Гинс Г.К. - Сибирь, союзники и Колчак т.2
История Сибирского Правительства сплошь состоит из фактов политической борьбы. Соперничество партий, отсутствие у социалистов-революционеров сознания гибельности их интриг, наличность не ликвидированного в законном порядке представительного органа — Сибирской Думы, взаимоотношения с другими областными правительствами — как можно было вырвать эти вопросы из жизни? Политика так глубоко проникла во все взаимоотношения, что избавиться от нее было невозможно.
Российскому Правительству адмирала Колчака было тем труднее достигнуть этого. Поставив себе задачей объединить всю Россию и добиться признания союзников, оно не могло отрешиться ни от международной, ни от внутренней политики. Одним отрицательным лозунгом — «долой большевиков» — объединить всю Россию было невозможно. Получить признание демократических государств можно было тоже только по выявлении политического направления, конечных целей и мотивов их осуществления.
Разве не политикой были вопросы о назначении генерала Хорвата, смещении Семенова, переизбрании самоуправлений и т. д.? Вопрос о городских и земских организациях, например, — это вопрос о поддержке или оппозиции правительству. Оставить прежний состав земств — это означало сохранить очаги противоправительственной пропаганды. Почти все земства занимались исключительно политикой, будучи органами всё той же злосчастной партии эсеров, сумевшей в революционной обстановке 1917 г. благодаря нелепостям избирательного закона засесть в губернских земских управах.
Таким образом, и историческая роль, выпавшая на долю Омского Правительства, и местная сибирская обстановка сделали политику неустранимой из обихода власти. Совету Верховного Правителя было чем заняться.
Г. Г. Тельберг
Центральное место среди политиков Омского Правительства занял, по должности управляющего делами, профессор Тельберг. При Сибирском Правительстве он был приглашен мною на должность старшего юрисконсульта. Я, впрочем, рассчитывал на него как на редактора «Правительственного вестника», считая его для этого дела более подходящим. Прибыл Тельберг в Омск уже в то время, когда я выехал на Дальний Восток с Вологодским, и Административный Совет откомандировал его для сотрудничества в делегацию во Владивостоке. Там мы с ним впервые познакомились.
Тельберг — уроженец Царицына. Родился в 1881 г. Он окончил Казанский университет и с 1905 по 1906 г. занимался адвокатурой преимущественно в районах Урала. Степень магистра получил за исследование по истории политического суда в России. С 1908 г. он состоял приват-доцентом Московского, а затем профессором Томского и Саратовского университетов.
Томская профессорская семья жила очень недружно, и отрицательные отзывы многих профессоров о Тельберге не могли внушить мне недоверия к нему. Речь шла об использовании его как технической силы. Притом же он являлся деятельным работником партии народной свободы, гласным Томской думы и, следовательно, обладал репутацией общественного деятеля.
Во время нашего совместного пребывания во Владивостоке Тельберг произвел на меня впечатление человека очень последовательного в рассуждениях, очень упорного, умеющего держать себя с достоинством. Не видя среди окружающих никого более подходящего, я решил рекомендовать его на пост управляющего делами. Мое твердое решение отойти от активной политической роли было мной выполнено. Я занял место товарища министра народного просвещения, Тельберг — управляющего делами.
Как раньше мне, так теперь ему приходилось быть в курсе всей политики и подготовлять многие решения. Задача эта была нелегкой. Я отмечу пока одну особенность Тельберга. Он был типичным профессором, который привык рассуждать теоретически и индивидуализировать свою работу, т. е. ставить под ней свое имя. Этим вторым свойством, характерным для ученых, отличаются, по-моему, также и общественные деятели. Попадая на службу, они работают от себя, а не от учреждения, они не умеют быть подчиненными и не понимают того, что государство и правительство покрывают их с головой.
Мне очень понятна психология таких неопытных индивидуалистов, потому что таким свойством обладал и я, когда впервые начал службу в правительственных учреждениях. Работать «на начальство» мне казалось диким, но потом я увидел, что эта система, иногда извращаемая ловкими начальниками, эксплуатирующими подчиненных, по существу, однако, вытекает из духа государственной службы. Внешний мир не должен знать, кем держится учреждение, на ком стоит Совет министров — это может
быть только предметом догадок. Тельберг не мог избегнуть положения подчиненного по отношению к Верховному Правителю, но он не хотел, а, впрочем, может быть, и физически не мог работать еще и на Председателя Совета министров.
В обязанности управляющего делами входило, между прочим, составление политических интервью и ответственных речей. Первая беседа Верховного Правителя с представителями печати была тщательно подготовлена и проредактирована Тельбергом по схеме, указанной адмиралом. Она оставила очень хорошее впечатление. Впоследствии это не всегда делалось или не всегда удавалось. Верховный Правитель обладал сам очень яркой индивидуальностью, он любил экспромты, любил свое.
Беседа с представителями печати
Первая беседа происходила 28 ноября.
Адмирал высказал мотивы, побудившие его принять верховную власть, а также и свой взгляд на задачи власти.
«Когда распалось Всероссийское Временное Правительство, — так начал свою беседу Верховный Правитель, — и мне пришлось принять на себя всю полноту власти, я понимал, какое трудное и ответственное бремя беру на себя.
Я не искал власти и не стремился к ней, но, любя родину, я не смел отказаться, когда интересы России потребовали, чтобы я встал во главе правления.
Момент, какой мы сейчас переживаем, — исключительной важности. Россия разрознена на части, хозяйство ее разрушено. Нет армии. Идет не только тройная распря, ослабляющая собирание страны, но и длится гражданская война, где гибнут в братоубийственной бойне тысячи полезных сил, которые могли бы принести Родине громадные и неоценимые услуги.
Я не буду входить в рассмотрение причин, которые повели к распаду власти Временного Правительства, но для того чтобы не было и тени сомнения, что я не являлся каким-то самозванцем или даже захватчиком власти, мне придется напомнить ту обстановку, в какой произошла передача власти мне.
Бывшее Временное Правительство разделяло власть вместе с Советом министров.
Чрезвычайные события, прервавшие деятельность Временного Правительства, побудили Совет министров с согласия наличных членов Временного Правительства принять на себя всю полноту власти, которая затем специальным актом того же Совета министров была вручена мне.
Передача эта мотивирована тяжким положением государства и необходимостью сосредоточить всю власть, и военную и гражданскую, в руках одного лица.
Это нужно нам для успехов военных; это нужно нам для успехов международных; это, наконец, жизненно необходимо нам для твердой и решительной внутренней политики, ибо, что сгубило коалиционную Директорию, как не борьба течений внутри ее самой, приводившая к слабости ее действий, к половинчатости ее решений.
Из ряда законодательных актов видно, таким образом, каким порядком я получил власть и что, в сущности, являлось руководящим началом для сосредоточения этой власти в руках одного лица.
Меня называют диктатором.
Пусть так — я не боюсь этого слова и помню, что диктатура с древнейших времен была учреждением республиканским. Как Сенат Древнего Рима в тяжкие минуты государства назначал диктатора, так Совет министров Российского государства в тягчайшую из тяжких минут нашей государственной жизни, идя навстречу общественным настроениям, назначил меня Верховным Правителем.
Приняв власть, я немедленно разъяснил населению, чем я буду руководствоваться в своей государственной работе.
Я сказал: «Я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности». И это свое обещание я оправдаю не словами, а делом.
Я сам был свидетелем того, как гибельно сказался старый режим на России, не сумев в тяжкие дни испытаний дать ей возможность устоять от разгрома. И, конечно, я не буду стремиться к тому, чтобы снова вернуть эти тяжелые дни прошлого, чтобы реставрировать всё то, что признано самим народом ненужным.
С глубокой искренностью скажу вам, господа, что теперь, пережив впечатления тяжкой мировой войны, я твердо укрепился на той мысли, что государства наших дней могут жить и развиваться только на прочном демократическом основании.
Я всегда являлся сторонником порядка и государственной дисциплины, а теперь в особенности буду требовать от всех не только уважения права, но и — что главнее всего в процессе восстановления государственности — поддержания порядка.
