Манфред Врис - Секс, деньги, счастье и смерть. В поисках себя
Несмотря на то, что все участники «Белой розы» знали о невозможности открытого несогласия с режимом, они чувствовали, что долг граждан – выступить против диктатуры правительства. Они распространяли листовки, в которых говорилось о том, что нацистский режим постепенно лишил граждан Германии свободы и теперь уничтожает их. Они сравнивали его с мифологическим персонажем Кроносом, съедавшим своих детей. В одном из текстов говорилось о том, что всем немцам пора восстать и оказать сопротивление тирании правительства.
Эти листовки оказывали потрясающий эффект на студентов. Это был первый случай внутреннего выступления против нацистского режима в Германии. Однако Софи и Ганс Шолль, а также их друзья должны были соблюдать осторожность, поскольку знали, что их ждет, попадись они в руки гестапо. Помимо разбрасывания листовок участники «Белой розы» проводили и другие акции, на пример, писали на стенах: «Долой Гитлера!», «Гитлер – убийца народа!» и «Свободу!». Гестапо делало все возможное, чтобы поймать участников группы.
Софи, Ганс и Кристоф Пробст были схвачены 18 февраля, когда разбрасывали листовки в Мюнхенском университете. После ареста началось настоящее испытание характера Софи. Однако пытавший ее гестаповец понял, что она никогда не признает свою неправоту, даже под страхом смерти. Моральные убеждения Софи были непоколебимы, и он знал это. Он пытался склонить ее к подписанию заявления, которое могло бы смягчить обвинение. Но она ответила отказом.
Через четыре дня после ареста участников «Белой розы» состоялся суд, на который прибыл из Берлина сам председатель Народной судебной палаты Третьего рейха. В этом фарсовом процессе, во время которого обвиняемые не имели возможности защитить себя, судья играл роль «Великого инквизитора». Он выступал от лица судьи и присяжных одновременно, и защита была бессильна.
Он разразился длинной тирадой в адрес Софи, сказав, что не может понять, что развратило студенческие умы. На это девушка ответила: «В конце концов, кто-то должен был сделать первый шаг. На самом деле очень многие согласны с тем, о чем мы писали и говорили. Просто они не осмеливаются заявлять об этом открыто, как мы. (...) Все знают, что война проиграна. Почему же вам не хватает мужества признать это?» Ее мужество, отказ склониться перед нацистской властью просто потрясают. Когда родители Ганса и Софи попытались пройти в зал суда, их не пустили. Но все слышали, как их отец воскликнул: «Однажды наступит Божий суд! Однажды они войдут в историю!»
Как и следовало ожидать, все трое были приговорены к смертной казни. Однако своим открытым неповиновением, даже под угрозой смерти, Софи и Ганс заслужили всеобщее восхищение. Перед лицом гестапо и несправедливого нацистского суда Софи не потеряла своей веры, решимости и мужества. Было понятно, что даже зрителям, присутствовавшим на заседании, было неловко наблюдать за процессом: они не знали, куда девать глаза. Более того, они восхищались мужеством Софи.
В тюрьме Гансу и Софи было разрешено в последний раз увидеться с родителями. Несмотря на свое горе, те гордились своими детьми – их мужеством и твердой верой, – гордились тем, что они выступили на защиту угнетенных, что не стали слепо верить правительству и отправились на поиски истины. Прежде чем Софи навсегда попрощалась с родителями – с улыбкой на лице, полностью владея собой, – ее мать напомнила ей об Иисусе. Но вернувшись в камеру, Софи дала волю эмоциям. Она сдерживалась перед родителями, а теперь гестаповец увидел на ее глазах слезы. А ведь на допросах она ни разу не заплакала!
Напоследок тюремщики разрешили Гансу, Софи и Кристофу встретиться буквально на несколько минут. Вскоре после этого Софи повели на гильотину. Один из наблюдателей заметил, что она шла на смерть спокойно, «не вздрагивая».
Поднимаясь на эшафот, она произнесла: «Die Sonne scheint noch», что значит «Солнце еще светит». Следующим был Кристоф Пробст. Последним – Ганс Шолль; прежде чем его обезглавили, он выкрикнул: «Да здравствует свобода!» Позже и другие участники группы были казнены или отправлены на каторгу. После смерти Софи шестая листовка «Белой розы» попала в Англию. Миллионным тиражом она была разбросана союзными самолетами над всей Германией. Теперь она называлась: «Манифест мюнхенских студентов».
Что придавало Софи мужества? Как она выдерживала допросы? Без сомнения, непоколебимая вера в Бога и в свою правоту помогла ей переступить границы смерти. Разумеется, что ее взгляды на жизнь не родились из пустоты. Важную роль в становлении ее мировоззрения сыграли родители - в этом отношении очень показательна была встреча ее отца с Гитлером с глазу на глаз.
Сегодня историю движения «Белая роза» знает каждый немец. В честь Ганса и Софи Шолль была переименована площадь, на которой расположено главное здание Мюнхенского университета. Кроме того, в честь участников «Белой розы» названы улицы, площади и более сотни школ по всей Германии. Даже в наши дни люди оставляют белые розы на площади перед университетом, чтобы почтить память погибших. В 2005 году зрители канала ZDF поставили Ганса и Софи на четвертое место в списке величайших германцев всех времен. Сестра Софи Шолль, Инге, писала: «Возможно, истинный героизм заключается в твердой решимости упрямо защищать привычный образ жизни, обыденные и сиюминутные вещи».
Эта потрясающая история порождает немало вопросов, например: о чем думала Софи, поднимаясь на эшафот гильотины? Как она сумела встретить смерть столь мужественно? Что означали ее последние слова – «Солнце еще светит»? И еще: что чувствовали люди, приговорившие ее к смерти? Были ли они абсолютно уверены в своей правоте или впоследствии усомнились в ней? О чем думали они, когда пробил их час? Последние мгновения жизни Софи заставляют всех нас задуматься о многом. Как бы мы сами поступили в подобной ситуации?
ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА
Есть много свидетельств, донесших до нас последние слова знаменитых людей. Говорят, что Вольтер на смертном одре в ответ на предложение священника отречься от дьявола произнес: «Теперь не время наживать себе новых врагов». Последнее, что сказал слугам французский король Людовик XIV: «Почему вы плачете? Неужели вы думали, что я буду жить вечно?» Немецкий поэт Генрих Гейне заявил: «Бог меня простит, это его ремесло». Гете: «Больше света!» Оскар Уайльд, как рассказывали, умирая в комнате с безвкусными обоями, перед смертью заметил: «Убийственная расцветка! Одному из нас придется отсюда уйти». А один из основателей Первой французской республики Жорж Жак Дантон наставлял палача: «Не забудь показать мою голову народу – она того стоила». Сесиль Родс46 сокрушался: «Так мало сделано, столько всего еще нужно сделать», а Уинстон Черчилль заявил: «Как мне все это надоело». Последними словами рок-музыканта Тэрри Кэта, решившего сыграть в русскую рулетку, были: «Не волнуйся! Он не заряжен». А Джордж Истмен, основатель компании Eastman Kodak, прежде чем застрелиться, заявил: «Все сделано, чего ждать?»
Примеров последних слов можно привести еще очень и очень много. Читая их, я не могу не думать о том, что они приоткрывают окно в душу. Что они говорят о тех людях, которые их произнесли? Передают ли они нечто сокровенное, что открылось человеку перед смертью? Наверняка да.
Последние слова имеют над нами особую власть, поскольку апеллируют к нашей потребности в завершении, к желанию бессмертия и тяготению к таинству смерти. Последние слова, передающиеся из поколение в поколение, даруют автору своего рода бессмертие, живя в коллективной памяти. В них подводится некий итог прожитой жизни или выражается ирония: они даже могут быть последним представлением перед аудиторией.
«Солнце еще светит». Что значили для Софи Шолль эти слова, разделившие жизнь и смерть? Что она все-таки верила в добродетельность человечества, несмотря на все видимые ею признаки обратного? Что существует вечная надежда? Что она верила: дело «Белой розы» не будет позабыто и их подвиги послужат примером будущим поколениям? Неизвестно. Но эта простая фраза молодой девушки навсегда осталась с теми, кто присутствовал при ее смерти. Она стала частью коллективного бессознательного немцев, создав нечто вроде бессмертия.
Поразительная история Софи Шолль лишний раз доказывает, что одно дело – говорить о смерти как о некой абстракции, и совсем другое – смотреть ей в лицо. Принять смертный приговор или неизлечимую болезнь непросто, поскольку мы можем представить, что будет происходить, прежде чем мы, в конце концов, встретимся с самими собой. Тем не менее сцены смерти обладают для нас болезненной привлекательностью. В основе ее лежит внутреннее напряжение, возникающее от того, что мы неспособны признать реальность собственной смерти, но видим чужую.
Большинство людей – даже те, кто по долгу службы часто соприкасается со смертью, – настолько привыкли отрицать собственную смерть, что когда она появляется у них на пороге, то буквально застает их врасплох. Ошеломленные и потрясенные, они упускают исключительную возможность успокоиться и обрести гармонию, дарующуюся в процессе смерти. Вместо этого они ведут себя словно летчик-испытатель в полете.
