Александр Баунов - Миф тесен
Совершенно не обязательно во всех случаях действовать так, как Абдул Рахман. К тому же ему не пришло в голову исключать из состава страны штат Пенанг и его столицу Джорджтаун, где китайцев тоже большинство.
Но когда мы говорим о масштабе политика, — а он не у каждого обнаруживается, — то один из признаков этого масштаба — умение понимать что государство не пятно, одним цветом закрашенное на карте мира, территория — не квадратные километры, а проживающее на них довольное или нет, умное или глупое, сытое или голодное, дружное или разобщенное население. «Смотри, ограда, кровли, все ярусы соборной колокольни, главы церквей и самые кресты унизаны народом».
И он не слезает.
МИР С АДСКИМ САТАНОЙ
Порошенко и Путин договорились о мире, но Порошенко рискнул гораздо больше, и ясно почему. Путин в России — самый воинственный, а Порошенко в Украине — не самый. Конечно, и в России хватает людей, которые готовы воевать, а еще больше болтать о войне до последнего мертвого либерала. Но в практическом смысле они — никто: их используют, а сами они использовать никого не могут. Вся реальная сила этой войны, вся настоящая воля к ней сосредоточена в Путине. Война с российской стороны остановится тогда и там, где скажет он, — с небольшой поправкой на просьбы с мест.
Другое дело на Украине. Там сила войны и воля к ней не в президенте, а в народе. По меньшей мере, в той его части, которая была Майданом, а он скорее за войну. Потому что помириться сейчас, когда враг не сдается, — значит принять волю Путина. Но Путин — это зло, Россия — это зло, простое и ясное, абсолютное и ни с чем не смешанное. Путин — худший на свете злодей и убийца, мириться с ним нельзя, с террористами разговаривать нельзя, поэтому лучше мы будем убивать, чем он: все-таки лучше, когда убивают хорошие.
Опять же понятно, к чему идет дело, на чем могут договориться: Крым откладываем, Донбасс остается в составе Украины как автономия. Границы и полномочия автономности выясняются на мирных переговорах с участием в том числе «народных республик», то есть с террористами. Россия перестает помогать сепаратистам оружием и людьми, а они — стрелять. Украинская армия прекращает осады и обстрелы.
Говорят, будто переход к разговорам о мире означает: обе стороны признали, что не могут добиться своего оружием, одержать военной победы, то есть ничья. Но ничья была бы только в том случае, если бы Путин хотел взять Киев и аннексировать Новороссию от Одессы до Харькова. А если он хотел ровно того, что получается сейчас: посадить Киев за стол переговоров об автономии с «другой стороной гражданского противостояния», а самому разруливать, тогда ничьей нет. Многие украинцы чувствуют, что никакая это не ничья, и требуют от Порошенко, чтобы продолжал воевать. И некоторые американцы намекают на то же самое.
Правит бал
Трудно принять идею переговоров, после того как долго и аргументированно уверял себя, что воюем не с такими же, как мы сами, тем более не со своими, а с силами всемирного и абсолютного зла. И вдруг с ним — мирись!
С Путиным ясно: презрел границы, отобрал земли, нарушил мир, поддержал внутренних врагов, прислал им в помощь внешних. Но полное расчеловечивание и абсолютная демонизация противника плохи тем, что ты перестаешь понимать, чего он на самом деле хочет, чего от него ждать, где он готов остановиться и как ты сам и ваша вражда выглядят со стороны.
Как «чего хочет»? Уничтожить свободу, поработить украинцев, раздавить и захватить Украину, а за ней Европу, а за ней весь мир. Разве не ясно? Как «где остановится»? Он не остановится — ведь он маньяк и убийца, преступник, которого радует само преступление. Ему нужен не результат, а муки жертвы. Большинство русских вообще таковы. Тому есть множество доказательств в истории и в наши дни (вставить свое). А украинцы всему этому противостоят как передовой рубеж обороны цивилизованного человечества.
Попытки разобраться, какой результат нужен Путину, где его можно остановить, на чем с ним можно поладить и тем самым спасти людей, города, промышленность, в чем его логика и замысел, где его слабые и сильные места, кто такие русские на самом деле и чего хотят, сплошь и рядом наталкиваются на крайнее раздражение. Ведь искать мотивы и цели в действиях безумного маньяка — значит оправдывать его; нащупывать, где можно остановить абсолютное зло, — значит лишать его абсолютности. А это моральный релятивизм. Вот и нечего рассуждать, надо обличать. А если кто из России, то каяться. А мы пока будем бить врага, с, увы, неизбежными побочными жертвами. Но они умрут за то, чтобы Путин был побежден, то есть не зря.
Семя антихристово
Меркель вполне справедливо заметила, что Путин живет в своем мире и потерял связь с реальностью. Но ведь и украинцы в ответ на это зажили в своем мире, где связь с реальностью опосредованна рядом допущений (вставить любимое свое), усомниться в которых — предательство национальных интересов.
Демонизация противника плоха не только тем, что ты перестаешь понимать его цели. Она плоха тем, что выдает тебе отпущение собственных аналогичных грехов, в том числе греха потери связи с реальностью, который в старых христианских этиках именуется «нетрезвенностью», иначе говоря — это отсутствие здравой рассудительности, свобода от иллюзий и самообмана.
Можно враждовать с соседом, свекровью, братом своим — печально, но бывает. Однако конфликт с ними неправильно, «нетрезвенно» представлять как борьбу с порожденьем тьмы, дьявольским отродьем и семенем антихристовым. Но именно этим упорно занимаются обе стороны: Путин борется с фашистами за высокоморальный русский мир, а противостоящие ему силы добра борются с фашистами за европейские ценности, среди которых почему-то контрабандой оказываются единственный госязык и назначение губернаторов.
Любые попытки рассуждать о противниках как о людях живо пресекаются обеими сторонами: ведь когда ты борешься с абсолютным всемирным злом, тебе всё позволено. Вот если с относительным и локальным, тогда не всё, а очень хочется.
Российская публика обижается, когда ей показывают, что нынешние действия России похожи совсем не на освобождение Украины от немецко-фашистских захватчиков, а скорее на гораздо более скромные и менее симпатичные дела Милошевича.
Есть тут, однако, вот какая разница: русская интеллигенция как-то слабо участвует в демонизации противника, за что и бранима партией и народом, а украинская участвует в этом почти наравне с государством. Вероятно, потому, что у нее более хрупкое государство и такое поведение представляется ей правильным во время войны. Однако для самой интеллигенции результат выходит печальный.
После сбитого «Боинга» украинский интеллектуал создал, а соцсети распространили сравнительный фотоснимок: у голландского посольства в Киеве море людей и цветов, у голландского посольства в Москве тьма и пустота.
Однако голландское посольство в Москве выглядит совсем не так, как на снимке, — не бетонная коробка на пустыре, а историческое здание в узком Калашном переулке, и цветы там были.
С таким же успехом для съемки можно было выбрать любое здание в Москве или Киеве в любой день и час. Но никто не полез проверять и не смутился.
Цветов и людей у голландского посольства в Москве действительно могло быть и больше. Но, если так можно выразиться, сорт этих цветов не одинаков: одни — сорта «Простите нас», другие — «Накажите их». Любой селекционер скажет, что цветы первого сорта вырастить труднее.
Вряд ли разумно бороться с террористами при помощи статей «Шамиль Басаев был прав» и побуждать соседний народ к пониманию при помощи рассуждений о «кровожадной нации алкашей».
Еще печальнее это с точки зрения возвращения к миру. Уж если интеллигенция, особо чувствительная к смерти и страданию, говорит, что надо бы еще пострелять, то неужели рабочие и крестьяне откажутся?
Ценный актив
В момент напряженной борьбы украинцам стало казаться, что плохое отношение к русским — это путь в Европу: чем ты хуже говоришь об этих азиатских варварах и их «пятой колонне» у себя на родине, тем приятнее тебя слушать европейцам, ведь и они русских не любят. Однако еще больше в Европе не любят любой hate speech, сам прием коллективной демонизации. Именно поэтому здесь вздрагивают от разговоров Путина о христианских ценностях. Европа с большим подозрением смотрит на тех, у кого плохие отношения с соседями. Кроме того, Европа, особенно деловая, не очень хочет, чтобы к ней подходили с вопросом: мы или они? Но когда в ответ на этот вопрос Европа впадает в минутную задумчивость или произносит «вы» недостаточно громко, начинается бунт: «Нас предали, вернулись времена Молотова и фрау Меркель-Риббентроп».
