Юрий Семецкий - Душа в тротиловом эквиваленте
Особенно после памятной многим дискуссии в Алеппо. Что, собственно, мы вспоминаем в первую очередь? Правильно, именно то, что послужило поводом испытать сильные эмоции. Человек может не помнить почти ничего о действительно значимых событиях, путаться в датах пережитых войн и революций, но бережно пронесет через годы воспоминание о распахнутых навстречу глазах любимой, гвоздике, вылезшем в ботинке на защите диплома или старшине, нагло зажавшем положенное.
Я не исключение. День, когда Хаккама перестали называть учителем, был длинным, богатым на эмоции, а потому запомнился хорошо.
Яростный спор о путях провидения продолжался с раннего утра до поры, когда звезды стали бледнеть, а факелы почти прогорели. Закончилось все ...закономерно.
Сика, выбитая мною из рук почтенного Амара, со звоном прыгает по выщербленным плитам перистилия. По спине учителя течет черная в свете факела, кровь.
- Вы! - и тяжкое навершие посоха вбивает гнилые зубы фарисея в плюющийся мерзкими словами рот.
Воинственно выставив вперед подранную клочковатую бороду, Отступник Хаккам, учитель и друг, идет на прорыв. Да, самое время!
- Должны! - и окованный медью конец на обратном ходе клюет оппонента в солнечное сплетение.
- Понять! - посох перехвачен двумя руками. Коротко крутанувшись в гудящем, вязком воздухе, навершие бьет в голову очередного спорщика.
И поделом! Не стоит увеличивать значимость своих тезисов при помощи длинного кривого клинка. Даже если он выкован из драгоценного дамаска.
- Бог! - мой маленький керамбит полосует неосторожно подставленное предплечье.
- Кроме наших! - вновь гудит в воздухе посох учителя.
- Рук! - крутнувшись на месте, я до костей прорезаю запястья очередного любителя бить в спину.
- Не имеет! - сухой звук встретившегося с медью черепа, завершает дискуссию. Теперь нас будут просто убивать.
И убили бы, если бы не городская стража, вышвырнувшая внезапно спятивших книжников за ворота. Не вдаваясь в личности, тонкости и нюансы. Всех и сразу. Но в разных местах. До сих пор им благодарен.
... - Юрий Михайлович!
- Да. Слушаю, - безразлично бормочу в ответ.
- Вот, кофейку попейте.
Обжигаясь, беру в руки небольшую чашечку, источающую невыразимый словами аромат хорошего йеменского кофе с капелькой явно не ординарного коньяка. Отхлебываю пару глотков. Понемногу прихожу в себя.
- Не могли бы Вы составить перевод? - с надеждой и интересом осведомляется Илья Николаевич.
- Мог бы... Но не стану - это действительно только мне. Личное, - резко отвечаю я.
- Ну, коли личное, то вопросов более у меня нет. Разве что, один: почему именно Вы?
- Потому как Семецкий! - демонстрирую свои 26 молочных зубов. Включая и тот, что начал шататься и вот-вот выпадет.
-?
- Дело в том, дражайший Илья Николаевич, что некие ухари от литературы объявили, что человека с фамилией Семецкий, именем Юрий и отчеством Михайлович на просторах бывшего СССР не существует.
И на этом основании начали меня вставлять в разные фантастические книги. Была даже серия, в которой меня убивали каждый день и разными способами, иногда - совсем экзотическими.
Согласно этой писанине, о каждой моей смерти людям, находившимся в тот момент неподалеку, приходили на коммуникатор сообщения, в которых излагались обстоятельства моей очередной гибели.
- А что такое коммуникатор?
- Для простоты скажу, что это устройство позволяет получать текстовые сообщения. Такие вещи существовали реально.
- Понятно.
- Так вот, на самом-то деле я существовал! Жил, работал, детей растил, внуков нянчил. Надо полагать, старуха Клио решила в очередной раз саркастически ухмыльнуться. И к моменту перехода я был поставлен жизненными обстоятельствами в практически безвыходное положение.
Хлопая дверью, я ни на что не рассчитывал. Как видите, напрасно. Вот, сижу, наслаждаюсь вашим шикарным кофе. И теряюсь в догадках, я ли был тем, кому писал Сет Хаккам, или мне была подарена личность этого парня. А может, он действительно был моим предком? Темно все как-то.
- Не мучайтесь. Знания и воспоминания реальны. Даже если это дар, они все одно - Ваши.
Писавшие о Вас как о вымышленной фигуре, действительно сформировали новую реальность. Им же кто-то да поверил, не правда ли?
-Наверное, поверил.
- Вот вам и лишний камушек в коллективное сознательное.
- Камушек, песчинка, дуновение ветра, в итоге лавина, и вот я здесь. А ведь как спокойно и хорошо я жил до определенного момента! Никаких тебе реинкарнаций!
Хотя... Да пожалуй... Одного несчастного, кричавшего о вселении в него чьей-то души я припомнить все же могу.
- В Городе просто не могло не быть сумасшедшего, вообразившего себя Наполеоном или Марксом.
- Ну таких я не знал, они тихо лечились где-то там. Известных, патентованных шутов у нас два. Ося 'Паровоз', грезящий искровыми передатчиками для всех, и бегающий за пару копеек с членом наперевес от Привоза до Екатерининской. И несчастный бездомный Мотя, вообразивший себя бароном Августом фон Эшевальдом.
А вообще-то, Илья Николаевич, - произнес я внезапно севшим, хриплым голосом. - Как по мне, так лучше было к чертям в ад, чем сюда. Я же вижу! И это - проклятие. Вы представить не можете, сколько вокруг мерзости, грязных мыслей, гнилых душ.
Попробуйте влезть в мою шкуру, и вы проклянете день и час, когда обрели способность видеть мир таким, каков он есть!
- Тогда не могу не задать вопрос. Молодой человек, вы догадываетесь, что ваша деятельность вызывает серьезные опасения? Только вот, пока серьезные люди не определились, что с Вами делать.
Все, что Вам удалось осуществить, произошло лишь потому, что никто не успел опомниться и вычислить источник возмущений. Но, как вы сами понимаете, умных людей у нас более чем достаточно, а после того, что вы уже сотворили...
И вот еще что: сe n'est pas bon, подменять базовые характеристики личностей, с вами соприкасающихся. Чревато, знаете ли. Меня охватывает ужас от одной только мысли, что вот так, легко и просто можно стереть с лица Земли что личность, что народ, и заменить его чем-то иным, искусственным, не имеющим истории развития. Неужто по-другому - никак?!
Я ответил ему цитатой.
- Говорилось: 'Оставь нас и дай нам идти своей дорогой'. И был ответ: 'сердце мое полно жалости, я не могу этого сделать'. Такие дела, профессор.
- Je veux vous inviter... к себе, в Питер. Вы же понимаете...
- Понимаю.
- Едем немедленно.
Часом позже.
- Вера! Как тебе не стыдно! Тебе не говорили, что подслушивать нехорошо?! А в ментальном пространстве, так и неприлично!
- Ни капельки, братик! Я с детства знаю - тебя только оставь без присмотра, потом убирать замучаешься. И что из того, что ты вырос? Как был разгильдяем, так им и остался. Даже не удосужился заметить, что за тобой присматривали! Так я им магнитофон сожгла - здесь им не тут!
- Гулять с щенком будешь?
- И гулять, и кормить - куда же я денусь... Только возвращайся скорее, мы ждать будем.
- Обещаю!
- Салон-вагон? - удивленно протянул я, войдя вслед за Ильей Николаевичем в правую дверь внешне ничем не примечательного вагона. - Да кто ж вы такой, на самом-то деле, а?
- Не берите в голову лишнего, Юрий Михайлович, - отмахнулся Вельяминов. - Вагон перегоняют в Ленинград, а то, что мы в нем едем, всего лишь дружеская любезность хорошего человека.
Профессор явно лукавил. Судя по подобострастно выпученным глазам одетого в новую, с иголочки униформу проводника, все было намного интереснее.
Неопределенно махнув в воздухе тонкими пальцами аристократа, Илья Николаевич распорядился:
- Тимофей, голубчик, сообрази нам чего-нибудь ...эдакого. А то у молодого человека маковой росинки во рту с утра не было.
- Будет исполнено, - произнес наш проводник, после чего скрылся в недрах вагона. Он так напрягался, изображая усердие, что приобрел несомненное сходство с сосредоточенно гадящим котом. Терпеть не могу лакеев по жизни!
- Пока не принесли ужин, мне надо немного поработать, - сказал я своему спутнику.
- Да ради бога! Вот, располагайтесь. Как видите, письменные принадлежности в зажимах. Чувствуйте себя как дома, Юрий Михайлович.
- Ну, дом у меня нескоро будет - пробурчал я, вытаскивая из зажима лист бумаги.
Минут через пятнадцать, Илья Николаевич, глядя на бесконечные столбцы цифр и знаков, соединяемых тонкими, толстыми, прерывистыми линиями и стрелками, не утерпел и поинтересовался:
- Стесняюсь спросить, но что это?
- Расшифровка того самого послания, что вы так тщательно перерисовали на кальку.
- Так Вы же его еще в больнице прочитали?!
- Да нет, Илья Николаевич, то был первый слой понимания.
- А подробнее нельзя?
- Если интересно, можно и подробнее. Серьезные вещи пишутся обыкновенно в пять уровней.
