Петр Воробьев - Горм, сын Хёрдакнута
- Что такое? Два-ста рогаста, четыре-ста ходаста, один хтырок, да два ухтырка? - спрашивала Птаха у Букана.
- Яросвете спаси, такой ворожбы и я не знаю, - посетовал знахарь Глум, только поднявшийся на палубу.
- Дурилка ты толстинная, это ж корова, - нянька Новожея хлопнула его по плечу, так что из вотолы знахаря полетела пыль.
- У нас заведено, по случаю удачного перехода, на берегу для ватаги раскупорить бочонок, - Ушкуй ступил на крупный песок, зимнее пиво на одном плече, напугай на другом. Птица вспорхнула и отправилась в облет окрестностей. Достигнув края леса, напугай сделал пару кругов и вернулся, сообщив:
- Коварные кролики!
- Мы не одни! - пояснил шкипер Пря́мого, и его правая рука потянулась к рукояти меча.
Из леса вышли пятеро. Шедший впереди и самый высокий был почти наг и то ли от природы темен лицом, то ли так раскрашен - на его коже проступал сложный узор. В правой руке высокого был отделанный перьями, раковинами, и еще не пойми чем жезл, загадочно исторгавший дым. За ним следовали четверо, одетые более по погоде и ростом пониже. У одного из них, узкоглазого и плосколицего, на широких плечах, как воротник, сидела здоровенная выдра с длинным хвостом, короткими перепончатыми лапами со здоровенными когтями, толстой мордой, и любопытными глазками.
- Шеко́лиакве́ку, - сказал голый. - На́хтене́йун?
- Коварные кролики, - подтвердил напугай, вспархивая Ушкую на плечо.
Воины с Губителя Нарвалов подняли мечи и копья. Рука одного из пришельцев с разноцветной ленточкой в буйных волосах приблизилась к топору, заткнутому за кожаный кушак.
- Эй, полегче с копьями, - Хельги шагнул на берег. - Да будет в ваших сетях рыба, незнакомцы.
Копья опустились. Плосколицый с выдрой развел руками и белозубо улыбнулся. На берегу стояли пятеро из леса (не считая выдры), Живорад, Бойко, Ушкуй с напугаем на плече, Водима, Бобырь, и корова с Пря́мого, Челодрыг, Краки, Карли, Энгуль, Скари, и Хельги с Губителя Нарвалов.
- Мууууу, - известила корова, увидев торчавшую из-под снега изрядно пожухшую зелень.
Пришельцы, почему-то очень впечатленные мычанием, расступились перед животным, сопровождая его почтительными взглядами. Корова понюхала, потом щипнула траву и принялась жевать. Ее вроде перестало качать из стороны в сторону. Хельги присмотрелся к лицам пятерых - каким-то таинственным образом, узоры были не просто нанесены на их кожу, а выступали из-под нее, устрашающе у плосколицего, загадочно у полунагого, и потешно у второго плосколицего, наделяя его неуловимым сходством с барсуком. Вдобавок, барсуковатый плосколицый держал в руках дудку из кости, когда-то поднимавшей моржовый уд - и кто только придумал в эдакое дуть.
- Разделите с нами, чем боги послали, - Ушкуй поставил бочонок на песок и указал на него.
- У́насу́на? - справился потешный плосколицый поменьше ростом у своего товарища с выдрой, глядя на бочонок.
- Спроси что полегче, - ответил генен ученику, полностью смутив того своим незнанием ответа. - Я думал, это барабан для обряда, а в нем, оказывается, что-то налито...
- Слушай, что мы на этих диких да крашеных будем зимнее пиво губить? Дадим им чего другого, им и невдомек, может, молока? - предложил Бобырь.
- Я тебе дам молоко изводить, Бобырище-упырище красноносое, - вступила с Пря́мого Птаха. - Молоко для дитяти!
- Локке, скинь-ка нам еще шкуру вина, - Хельги поежился. - Али, Скари, как насчет костерка?
- На самом деле, кто это такие? - Энгуль, для которого это было первое путешествие за пределы Танемарка (как, впрочем, и для Хельги и многих других), с удивлением оглядывал лесных выходцев.
- По моему разумению, шаманы, как у Само, например. Ведуны, с духами знаются, и за то все их почитают. Кружек на всех не хватит, делитесь с соседями, - Ушкуй вытащил затычку и уже разливал пиво. - За ветер, чтоб дул, за корабль, чтоб шел, и за деву, чтоб любила!
Поклонившись в сторону Пря́мого и Птахи, он пригубил свое зимнее пиво и передал деревянную кружку голому с дымящимся жезлом. Тот осторожно попробовал напиток и повторил поклон Ушкуя. Глаза голого шамана слегка расширились, и он сказал что-то длинное и звучное своим спутникам.
- Обряд очищения у пришельцев с востока... кхе... необычный, - потрясение Идущего в Собственной Тени было до того сильно, что даже ненадолго отразилось на его лице. - В чаше, судя по вкусу, сжиженный лесной пожар. Попробуй, только осторожно.
Приняв чашу, Защитник Выдр сперва понюхал напиток. Запах был растительным и довольно сложным, с горчинкой. Потом он сделал маленький глоток и поперхнулся.
- Хо-о-роший обряд, - Оквахо обтер бороденку и передал пустую посудину обратно желтоволосому и синеглазому охотнику с востока. - Надо с ними тоже чем-нибудь волшебным поделиться?
- Глаза цвета фиалок, с кем же я про это недавно говорил, - пробормотал Тадодахо, пристально глядя на Хельги. - А может, это я уже обкурился?
Идущий в Собственной Тени протянул трубку шаману в железной шапке и с птицей. Тот повертел ее в руках, очевидно не зная, что с ней делать. Шаман западного клана медведя взял трубку обратно, курнул, выпустил колечко дыма, и предложил своему предположительному восточному собрату повторить.
- Много не вдыхай, не знаю, чего они еще туда напихали, но гломушу я точно чую, - предупредил Бойко.
Ушкуй больше для виду пыхнул и протянул трубку обратно голому. Тот знаками дал ему понять, что ее следует пустить по кругу. Передав дымящееся устройство Бобырю, шкипер спросил мальчишку:
- А ты откуда знаешь?
- Шаман чердынский меня за гломушей только и гонял. Она еще пьяными огурцами называется.
- Похоже, то же самое, что наша дурман-трава, - предположил Хельги. - Если так, мы сейчас с нее да с зимнего пива натощак окосеем не по-детски, держитесь.
- Бобырь, выдыхай, выдыхай! - Бойко тянул красноносого ушкуйника за рукав. У того пошел дым из ноздрей и даже как будто из волосатых ушей, он глупо захихикал и, чуть не уронив, сунул трубку в руки Хельги.
- Точно, мне уже кажется, что у этого в волосах не ленточка, а змея, и шевелится, - поделился Ушкуй, усиленно моргая глазами.
- Это не кажется, - сказал Карли. - Странный народ мы встретили. Один со змеей, другой с выдрой, третий с удом моржовым...
- То ли дело мы, народ прямой, безыскусный, с голимым напугаем да пестрой коровой, - рассудил Бобырь и икнул.
Железная заслонка вычурной работы (как испокон заведено, в виде слона) в высокой отделанной изразцами печи была приоткрыта, внутри жарко горел огонь. Его свет казался красным и слабым в сравнении с пламенами над фитилями в двух высоких стеклянных трубках на столе, питаемыми китовым жиром. За слюдой в свинцовом переплете высокого двустворчатого окна летали снежинки. У тяжелого резного стола в белом покое Святогорова терема сидели семеро.
Гуннбьорн повертел на красиво разрисованной приключениями Семаргла столешнице новую шапку из белодушки - подарок тестя. Рассказывай он новости только Святогору, Быляте, и старому новому посаднику Селимиру, он бы так не стеснялся, но присутствие Званы-вестницы и Бушуихи действовало на него подавляюще, как и сама мысль о том, что последняя теперь неисповедимой волей богов приходилась ему какой-то родственницей. Впрочем, и неподвижный мрачный взгляд наволокского воеводы Люта, о чьей кровожадности аж в песнях пелось, не особенно помогал.
- Так какие ж последние вести с Энгульсея в Роскильду пришли? - вывел его из состояния полной потерянности вопрос Быляты.
- Флот Йормунрека день простоял у входа в Гримсфьорд, там встретился с одним кораблем, что пришел с юга, и тоже отправился на юг, не заходя в Гримсбю. С Йормунрековой ватагой пошло и несколько десятков дружинников из Танемарка, так что Хёрдакнут, Торлейв, и Йормунрек по-прежнему друзья. В той же грамоте, что витбирские кузнецы послали с вестником в Хроарскильде, говорилось, что Губитель Нарвалов и Пря́мый вместе стояли в гавани, взяли на борт большой запас угля, сушеного мяса, клюквы, и пива, и пошли в Кромсхавн. Вестник еще привез песню про печаль хранительницы Меркланда, и как ее мольбы так растрогали двух молодых шкиперов, что они отправились навстречу буре на поиски пропавших меркландских кораблей.
- Под зиму, да в Завечернее море, - Былята недоверчиво покачал головой. - Мое разумение, они на Скеггьяре зазимовали. У Трондура Рыжего в его чертоге Гёта, если тот жив еще.
- Жив Трондур, скорее всего. Да и не так еще стар, тебе, Былятко, в сыны годится, - сказала Звана.
- Ты, Былята свет Прилукович, зятя моего не знаешь, - впервые за долгое время вступил в разговор воевода с севера. - Он один раз потехи для с дружком своим Живорадом-разбивалой с корабля на камусных лыжах посреди зимы пошел на Лось-звезду снизу поглядеть, да проверить, правда ли, что прямо под ней из земного круга ось торчит, а подле нее два ушкуя спят.
- Так правда? - с заметным любопытством спросила Звана.
