно абсолютно приличное.
— Дело в цвете. Она слишком молода для него. Ступай и сними его, Утрата. Немедленно.
Аликс видела, как слезы и самообладание борются на лице Утраты. Победил характер.
— Если я его сниму, мне придется спуститься в брюках и старой твидовой рубашке, поскольку у меня нет другой одежды.
— Ты можешь надеть то платье, которое надевала к обеду в предыдущие дни.
— Нет. Я порвала его, когда снимала. И нет, не из-за того, что была неловкой, просто оно мне мало.
— Тогда тебе отнесут поднос с едой в твою комнату.
Урсула обняла подругу.
— Я буду есть вместе с тобой.
— Вздор, — сказал сэр Генри. Он был увлечен беседой о самолетах и не прислушивался к сцене, разворачивавшейся перед ним. Майкл же, пытавшийся удержать внимание на числе оборотов двигателя и смазках, был еще раньше выбит из колеи ледяной жестокостью леди Ричардсон.
— Не надо так волноваться, дорогая. Утрата не должна обедать наверху в Рождество. По-моему, она выглядит восхитительно, и если у нее нет никаких других платьев, чтобы переодеться, это решает дело. Так, а что с Эдвином?
Бабушка отчитывала бы Утрату в любое время и в любом месте, при ком угодно, подумала Аликс, но ее моральный кодекс запрещал ей спорить с сэром Генри при посторонних. Слава Богу!
— Еще шампанского, Роукби! — велел сэр Генри, и Роукби подал ему бокал.
