Максим Бодягин - Машина снов
Но со двора в приоткрытый створ дверей в ответ не донеслось никакого тревожного звука. Никто ничего не заметил. Марко стряхнул палочку на ковёр, рывком втащил стражника в покои, падая на спину и одновременно прикрывая двери ногой. Некоторое время он отдувался, восстанавливая дыхание, потом бросил взгляд на отца и дядю.
Те с некоторым удивлением смотрели на случившееся, и до Марка только дошло, что до сих пор они ни разу не видели его в бою. И даже, скорее всего, представить не могли, как он мог сражаться. Эта мысль слегка развеселила Марка.
— Он жив, но будет лежать без сознания довольно долго, — сказал он, деловито снимая с охранника воронёный шлем с алым бунчуком и тёмную кирасу. — Если вас спросят, как всё это вышло, скажите, что он просто упал. Вы не видели почему. Он полнокровный, краснолицый, следов я никаких не оставил. Авось, вам и поверят. Скажете, удар его хватил. Хотя, надеюсь, что, к тому моменту как я вернусь, у нас уже не будет необходимости оправдываться. И помни, дядя, одно неловкое движение с твоей стороны — и ты будешь валяться точно так же, как этот здоровяк. Только мёртвый.
Через минуту Марко уже выскользнул из павильона, тщательно заперев за собой дверь. Неудобный шлем елозил по макушке при каждом шаге, а слишком большая кираса подпрыгивала на груди, больно стуча нижним краем по бёдрам. Марко постарался вжать голову в плечи и как можно быстрее, но всё-таки не переходя на бег, пересёк площадь, ушёл в тень нависающей пагоды и устремился на запад, придерживая тяжеленную саблю, нещадно брякавшую о край кирасы. Он понимал, что со стороны, скорее всего, выглядит как ряженый, как ребёнок, нацепивший отцовский доспех, но лучники на башнях вряд ли станут сверху разглядывать какого-то рядового стражника так дотошно. Знакомое алое пятно бунчука на чёрном блюдце шлема должно усыпить их бдительность.
Через пару кварталов Марко всё-таки решился на бег и вдруг понял, что не просто бежит. Точнее, ноги больше не являются источником движения. Как только он осознал это удивительное чувство, его закружил порыв необычайного вдохновения, словно невидимые ладони подхватили его под руки и понесли по воздуху, заставляя лишь слегка касаться земли носками сапог, словно бы его влекло каким-то ветром чудовищной силы, а сам он стал лишь клочком оторвавшегося паруса. Боясь утратить чувство восхищения полётом, он чуть поворотил голову, чтобы оглянуться по сторонам. Всё выглядело как обычно, разве что прохожие казались чуть окутаны туманом или слабой дымкой.
Марко даже не понимал, где именно, по каким точно кварталам он бежит, ему было не до того. Он мог бы бежать даже с закрытыми глазами, потому что вперёд его вело отнюдь не зрение, его влекла за собой невыносимая жажда достичь цели, жажда, сравнимая лишь с болезненным бегом гончей, чей разум застят запах кровавого следа и предчувствие того сладостного сопротивления, которое она ощутит, впиваясь челюстями в чужую плоть, с каждым мгновением слабеющую под её клыками. Он слегка сожмурился не то от этого сладкого предчувствия, не то от потока встречного воздуха, всем телом ввинчиваясь в невидимое русло силового потока, словно Гольфстрим струящегося над улицами дворца.
Он даже не ожидал, что всё произойдёт именно так. Достаточно оказалось лишь вспомнить еле различимый дымный след, который внезапно открылся ему, когда он разрубил последнего из демонов возле фанзы дурачка Чжао, как все тонкие фибры, все органы, чувствительные к порывам призрачного ветра, дувшего между мирами, воспламенились жаждой. «Должно быть, так саднят жабры рыбы, которую только что вынули из воды», — подумал Марко, делая резкий разворот и играючи перепрыгивая через головы трёх фрейлин на какой-то подоконник, а с него — на карниз, тянувшийся вдоль второго этажа.
Марко мчался, с неистовой силой рассекая пространство, словно самка лосося, стремящаяся отнереститься в верховьях реки и прыгающая через кипящие пороги. Но зацикленные на своих рутинных делах дворцовые обитатели его попросту не видели. Только бдительные стражники на башнях замечали какой-то странный вихрь, необычный тёмный смерч, несущийся по улицам, но никто из них не поклялся бы, что распознал в нём человеческое существо, столь необычной показалась бы им сама возможность человека двигаться настолько быстро, случись кому-нибудь спросить их об этом.
Марко чувствовал, что его словно пронзает какая-то нить, по которой он движется, как бусина; в этом было что-то сродни тому же чувству, что он недавно испытал во сне, в чреве великого дракона, но сейчас нить казалась крепче, и, чем ближе к цели продвигался Марко, тем больше клеток тела охватывала эта радостная дрожь, распространяющаяся от позвоночника по всей спине, переходящая на грудь. Он чувствовал странный запах, смутно знакомый раньше, но теперь приобретший совершенно новое значение — теперь это был запах жертвы. Добычи, которую он вот-вот схватит. Той цели, которую он вот-вот достигнет, чтобы наконец получить ответы на все вопросы, на все до единого.
Он взбежал по диагонально восходящей водосточной трубе, перепрыгнул на конёк соседней крыши, скользнул вниз по скату, перемахнул на следующее здание, молнией прыгнул в распахнутое окно, насквозь пробежал какой-то длинный коридор, выбил ногой створки следующего окна, втянув носом воздух, повернул направо и длинным прыжком перемахнул улицу, чтобы на следующем карнизе замереть, как вкопаный.
Он знал это место.
Он бывал здесь раньше.
Горечь, ярость и облегчение от того, что жизнь подтвердила подозрения, в которых он сам боялся признаться себе, нахлынули на Марка, заставив его встряхнуться подобно собаке, чтобы спокойно толкнуть рукой ставни и войти в окно…
Длинная комната, практически без мебели, но с множеством окон, днём заливавших её ярким солнечным заревом, а сейчас — мягким светом надвигающихся сумерек, заканчивалась алой резной ширмой, перед которой на сотне подушек, подобно изваянию, обёрнутому в десяток одеял, возвышалась Хоахчин. Императорская кормилица. Матушка. Тонкий дымок десятков курильниц и неверный свет от углей делали её образ несколько нереальным. Как во сне. Марко горько усмехнулся, сказав:
— Ну, здравствуй, матушка.
Фигура в конце комнаты чуть шевельнулась, не раскрывая глаз, и Марко едва успел увернуться: невесть откуда взявшийся огромный воин практически падал на него с потолка, скаля нечеловеческие клыки. Несмотря на мунгальское платье и обычное для ханского нухура вооружение, лицо его совершенно не походило ни на одно из человеческих лиц: в прорезях глаз виднелась только пустая чернота, а зубы более всего смахивали на собачьи.
Марко упал навзничь и прогнулся, пропуская воина над собой, дав вдогонку отмашку мечом, но лишь зацепив подол мунгальского халата, и тут же услышал шорох слева: второй боец с таким же чудовищным лицом и такого же нечеловеческого роста уже бежал к нему от окна. Марко быстро повернулся, стараясь краем глаза углядеть, что делает Хоахчин, и, прыгнув навстречу замахнувшемуся нухуру, быстро скрутился на одной ноге, с размаху воткнув саблю ему точно в мочевой пузырь. Второй воин, пытавшийся атаковать его со спины, налетел на своего собрата, звучно ударив его в кирасу своим грудным щитком. Марко резко опрокинулся на спину, отталкиваясь от замеревших на миг воинов, прыжком вскочил и раскроил затылок второму нухуру, ещё не освободившемуся от странного захвата.
«Да они совсем тупые», — радостно отметил про себя Марко, только успев взять новое дыхание для того, чтобы совершенно рефлекторно отбить атаку третьего воина-копьеносца, взявшегося неизвестно откуда. Несмотря на некоторую неуклюжесть, чёртовы призраки обладали какой-то медвежьей силой, что зафиксировало сознание Марка, пока он ехал по гладкому полу на коленях, отброшенный от угла, где сидела Хоахчин, ударом древка.
Он взмахнул саблей и, почувствовав, как непривычно заныла кисть, в очередной раз проклял усатого тюрка, у которого он забрал этот тяжеленный и неудобный клинок, откованный и сбалансированный так небрежно, словно им собирались в лучшем случае колоть дрова, а в худшем — только махать на параде.
Сабля наискось рассекла внутренюю поверхность бедра стражника, Марко инстинктивно сощурился, чтобы уберечь глаза от потока крови из разрубленной артерии, но крови не выступило ни капельки. Нухур выронил копьё, сжав разрубленное бедро пальцами, но из раны сочился только тёмный непрозрачный дым. «Я знал», — удовлетворённо отметило что-то внутри Марка, юноша подпрыгнул и со всей силы обрушил саблю на ключицу призрачного воина, разрубая его по диагонали.
На бегу подхватив с пола копьё, он краем глаза увидел, как растворяется в пространстве тело самого первого из зарубленных им призраков, и быстро метнул его в четвёртого воина, материализовавшегося возле окна. Тот не успел увернуться от броска — слишком мало оказалось расстояние, — и только его ноги в тяжёлых, обшитых железными бляхами кавалерийских сапогах, мелькнули над полом.
