Алан Силлитоу - Ключ от двери
Она стала какой-то чужой после полутора месяцев разлуки, и он чувствовал, что так они не будут ближе друг другу. Он вспомнил, как поженились Джоан и Джим: все произошло месяца три назад, когда Джоан сказала Джиму, что она беременна, а к тому времени, как она выяснила, что тревога была напрасной, они были уже помолвлены, однако никто из них не стал поднимать из-за этого шум или откладывать свадьбу. И Джим тогда сказал Брайну, что, когда человек помолвлен, люди на него смотрят с большим уважением и относятся к нему, как к взрослому. Но Брайну все это было ни к чему, и теперь он подумал, не обманывает ли его Полин, говоря по примеру Джоан, что беременна, просто для того, чтобы заставить жениться.
— Мама как-то утром увидела, что меня тошнит, и я сказала, что это просто желчь разлилась, но, когда она заметила, что это продолжается целую неделю, то потащила меня к врачу. Я вообще-то почти наверняка знала, потому что прошли все сроки. И все же надеялась, вдруг это что-нибудь другое, а теперь вот...
Она улыбнулась, и он понял, что она вовсе не думает вынуждать его к помолвке, как это сделала Джоан.
— Дело дрянь, — сказал он, робко улыбаясь ей в ответ. Он не знал, смеяться ему или плакать, его лихорадило.
— Да, дело дрянь, если ты так смотришь на это, — ответила она.
Они шли, взявшись за руки, по иссиня-черному мраку аллеи, и холодный ветер дул им в лицо. И тогда он сказал, не подумав — во всяком случае, он еще только думал, сказать или нет, и вдруг решился сказать, не размышляя:
— Надо готовиться к свадьбе.
— А ты этого хочешь? — спросила она ровным, спокойным тоном, будто речь шла о чем-то совсем постороннем.
Он сжал ее руку.
— Да, представь себе. И, если ты согласна, мы поженимся.
Она усмехнулась.
— Может быть, ты просто считаешь, что обязан это сделать?
— Мы достаточно давно встречаемся!
— И все же мне жаль, что это выходит как-то по необходимости. Не люблю, когда что-нибудь делают по необходимости, понимаешь?
Он обиделся.
— Это ты к чему?
— Сама не знаю. Просто по-другому было бы лучше.
— Может быть.
— Не в том дело, что мне хочется обвенчаться с тобой в церкви и все такое, — сказала она. — Это давно устарело. Раз уж мы с тобой живем, то какая разница?
— Да, это так, — согласился он, — хотя не думаю, что твоей маме и Бетти это особенно понравилось бы.
— Милый, но ведь главное — это мы с тобой, правда? В наше время редко кто в церковь идет венчаться.
— Конечно, — сказал он. — Надо бы нам в «Могучий дуб» сейчас зайти, отметить это событие, отпраздновать. Это ведь считается праздником, помолвка-то. — Он пытался отделаться от засевшего в нем чувства, что его поймали, заманили в ловушку, навалили на него бремя ответственности.
— Я б рада выпить с тобой, только сейчас и смотреть не могу на спиртное.
— Да я и сам... — Он был доволен тем, что она испытывает то же смутное чувство. — Может, завтра, — сказал он. — Хотя особенно спешить незачем.
— Конечно, но и тянуть особенно мы не можем.
— Я обо всем позабочусь, не беспокойся. Возьму отпуск и все такое.
— Ну что ж, если только ты не сбежишь, — сказала она полусерьезно, чтобы посмотреть, как он это воспримет.
— Я убежал бы, если б хотел, — сказал он твердо,— но не хочу. Я тебя очень люблю, ты знаешь.
— Что-то я не припомню... — поддразнила она его.
— Да я же говорил тебе! — закричал он. — Сколько раз говорил!
— Знаю, знаю, милый.
— Но вид у тебя всегда был такой, будто ты мне не верила.
— А ты как думал? Мы и так далеко зашли, дальше некуда. — Напоминание о том, что у него будет ребенок, сразу смирило его, и он привлек ее к себе.
— Ну, не надо спорить, милая.
— За эти три недели я вся извелась. А тут еще мама меня допекает.
— Почему же ты не написала мне? — крикнул он. — Я бы пулей примчался. Никто б не посмел меня остановить.
— Сама не знаю. Я думала, писать об этом не стоит. И мама тоже так сказала, когда узнала.
— Думала, я сбегу и поминай как звали, — усмехнулся он.
Ее кулак больно ткнул его в бок.
— Вовсе нет, ты, хитрая бестия. Можешь убираться на все четыре стороны, если хочешь: я все равно рожу ребенка и обойдусь без твоей помощи. Знаешь, что мама сказала? «Не выходи за него, если он тебе не нравится. Но если хочешь, то так все-таки лучше». Мне не больше твоего хочется так рано замуж выходить. И я вовсе не оттого за тебя выхожу, что ребенок. Я и с ребенком могу дома жить и работу не бросать.
Он потер ушибленный бок: иногда она бывает кроткой, как ангел, а иной раз как вспылит — только держись.
— Чего ты взъелась? Я же пошутил.
— Ладно, — сказала она. — Только тебе иногда тоже не мешает быть ко мне подобрее.
— Так я же часто... — Он хотел подчеркнуть свою доброту. — Видишь, я еду домой в отпуск, мчусь из самого Глостершира, чтоб с тобой повидаться, а ты меня вон чем встречаешь. Думаешь, меня это не ошарашило?
— Понимаю, а только я ведь не могла по-другому, правда? Я рада, что ты приехал. Теперь мне стало полегче.
Губы их слились в долгом поцелуе, и они оторвались друг от друга, только когда проезжавшая мимо машина осветила их фарами, сворачивая возле Балун-Хаузиз.
— А я не боюсь, что у меня родится ребенок, — сказала она. — Я уверена, что буду любить его и все будет хорошо.
— Ну, значит, все в порядке. Мы ведь сами на это шли.
Радость и страх наполняли его. Потрясение первых минут, когда будущее показалось ему непроглядным, как океан мрака, за последние полчаса перестало быть таким пугающим, и мало-помалу его наполнило чувство огромной радости. Шагая в обнимку, они пересекли шоссе и вышли на дальнюю опушку леса.
За день до того, как Брайну нужно было возвращаться в Глостершир, у них во дворе появился Берт, одетый с иголочки, в берете, в походной форме и с орденскими ленточками, полученными за последний бросок через Рейн. Полк его был расквартирован в Триесте, и он проехал через всю Европу, чуть не двое суток тащился в жестких вагонах, чтобы — как он в шутку сказал Хэролду Ситону — вволю наслушаться Рэдфорда, выпить и всласть пощупать какую-нибудь толстушку.
Им было по пути, и они вместе вышли из дому. Брайн шел к Полин в Эспли, а Берт хотел зайти к брату, жившему неподалеку, в Синдерхилле. Стояла сухая погода, жара, казалось, никогда не кончится — она держалась уже целую неделю, — и они шли, разговаривая о службе в армии. Брайну казарма не нравилась, но он не хотел объяснять Берту, почему, а Берт был, наоборот, в восторге, оттого что не нужно думать, где бы поесть и как достать лишний шиллинг.
— Я, может, еще на три года сверхсрочником завербуюсь, а мог бы на рождество домой вернуться, — сказал он. — Наверняка даже так и сделаю.
— А зачем? — спросил Брайн. — Работы сейчас много.
— Мне в армии служить больше нравится, чем работать. — сказал Берт.
За стеной, сложенной из плит песчаника, протянулось кладбище, на многих могилах клонились под ветром трава и цветы, отсвечивая снежно-белым, алым или коричневым на фоне мрамора. Было воскресное утро; люди пришли сюда навестить родные могилы и хлопотали возле них с садовыми ножницами и лейками. Брайн сказал двоюродному брату:
— Я тоже хочу в некотором роде завербоваться, только на всю жизнь. Я женюсь.
Оба остановились. Берт схватил его за руку и посмотрел ему прямо в глаза.
— Не может быть.
— Да, женюсь. На Полин. А что, ведь мы давно с ней гуляем.
— Да брось ты.
— Что значит «брось»? — Он ждал от Берта каких-то других, горячих слов, а так непонятно даже, что он хотел сказать, считает ли его дураком или разумным человеком, сумасбродом или просто шалопаем, способным жениться только потому, что ему хочется новенького, а может, думает и то и другое. Но он недооценивал Берта, тот хитро взглянул на него и, прищурив один глаз, спросил:
— Она что, ребенка ждет?
И протянул ему пачку сигарет, наверно чтобы смягчить свою бесцеремонность, если он ошибся.
В первую минуту Брайн решил было сказать, что это не так, но не знал, насколько беременность Полин будет заметна к тому времени, когда они поженятся. Да и в любом случае, если она родит ребенка, арифметика будет несложная, все можно на пальцах подсчитать, так что лучше уж признаться сейчас, чем потом оказаться трусливым лжецом.
— Да, она беременна, — сказал он. — И мы женимся.
Они пошли дальше, и теперь Берт держался чуть поодаль, глядя ему в лицо и стараясь угадать, не обманывает ли он.
— Но ведь тогда тебе крышка! — с жаром воскликнул Берт. — Все, теперь ты уж на крючке, приконченный, пришпиленный. А почему бы тебе не удрать?
— Потому что я не хочу. Ведь тогда я не смогу ее видеть.
— Да брось ты. Завербуйся, пусть тебя ушлют за океан, или на худой конец перережь себе глотку, сунь голову в петлю. Господи, тебе же только восемнадцать!
— На будущий год девятнадцать будет, — ухмыльнулся Брайн.
