Максим Бодягин - Машина снов
Жуки горячи. Их крылышки из раскалённых камней. Их лапки искрят. Иголочки. Иголочки огня. Всюду иголочки огня. Огонь выжидает. Огонь не сжигает. Он не греет. Жжёт. Но не сжигает совсем. Я буду полыхать вечно. Вечно.
Меня убивает. Я убит. Меня оживляет. Я ожит. Меня жжёт. Я сгорел. Меня отпускает. Я вода. Господи-господи- господи. Как хорошо. Как? Я не знаю как. Хорошо. Я хочу гореть. Так. Гореть так. Вечно.
Мои пальцы горят. Каждый палец — я. Каждая клеточка — я. Каждый огонёк — я. Каждая секунда — я. Каждая песчинка — я. Мои пальцы. Где мои пальцы? Мои пальцы в огне. Огонь — это я.
Хххып.
Хххып.
Дыхание вернулось. Дышать сладко. Воздух сладкий. Губы сладкие. Язык как мёд. Запах повсюду. Запах сотен плотей. Мясо как мёд. Горячий от огня мёд. Жидкое пламя. Полыхает. Полыхает. Повсюду. Господи-господи-господи. Повсюду. Вечно]
…от немыслимого, запредельного наслаждения. Это не было удо — вольствие обычного рода. Сто тысяч молний вожделения и плотского восторга бились внутри этого таинственного шара. Марко еле пришёл в себя, всё ещё чувствуя дрожь в мышцах, съёжившихся от такого неистового напора. Он сидел на полу. По его лицу текли слёзы счастья. Он чуть- чуть сжал шар в ладонях, и волна сладостного безумия опрокинула его на спину, выгнув дугой и заставив биться в судорогах каждую клетку тела.
[господи-господи-господи… ]
Он обалдело открыл глаза, совершенно не обращая внимания на то, что из его раскрытого рта почти потоком бежит слюна. В его ладонях плясало удивительное, прекрасное, чарующее, сверхъестественное. Море огня, заключённое в невидимую шарообразную оболочку, покалывающее его прямо в сердце сквозь намокшую от пота одежду.
[как патока, как сладкий горячий мёд, господи-господи-господи]
Он расслабил ворот и набрал полную грудь воздуха, приготовясь ещё раз сжать шар, возможно, чуть сильнее, чем до этого, но вдруг откуда-то изнутри головы прозвучал глубокий женский голос:
— Стой, молодой господин!
Марко хотел отмахнуться от мешающего голоса, но какая-то часть сознания, небольшой его кусочек, уцелевший от полыхающего страстного огня, исторгаемого шаром, трезво шепнул ему о том, что в этот момент он совершенно беззащитен. Дрожащий, вялый, насквозь мокрый от пота, Марко нехотя повернул голову и обмер.
В глубине покоев стояла высокая, почти с него ростом, женщина в придворном катайском платье изумрудного шёлка, лицо её поминутно закрывали оранжевые сполохи. Те же иголочки огня, что плясали в глубине чудесного шара, прорывались из пор её кожи, укрывая её чем-то, что можно было бы принять за… шерстяной покров. Уцивитель — ная догадка вдруг поразила Марка, свалившись ниоткуда и упав в цепочку его более ранних мыслей, как последний кусочек головоломки, и он бессознательно пробормотал:
— Мать-лиса?
— Здравствуй, Маго Боло, — прошелестел в ответ голос, сводящий с ума знакомыми нотками.
[хххып]
[хххып]
[воздух]
[нужен воздух]
Мать-лиса выглядела как женщина, абсолютно не имеющая возраста, но настолько прекрасная, будто бы впитавшая в себя всё очарование, дарованное женскому полу. В ней сквозили и девичья гибкость, и полное расцвета достоинство женщины средних лет, и мудрость глубокой старухи. Она сделала шаг, чуть шевельнулся подол, и этот шаг разом покрыл всю комнату, приблизив её вплотную к Марку, который чуть не задохнулся от возбуждающего мускусного аромата, вздыбившего все волоски на его теле.
— Дай мне его, — властно, но с удивительно глубокой нежной интонацией попросила мать-лиса, протянув к шару крохотную нечеловеческую руку, окружённую сиянием оранжевых сполохов.
Заворожённый, Марко протянул было ей шар, но в тот же момент понял, что совершенно не готов расстаться с этим сокровищем.
— Не могу, — еле просипел он пересохшим голосом.
— Это убьёт тебя, дурачок, — колокольчиком засмеялась мать- лиса, чарующе запрокинув изящную голову.
Марко ощутил укол ревности пополам с вожделением. Он не мог отдать шар. Он слегка сжал его кончиками пальцев и, теряя дыхание от счастья, почувствовал, как в ладони вливается непередаваемое сладостное ощущение оргазма, охватывающее всё тело до самых кончиков волос.
[кончики
кончики проволоки
торчат
волоски
господи-господи]
В этот же миг лицо матери-лисы исказилось от укола боли, она согнулась пополам, как от удара в живот, сияние вокруг её лица потускнело, да и само лицо внезапно посерело, пожухло, как палые листья.
— Стой, — просительно прошептала она. — Ты не знаешь, что это. Ты очень быстро выпьешь всю его силу, которая разорвёт тебя на тысячи крохотных частиц. Отдай мне его !
— Нет, — прошептал Марко, понемногу приходя в себя.
— Ты хочешь умереть?
— Нет.
— Так почему же…
— Я хочу знать, — ответил он и вдруг протрезвел. Приятное покалывание в руках словно отлило от него и ощущалось так, как будто бы руки жили своей отдельной жизнью. Он удивлённо посмотрел на пылающий шар, внезапно ощутив, что слёзы широким потоком залили щёки и слегка зудят солёным ядом в уголках искусанных губ. — Я отдам его тебе. Но только в том случае, если ты расскажешь мне то, что я хочу знать!
— Хорошо, спрашивай, — как-то буднично ответила мать-лиса. Марко не поверил ей и, отводя шар за спину, потребовал:
— Клянись детьми!
Мать-лиса сначала засмеялась, потом лицо её исказилось от досады, в глазах коротко полыхнула злость, однако она овладела собой и слегка понуро ответила:
— Хорошо. Клянусь своими детьми, что не причиню тебе вреда и отвечу на все вопросы…
— Полно, искренне и правдиво…
— Полно, искренне и правдиво, — слегка раздражённо повторила мать-лиса и грациозно опустилась на пол рядом с Марком, сложив колени, соблазнительно прочертившие изумрудный шёлк подола. Марку пришлось сосредоточиться на чувстве покалывания, которое вызывал в его ладонях магический шар, чтобы не потерять сознания: при желании мать- лиса могла бы лишить его разума одним прикосновением. На мгновение он испытал короткое дежа-вю, но, вспомнив, как Хубилай казнил маленькую лисичку, и, главное, восстановив в памяти его последующую проповедь, постарался вызвать в себе чувство спасительного хладнокровия.
— Так у вас на самом деле нет шерсти? — спросил Марко, скорее чтобы просто начать тяжёлый разговор, но тут же пожалел о легкомысленности своего вопроса. Однако мать-лиса не обратила внимания на детское начало беседы и, склонив голову, вытянула вперёд крохотную руку, окружённую светлым маревом:
— Нет, это не шерсть. Это сполохи звёздного огня. Видишь, они как иголочки. Они вырываются наружу, когда мы чувствуем возбуждение или горе, или, допустим, сильный страх, и тогда у людей возникает такое чувство, будто бы мы покрыты огненной шерстью. Но нет. Анатомически мы — обычные женщины. И снизу, и сверху у нас всё точно так же, мы можем забеременеть и иметь детей. Мы так же кормим их грудью. Правда, у нас рождаются только девочки. Есть, конечно, легенды о том, что кто-то из наших родил мальчишку, но… Сама я так и не смогла воочию убедиться в этом. А я, поверь, живу очень долго.
— И сколько тебе лет?
— Я видела весеннее цветение сливы тысячу сорок три раза…
*****Семнадцать.
— Какими бы эпитетами ни награждала нас молва, мы, увы, далеко не всемогущи, — сказала мать-лисица, лениво растягивая катайские слова. — Наша власть имеет пределы, и они довольно глупы. Например, наша магия почти бессильна против женщин. Не против всех женщин и не всегда, но, в целом, овладеть женским умом нам довольно трудно. Иногда, во время особенно удачного расположения луны, нам удаётся на некоторое время их одурачить, но это случается редко. И морок длится недолго. Сильная и опытная лисица может, разумеется, на какое-то время ввести обычную женщину в заблуждение, но это… м-м-м… опасно и неприятно. Когда чары развеиваются, такая женщина понимает, что стала игрушкой в чужих руках, и превращается во врага. А тебе, должно быть, известно, что мстящая женщина непредсказуема и опасна своей решимостью: она не пожалеет ни себя, ни близких, чтобы отомстить. Поэтому в наших делах мы стараемся держаться от них подальше, — вздохнула мать-лисица и хлопнула в ладоши.
Три женщины-лисицы неслышно вошли в комнату, держа в руках подносы с чаем и сладостями. Одетые в роскошные придворные наряды, богато расшитые драгоценными камнями и жемчугом, они остановились на почтительном расстоянии, исподлобья бросая хищные взгляды на пылающий шар в руках Марка. В этих коротких взглядах читалось столько звериной жадности, столько жажды обладания, искажавшей их красивые ухоженные лица, что Марко ощутил укол ужаса. Казалось, что через секунду они обратятся в гарпий и разорвут его в клочья, только бы отобрать свою драгоценность. Он украдкой чуть сжал шар, и они тут же почувствовали его власть, устремив глаза в пол. От них веяло тем же сводящим с ума ароматом мускуса пополам с чем-то сладким, даже слегка приторным, что и от матери-лисы.
