Ким Холден - Оптимистка
— Как она?
— Она в стабильном состоянии, — с красными опухшими глазами отвечает он. — Кейт сейчас осматривают. Они собирались позвонить ее доктору, который выписал ей лекарства.
Я вздыхаю и крепко обнимаю Стеллу. Ее голова лежит у меня на плече. Она крепко спит. Ставлю сумку Кейти на соседний стул и одной рукой пытаюсь достать ее кошелек. Вытаскиваю удостоверение и страховой полис и вручаю их Гасу.
Закончив с бумагами, он относит их в регистратуру и возвращается.
— Пока нет никаких новостей. Я выйду, мне нужно покурить. Если что-то измениться, позови меня.
Я киваю головой. Он выглядит так же, как чувствую себя я: безнадежно, беспомощно и напряженно.
Гас возвращается через десять минут. Проходит, казалось бы, целая вечность и, наконец, появляется доктор.
— Родственники Кейт Седжвик?
Гас мгновенно подпрыгивает.
— Да.
— Кейт в стабильном состоянии. Мы перевели ее в отделение реанимации и интенсивной терапии, палата 313. Ей придется остаться под наблюдением на всю ночь. У нее небольшое сотрясение. Я переговорил с ее онкологом, доктором Коннелом и, как я понимаю, вы уже знаете, что у Кейт рецидив рака яичников...
— Что? — Я уже собираюсь забросать врача вопросами, но Гас поднимает руку, прося меня помолчать. Судя по всему, он знает ту часть истории Кейти, которая неизвестна мне.
— ...который распространился на другие органы — легкие и печень, — продолжает он. — Четвертая стадия, неоперабельная и не поддаваемая лечению. Кейт отказалась от терапии и предпочла обезболивающие таблетки. Мы и ее онколог доктор Коннелл делаем все, чтобы она чувствовала себя комфортно.
— Сколько у нее осталось? — первым задает вопрос Гас.
— Мы не можем сказать точно, но доктор Коннелл говорит, что около двух месяцев, может быть, три. Рак — штука агрессивная. В следующие несколько недель следует ожидать серьезные ухудшения.
Гас пытается проглотить ком в горле, а потом кивает.
— Мы можем ее увидеть? Палата 313?
— Да. Мне очень жаль.
Я следую за Гасом, потому что прямо сейчас не в состоянии сфокусироваться на указателях. Я крепко держу Стеллу, она — единственное, что связывает меня с реальностью. Иначе я просто погружусь в пучину отчаяния.
Кейти выглядит такой маленькой на больничной кровати. Она все еще под капельницей. Полагаю, что таким образом ей поступает сильнодействующее обезболивающее. Ее глаза открыты, но подернуты дымкой. На левой щеке расцветает синяк, а вдоль скулы видны стежки. Видимо, этим местом она ударилась об пол. Кейти поднимает руку на несколько дюймов от кровати и машет.
— Привет. Вот и моя любимая троица, — хрипло говорит он.
Гас пытается улыбнуться.
— Как ты себя чувствуешь, Опти? — Он садится с краю кровати и берет ее за свободную руку.
— Уже лучше, — улыбается она.
Я сажусь с другой стороны. Стелла так и спит у меня на руках.
Кейти смотрит на нее и хмурится.
— Мне жаль, что тебе пришлось вытащить ее из постели, Келлер.
— Не переживай, — гладя Стеллу по спине говорю я. – Она крепко спит. Ее не разбудит даже проезжающий через комнату поезд.
Кейт все еще хмуриться, но уголки ее губ слегка приподнимаются в улыбке.
– Келлер, тебе так повезло, что она у тебя есть.
Выражение ее лица разбивает мне сердце. У Кейти никогда не будет детей. У нее никогда не будет того, что есть у меня. Это так несправедливо.
— Когда ты узнала об этом? — тихо спрашивает Гас. Он не хочет ее расстраивать, но и молчать не может.
— Как раз перед тем как уехала в Грант.
Он выглядит разбитым.
– Но ты сказала, что твои анализы в порядке?
Она кивает головой.
— Почему ты не сказала мне правду? — Гас всеми силами старается сдержаться и не заплакать.
Кейти сжимает его руку.
— Потому что мне нужно было уехать сюда, а тебе – отправиться в турне. Если бы я сказала, то чтобы тогда произошло?
— Я бы все отменил или отложил, чтобы остаться с тобой, — даже не думая отвечает он.
— Именно. Ты бы отложил, а может даже и отказался бы от осуществления своей мечты, чтобы сидеть дома и ждать, когда я умру. Я не хочу этого для тебя. Ты так много работал, Гас. Ты заслуживаешь того, чтобы выступать и каждый вечер своей музыкой делать людей счастливыми. Знаешь ли ты, как я безумно счастлива знать, что твои мечты становятся реальностью?
Он кивает.
— Знаю, но ты важнее.
Кейти качает головой.
— Нет, это не так. Наша дружба значит для меня больше, чем ты можешь себе представить. Но в жизни может случиться всякое, Гас. У нас с тобой было двадцать лет. Двадцать лет! Ты только подумай! — Она улыбается, и ее глаза начинают сиять. – С моим уходом в ней ничего не изменится. Она будет жить внутри тебя до конца твоих дней. Как будто маленький кусочек меня навсегда останется с тобой. Тебе предстоит так много сделать, познакомиться с кучей людей, встретить любовь и создать семью. Это будет прекрасно. Я не хочу, чтобы ты прекращал жить только потому, что я больна. Не нужно ничего менять. Я люблю тебя, а ты любишь меня. И не важно, сидишь ли ты здесь со мной в этой комнате или в тысяче миль отсюда.
По лицу Гаса текут слезы.
— Почему? Почему ты? Почему сейчас?
Кейти качает головой.
— Я не знаю приятель. Думаю, просто пришло мое время. Может Грейси так сильно скучает по мне, что уговорила большую шишку там, наверху, поторопить меня. — Она зевает и переводит взгляд на меня. — Келлер, если хочешь, может положить Стеллу рядом со мной. Здесь достаточно места, да и ей будет удобнее.
Мне не хочется отпускать малышку, но Кейти пододвигается, и я кладу Стеллу на ее место. Она даже не просыпается, только подползает поближе к Кейти в поисках тепла и уюта. Кейти улыбается.
— Спасибо. Мне это было необходимо. — Она целует Стеллу в лоб, зевает и снова смотрит на меня. — У меня закрываются глаза. Это все ужасная смесь, которую они вливают в меня. Подойди и поцелуй меня.
Я так и делаю, н смотря на то, что мой мир разваливается на части. Как эта великолепная, сияющая женщина может угасать прямо на моих глазах? — Я люблю тебя, детка.
— И я люблю тебя, малыш. — Она переводит взгляд на Гаса. — Ты тоже, иди сюда.
Он целует ее в лоб.
— Спокойной ночи, Опти. Я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, — бормочет она и засыпает.
Собрав в кулак все мужество, я хлопаю Гаса по спине.
— Пойдем, приятель, я куплю тебе чашку кофе.
Мы берем два обжигающе горячих кофе из торгового автомата на втором этаже и возвращаемся в комнату Кейти. Свободной рукой она обнимает Стеллу, которая удобно устроилась на ее плече и сопит в шею. Глядя на них, я не могу сдержать улыбку. Пытаюсь запечатлеть в памяти эту сцену, аккуратно вырезая из нее капельницу и аппаратуру. Просто два прелестных сонных лица в рамке. Подушка скрывает синяки Кейти.
Улыбающийся Гас садится в кресло на противоположной стороне комнаты.
— Она была бы отличной матерью.
Я передвигаю стул, чтобы сидеть поближе к нему.
— Даже и не сомневаюсь в этом.
— Ты бы видел ее с сестрой, Грейс. Она великолепно справлялась с ней. Я даже не знаю, как ей это удавалось. Кейти заботилась о ней каждый день. Не пойми меня неправильно, Грейси нельзя было не любить. Но заботиться о ком-то двадцать четыре часа в сутки — это тяжелая работа. Опти ни разу не пожаловалась. Их матери никогда не было рядом. Дженис предпочитала своим детям компании мужчин. — В каждом его слове сквозит осуждение. — Но даже когда она была рядом, она не заботилась о них. У нее были небольшие психические проблемы, которые требовали приема медикаментов. Я даже не знаю, что хуже – Дженис, под воздействием лекарств или без них. К тому же, она пила… много. И очень любила коку. — Гас замолкает, а потом качает головой и насмешливо улыбается. — Жизнь Опти была сущим кошмаром. Она заботилась о Грейси, потому что ее мать не могла или не хотела этого делать. Они много времени проводили в нашем доме. Мы с мамой всегда считали их своей семьей. После того, как Дженис совершила самоубийство…
— Подожди, мама Кейти покончила с собой? — обрываю я его на полуслове.
— Да, она повесилась ночью на люстре в своей спальне. Опти обнаружила ее на следующее утро.
Я тру ладонями глаза; голова начинает раскалываться.
— Вот дерьмо.
— Да, вот такое вот дерьмо. Дженис не выпускала из рук бутылку несколько месяцев, да еще и прекратила принимать лекарства. Но, как бы ужасно это ни звучало, я вздохнул с облегчением, радуясь за Опти и Грейси. У них как будто закончился тюремный срок. Они стали свободными.
— Ей, наверное, не сладко жилось.
Гас качает головой.
— Ты даже не представляешь насколько. Мы узнали обо всем только после смерти Дженис. В один из вечеров, Кейти напилась в стельку и все мне рассказала… о таблетках… избиениях. — Он вздыхает и сжимает лежащие на коленях руки в кулак. — Если бы мы знали, то ни за что не позволили бы им оставаться с ней. Опти никогда ничего не говорила, пока Дженис была жива, так как боялась, что придут социальные службы и разлучат ее с Грейси. И скорее всего, она была права. Опти принимала весь удар на себя, чтобы защитить сестру. Господи, я даже не хочу об этом думать. Мне до сих пор плохо. — Гас делает глубокий вздох и продолжает: — Ее мама умерла, когда Кейти как раз заканчивала среднюю школу. У нее была стипендия в Грант, где она могла играть на скрипке, но Кейти отказалась, чтобы остаться в Сан-Диего и заботиться о Грейси. Через неделю после похорон она пошла к доктору на ежегодный осмотр и после ряда тестов у нее диагностировали рак яичников. «Серозный рак», так они сказали. Следующие два месяца были просто жесть. Ее прооперировали, потом она прошла курс химиотерапии. Они с Грейси остановились у нас, и мы сопровождали ее на все процедуры. Я даже и не представлял, что такое ад, пока не увидел, через что прошла Кейти. Она облысела, и ей постоянно было плохо из-за лечения. Она не могла есть, ее все время рвало. Она так похудела, что ее пришлось госпитализировать, чтобы не дать ей умереть от голода. Это было ужасно, но она никогда не жаловалась. — Гас, показывает пальцем на Кейти. — Эта маленькая женщина – настоящий боец. Она верила в то, что ей станет лучше. Ради Грейси. В конце концов, так и произошло. Она вернулась к работе и арендовала местечко для себя и сестры. — Он смеется. — Ты бы его видел.
