Ким Холден - Оптимистка
— Она говорила, что это была квартира.
Гас опять улыбается.
— Это определенно преувеличение. Квартирой был гараж на одну машину. У них была двуспальная кровать, несколько коробок, в которой они хранили одежду и складной столик. Вот и все. Тем не менее, они, черт возьми, обожали это место. Только Опти и Грейси могли жить в отстойном гараже и считать, что они в раю.
— Разве мать не оставила им денег? — История становится все хуже и хуже.
— Черт, нет. Мы и об этом узнали только, когда умерла Грейси. Судя по всему, все эти годы Дженис жила на алименты для Опти и Грейс. Она никогда не работала. Отец Опти ушел, когда она была ребенком, и переехал в Англию, на свою родину. Думаю, там он кого-то встретил, завел новую семью и думать забыл о той, что оставил в Калифорнии. Он никогда не связывался с Опти и Грейси, но Дженис получала от него приличные деньги на воспитание детей. Все изменилось, когда им исполнилось восемнадцать, и алименты перестали поступать. Дженис начала занимать. Когда Опти продала дом и машину матери, этого едва хватило на то, чтобы покрыть ее долги. У Опти остался только микроавтобус и одежда. Они с Грейси жили на то, что удавалось заработать в рекламной фирме моей мамы, где мы с ней работали в отделе обработки корреспонденции. Совсем небольшие деньги, но они как-то справлялись. С этой девушкой сюрпризы поджидают тебя на каждом шагу.
— Я не знал, что все было настолько плохо.
Гас фыркает.
— Не забывай, мы говорим об Опти. Она никогда не жалуется и ненавидит, когда жалеют ее. Спорим, что если ты ее сейчас разбудишь и спросишь о раке, она скажет, что есть люди, которым куда хуже, чем ей. В этом вся Опти.
Воскресенье, 27 ноября
Кейт
Мой телефон, лежащий на комоде Келлера, начинает вибрировать. Еле продрав глаза, смотрю на часы. 1:37 утра. Жужжание прекращается до того, как я успеваю взять его в руки, но потом раздается вновь. Это Франко.
— Привет Франко, — такое ощущение, что язык слишком велик для рта, поэтому я говорю хрипло и медленно. Из-за нового обезболивающего мне очень сложно просыпаться. Как будто сознание, и я находимся в противоречии друг с другом.
— Кейт, извини, что разбудил тебя, но что, черт возьми, происходит с твоим дружком?
Подтягиваюсь и сажусь на кровати.
— Что? Что случилось, Франко? — Перевожу взгляд на спящего рядом Келлера.
— Гас. Вчера этот ублюдок появился на саундчеке на пятнадцать минут позже, пьяный в дрова. А потом он пропал. Мы нашли его в баре неподалеку и практически тащили на себе, чтобы успеть на начало концерта. Как оказалось, это было огромной ошибкой. Выступление полностью провалилось. Он был настолько пьян, что забыл половину слов, отказался играть на гитаре, оскорблял зрителей и дважды упал. Это было, черт побери, великолепно. Мы знаем, он может выступать выпившим. Он делал это миллион раз. Но это... просто что-то из ряда вон выходящее. Теперь он заперся в автобусе и никого не впускает. Он не хочет ни с кем говорить. На его телефоне срабатывает автоответчик. Что произошло в Миннесоте? Я никогда его таким не видел.
Черт. Это очень плохо. Гас всегда закрывается ото всех, когда расстроен. В таком состоянии он будет разговаривать только с мамой или со мной. Так было всегда. Мне не удается сдержать вздох.
— Что такое, Кейти? Что случилось? Что-то плохое, да? — его голос немного смягчается.
— Да, подожди, — шепчу я, выползая из кровати.
Келлер начинает просыпаться.
— Что-то случилось, детка?
Убираю телефон от лица.
— Все в порядке, малыш. Я вернусь через несколько минут. Мне нужно поговорить. — Надеваю пальто и ботинки, открываю дверь и тихо, насколько это возможно, выхожу на улицу. Морозно. — Прости, Франко, мне нужно было выйти, чтобы спокойно поговорить.
— Все в порядке. Прости, что разбудил тебя, Кейт, но я не знал, что еще делать. Это — не Гас. Я переживаю.
— И я тоже. — Перед тем как произнести следующие слова, делаю несколько глубоких вдохов. — Я больна, Франко.
— Вот блять. — а потом тише, — Блять. — и чуть громче: — Пожалуйста, скажи, что это не рак.
— Рак. Он вернулся. — Мне так неприятно сообщать ему об этом, как будто я каким-то образом разочаровываю его, говоря не то, что он хотел бы услышать.
Раздается громкий стук, как будто он пнул или ударил что-то, а потом наступает тишина.
— Гас узнал об этом в четверг вечером. Мы провели всю ночь в госпитале. Когда мы отвезли его в аэропорт сегодня утром, он был в порядке.
— Вчера утром, — поправляет он.
— Точно, сейчас же уже воскресенье.
— И какие прогнозы? — судя по его голосу, он испуган.
— Плохие.
— О, Кейт. — грустно говорит Франко. — Мне так жаль.
В темноте раздается голос Келлера.
— Кейти, на улице мороз. Заходи внутрь и разговаривай. Стелла не проснется, она спит на кресле.
Снег хрустит под моими ботинками, когда я, трясясь от холода, направляюсь к входной двери.
— Слушай, Кейт, я должен идти. Наверное, я просто выбью эту чертову автобусную дверь.
— Мне хотелось бы хоть как-то помочь тебе... и Гасу, — шепчу я, заходя в квартиру. Келлер сразу же обнимает меня.
Франко невесело смеется.
— А вот и та Опти, которую так любит Гас. Мы позаботимся о нем, Кейт. Ты же позаботься о себе. Борись. Ты слышишь меня? Борись, черт возьми.
Я киваю, хотя он и не может видеть меня.
— Хорошо, — обещаю я, хотя бороться уже не с чем.
— Еще созвонимся.
— Пока, Франо.
Вот почему я не хотела, чтобы Гас знал. Я стала причиной его падения.
Закончив разговор, сразу же отсылаю Гасу смс: «Перезвони мне. Это приказ».
Телефон звонит только в 2:25 вечера. Я ждала этого, не выпуская его из рук, больше двенадцати часов.
— Привет, Гас. Ты в порядке?
— У меня так болит голова, как будто внутри нее дерутся Брюс Ли и Майк Тайсон. — Судя по всему, ему очень плохо.
— Ну и кто выигрывает? — пытаюсь развеселить Гаса я.
Он кашляет. Думаю, на самом деле, это должен был быть смешок.
— Брюс — маленький, но быстрый гавнюк, Майк же очень энергичный. Так, что, подруга, битва будет долгой.
— Выдалась тяжелая ночка? — Мне не хочется его ругать или ворчать. Уверена, он уже достаточно наслушался.
— Так мне говорят. Хотя я с ними не согласен. Я бы запросто, в любое время променял то, как чувствую себя сейчас на ночь, которой не помню.
— Гас, не хочу казаться лицемеркой, но может, есть лучший способ справиться со всем? Способ, который сохранит группу на плаву и позволит продолжить концерты? Ты должен выступать, приятель. Это ведь твоя мечта. Не разрушай ее. — Мне жаль, но я не могу нянчиться с ним. Это ни к чему хорошему не приведет.
До меня доносится щелчок зажигалки, а потом он делает длинную затяжку и выдыхает. В первый раз в жизни, я решаю промолчать.
— Я знаю, но все так ужасно. Я просто не знаю, как с этим справится. Я даже не знаю с чего начать.
Его грустный голос разбивает мне сердце.
— Мне жаль, что тебе приходится проходить через это. Прости.
— Прекрати. Пожалуйста, не извиняйся. Ты больна. Не нужно переживать за меня.
Несколько секунд мы молчим.
— Ты должен писать, Гас. Излей все на бумагу.
Он фыркает, как будто это плохая идея.
— Никто не захочет слушать выплеск ярости в музыке.
— А кто говорит, что кто-то должен ее слушать? Просто напиши для себя. Ты можешь поделиться ею со мной, если захочешь. Мы могли бы поработать над этой музыкой вместе. Что скажешь?
— Это вызов? — Теперь он явно раздумывает над сказанными мною словами.
Я знаю, что он никогда не избегает их, поэтому слегка задираю его:
— Да, вызов.
— Черт побери тебя, женщина. Ты — исчадие ада, ты знаешь это? — в его голосе слышится улыбка.
Мы оба слегка расслабляемся.
— Мне уже говорили об этом.
— Черт. Но терять-то нечего? Наверное, я так и сделаю. К тому же, моей печени нужно немного отдохнуть. Даже при мысли о виски мне хочется вырвать.
— Обещаю, это поможет. Я много писала после смерти Грейси.
— Ты никогда мне об этом не говорила.
— Я никому не говорила. Просто писала. В большинстве случаев для гитары, потому что просто не могла слышать скрипку. Скорее всего, вся эта музыка — просто отстой, но в то время не это имело значение. На тот момент, это была своего рода бесплатная терапия. Как раз то, что мне было необходимо.
— Гм. Когда-нибудь мне бы хотелось послушать, что ты написала.
— Конечно. Когда-нибудь. А теперь иди и отдохни перед сегодняшним концертом и обещай, что начнешь писать с завтрашнего дня.
— Так точно, мэм. — Теперь он больше похож на самого себя.
— Живи по полной.
— Живи по полной, — тихо повторяет он.
— Я люблю тебя, Гас.
— Я тоже люблю тебя, Опти.
— Пока.
— Пока.
Среда, 30 ноября
Кейт
Мы с Гасом общаемся по скайпу. Он проигрывает мне то, что написал. Акустика в автобусе ни к черту, но мне трудно сдержать эмоции, наблюдая за тем, как он обнажает душу. Гас прав, его музыка — чистый выплеск ярости. Но в то же время она так прекрасна, потому что я знаю, это — его настоящие чувства. Он ничего не прячет. Такая искренность вызывает у меня слезы.
