Джоджо Мойес - Корабль невест
Она даже не была особенно хорошенькой или такой уж обаятельной. Но капитан Хайфилд обнаружил, что прошло уже несколько дней, а перед его мысленным взором по-прежнему стоит лицо Джин Каслфорт. Ему было почти так же неприятно высаживать ее на берег и передавать под опеку официальных лиц, как и тогда, когда он имел дело с военнопленными. Он не мог забыть ее взгляд – полный бессильной ярости, отчаяния и, наконец, тупого смирения.
Несколько раз Хайфилд спрашивал себя, правильно ли он сделал. Невесты оказались с характером, и его до сих пор преследовали полные тихого негодования слова той медсестры: “Вы оказываете ей плохую услугу”. Но что еще он мог сделать?! Женщина-офицер утверждала, что видела все собственными глазами. Он должен был доверять своим подчиненным, которых строго предупредил, что не потерпит нарушения порядка на борту. И если офицер говорит, будто муж не желает ее видеть, то неужели ему, командиру корабля, больше всех надо!
И все же, вспоминая их лица – страстное лицо высокой тоненькой девушки и расстроенное – малышки Джин, он постоянно спрашивал себя, а не слишком ли много они хотят от женщин, которых везут неведомо куда, не предоставляя при этом никаких гарантий. Подвергая такому соблазну. И вообще, может, все дело именно в соблазне…
История с девушкой – уже второй, снятой с корабля при подобных обстоятельствах, – способствовала возникновению на борту некоторого напряжения. Капитан Хайфилд мог точно сказать, что невесты стали чувствовать себя еще более неуверенно. Во время регулярных обходов палуб он ловил на себе косые взгляды, видел, как они жмутся друг к другу в дверях, словно из опасения, что он, капитан, обречет их на подобную участь. Капеллан сделал робкую попытку успокоить страхи девушек с помощью нескольких очень аккуратно подобранных слов во время проповедей, но они только усилили растущее беспокойство. Тем временем женщин-офицеров подвергли остракизму. Невесты, наслышанные о том, как обошлись с Джин, предпочли выразить свое презрение самыми различными способами, иногда с использованием ненормативной лексики, и теперь некоторые женщины-офицеры приходили к капитану Хайфилду, обливаясь слезами.
Несколько недель назад Хайфилд, наверное, велел бы девушкам взять себя в руки. Но сейчас он испытывал к ним безотчетную жалость. Ведь для них это плавание не такое уж и увлекательное приключение. Они были не властны над своей судьбой. А подобная беспомощность может порождать непривычные эмоции как у самих девушек, так и у тех, кто за ними присматривает.
Помимо всего прочего, у капитана Хайфилда имелись и другие поводы для беспокойства. Корабль, словно узнав о своей незавидной участи, постоянно ломался то в одном, то в другом месте. Заклинило руль, в результате чего пришлось переключиться на аварийную схему управления. Хронически не хватало воды, поскольку механики так и не сумели выяснить причину постоянных поломок опреснительных насосов. В Адене Хайфилду предстояло взять на борт еще четырнадцать гражданских лиц, включая губернатора Гибралтара с супругой, и капитан Хайфилд не был уверен, смогут ли условия на корабле удовлетворять их высоким требованиям. И в довершение всего ему становилось все труднее скрывать свою хромоту. Накануне Добсон демонстративно поинтересовался, как он себя чувствует, и Хайфилду пришлось перенести вес тела на раненую ногу, которая так сильно пульсировала, что он чуть ли не до крови закусил щеку, чтобы не выдать себя. Он решил сходить в лазарет, чтобы поискать лекарство, ведь ключи-то остались у него. Но он понятия не имел, какое лекарство ему нужно, и боялся навредить еще больше. Еще три недели, говорил он себе. Еще три недели, если, конечно, я сумею продержаться.
Совокупность всех этих факторов заставила его принять решение устроить танцы. Хороший капитан должен делать все возможное, чтобы пассажиры были довольны и счастливы. Немного музыки и дозированного общения лиц противоположного пола точно не повредят. А он – как никто другой – понимал, что иногда просто необходимо отвлечься.
Мод Гонн захандрила. Возможно, дело было в гнетущей обстановке маленькой спальни, опустевшей без непоседы Джин. А возможно, в том, что она вот уже несколько недель кое-как питалась и сидела взаперти в душной каюте. Она плохо ела, была вялой и апатичной. Ее не радовали походы в туалет и короткие прогулки по палубе, она не принюхивалась к соленому воздуху и не пыталась идти по незнакомому следу. Она сильно похудела и казалась до ужаса легкой – кожа да кости.
Фрэнсис сидела на койке, поглаживая собачку между ушами, а та, прикрыв подслеповатые глазки, медленно засыпала. Правда, иногда Мод Гонн вспоминала о присутствии Фрэнсис и вяло виляла хвостом, выражая тем самым свою благодарность.
Маргарет на чем свет стоит ругала себя. Не стоило брать с собой собаку, сказала она Фрэнсис. Надо было подумать о жаре, о необходимости держать Моди взаперти и оставить ее с папиными собаками в единственном знакомом ей доме, в окружении зеленых просторов, где она была счастлива. Фрэнсис понимала, что нехарактерная для Маргарет нервозность является отражением ее невысказанных мыслей: если уж она не справилась с уходом за маленькой собачкой, что тогда говорить о…
– Давай выгуляем ее наверху, – предложила Фрэнсис.
– Что? – удивилась Маргарет.
– Положим ее в твою корзинку, а сверху накроем шарфом. За туалетом есть орудийная башня, где никого никогда не бывает. Почему бы нам там немного не посидеть, чтобы Моди могла подышать днем воздухом?
От внимания Фрэнсис не ускользнуло, что Маргарет слегка пугает эта идея, хотя, в общем-то, выбора у нее не было.
– Послушай, если хочешь, я могу сама ее выгулять, – сказала Фрэнсис, она видела, что у Маргарет после нескольких бессонных ночей измученный вид.
– Правда? Тогда я немного вздремну.
– Постараюсь погулять с ней подольше.
Фрэнсис стремительно прошла на палубу С. Если она будет вести себя уверенно, то ее вряд ли кто-нибудь остановит. Тем более что часть невест уже нашла себе работу на корабле: помогали в канцелярии и на камбузе. Некоторые даже присоединились к недавно организованной малярной бригаде невест. Поэтому к появлению женщины на палубе – вотчине членов экипажа – теперь относились гораздо спокойнее, чем две недели назад.
Фрэнсис открыла люк, нырнула в него и подперла, чтобы он не закрылся. День выдался на редкость ярким, и даже жара не казалась удушающей. Шаловливый морской ветерок приподнял легкий шарф, и из корзинки тут же показался черный блестящий носик.
– Вот так, старушка, – прошептала Фрэнсис. – А ну-ка, поглядим, а вдруг тебе полегчает.
И уже несколько минут спустя Мод Гонн съела пресную лепешку и кусочек бекона, впервые за два дня проявив хоть какой-то интерес к еде.
Фрэнсис сидела с собакой на коленях, смотрела на бушующие волны внизу, прислушивалась к доносившимся с полетной палубы обрывкам разговора и взрывам смеха, которые перемежались командами по громкой связи. И хотя ее одежда явно нуждалась в стирке и плохо пахла, а при каждом движении в нос шибал такой запах, что она начинала мечтать о ванной, Фрэнсис понимала: она будет скучать по этому кораблю. Его шум сделался настолько привычным, что действовал успокаивающе. Она даже не была вполне уверена, так ли ей, в отличие от остальных, хочется сойти на берег в Адене.
Она уже два дня не видела морпеха.
Накануне под их дверью дежурил совсем другой морской пехотинец, и хотя она непривычно много времени провела, прохаживаясь туда-сюда по палубе, ее морпех так и не материализовался. Она не на шутку заволновалась, не заболел ли он, ведь тогда ему придется лечиться у доктора Даксбери, а подобная перспектива ее пугала. Затем она приказала себе не глупить. Может, это и к лучшему, что она его больше не видит. Она и так перенервничала из-за истории с Джин. Вдобавок ко всем неприятностям не хватало еще влюбиться, как школьнице!
Но уже через час, когда Фрэнсис собралась было вернуться в каюту, она неожиданно увидела его и резко отскочила назад. Он казался очень бледным, хотя многие его товарищи демонстрировали южный загар, под глазами залегли тени – свидетельство бессонных ночей, и тем не менее это был он. Свободный разворот широких плеч, обтянутых форменной рубашкой цвета хаки, свидетельствовал о недюжинной силе, которую невозможно было заметить, когда он неподвижно стоял под дверью. Через плечо у него был перекинут вещевой мешок, и она с ужасом подумала, что он собирается покинуть корабль.
Фрэнсис машинально вжалась в стенку, положив руку на грудь, и прислушалась к его шагам. Наверное, на полпути вниз шаги внезапно замерли. Фрэнсис затаила дыхание. Кажется, он остановился. Дверь приоткрылась, и оттуда – совсем близко от нее – показалось его улыбающееся лицо. Улыбка была искренней, черты лица стали мягче, острые углы каким-то чудом сгладились.
