Александр Баунов - Миф тесен
Когда в Москве выходят сто тысяч, здесь — миллион, одни расходятся, другие остаются, одних разгоняют, а других не разгонишь. В общем, там — рабское сознание, тут — вольный дух. Русские сдаются, а мы нет. У вас — орда, у нас — Европа. И каждый народ заслуживает ту власть, какую имеет.
А ясно же, говорят некоторые, почему: в России угро-финны, а тут славяне, а значит, европейцы. Весь украинский интернет пропитан этой славяно-угрофинской, европейско-ордынской альтернативой. Свет мифа так ярок, что ослепленный разум не замечает противоречий. Например, угров и финнов, которые давно в Европе, и балканских славян, которые недавно так лихо резали друг друга, выясняя, кто из них настоящие европейцы, что в Европу их зовут с большими оговорками, а некоторых и вовсе не зовут.
Был как набег
Эта «там орда, а тут Европа» мешает украинцам — и им сочувствующим — понять, что происходит на Украине.
Все-таки все эти разговоры о том, что «разогнали, сволочи», «президент — гад», про жестокости «Беркута», несправедливые суды и автозаки как-то странно слышать одновременно с разговорами «тут вам не Россия, рабы не мы, там орда, а тут — прирожденные европейцы».
А гад президент, сволочи омоновцы, неправедные судьи — это Батый с дружиной вчера прискакал и кибитки под автозаки переоборудовал? Или они тоже с некоторого боку все украинцы? Или «украинец» — это просто местный синоним хорошего человека, который за свободу? Пока мы тут в России мучаемся, как такого назвать, там все придумали.
Одни мои украинские друзья для защиты собственного разума искали отличия Майдана от Болотной: людей больше, сидели настойчивей, побитых поменьше, синяки светлее, результат есть — вот, круглый стол. Другие продолжают развивать тему орды: «Беркут» — не здешний, не киевский, а крымский и еще вроде криворожский, менты и президент — донецкие. Внутренние войска еще с какого соседнего мамаева побоища, и командовал ими лично Путин. Хотя на карте мира все эти места закрашены одним с Киевом цветом и у всех (кроме лично Путина) одинаковые с обитателями Майдана паспорта.
И одновременно открывали для себя то, что мы открыли в 2000-е и раньше. Оказывается, спецназ может бить своих граждан; оказывается, демонстрантов могут тащить в воронок; оказывается, прокуратура может заводить дела против демонстрантов, а суд — присуждать им сроки, а собственный президент — отдавать такие приказы при согласии министров и большинства депутатов, которые за все это не хотят прогнать правительство в отставку. И главное, пока одни киевляне и жители областей стоят в мороз за Европу, другие, не менее многочисленные, проезжают на метро станцию «Майдан Незалежности», едут в свой район домой к телевизору и переключают новости на сериал.
Продвинутые украинцы уперлись в то же, во что и мы. Оказывается, у них тут не одна, а две страны. Не один, а два народа. Один неравнодушный, граждански сознательный, с мечтой. А другому все равно, другой считает, что его лично эти разборки не касаются, что все куплено, а ему — обычному человеку — тут ловить нечего. А есть еще такие, которые думают, что это те, кто с мечтой, куплены, а настоящая мечта у них, у тех, кто против Майдана и за Москву. Оказывается, и украинцы — как мы с Путиным в 2011-м или в 2012 году, — могут проснуться в другой стране, и никакое магдебургское право не поможет.
Бунт в себе
Мы, допустим, уже знаем, что и те, кто выходит на митинги и возмущается Мизулиной, и те, кто не выходит и хвалит Мизулину, — люди очень разные, но народ они один. То, что мы тут мучаемся, не знаем, что с этим делать, какое дать имя одному и другому народу, а на Украине знают, что один, который сознательный, — это украинцы, а другой — неведомо кто, ничего не меняет. Ни «Беркут», ни президент, ни донецкие олигархи, ни донецкие боевики не перестали быть украинцами, если под Украиной понимать то, что мы видим на карте и встречаем на местности, а не незримую духовную сущность.
И еще важное отличие между нашим и украинским протестом: у нас мало, а там, на Украине, среди протестующих полно простых людей из областей, из маленьких городов, из сел. И понятно почему. В украинской борьбе за Европу против России есть сильный национально-освободительный привкус, как в свое время в Польше или Прибалтике. А обычному человеку, рабочему и землепашцу, гораздо проще стать европейцем и демократом, если он считает, что его страну угнетает отсталая иноземная сила и он за Европу против той самой силы.
Вот сейчас пойдут разговоры, чем станет Украина: Россией без нефти, Белоруссией без Батьки, Польшей без Европы, но в итоге все сойдутся на том, что она все равно Европа, не чета нам. Но в действительности она не стала ничем другим, кроме самой себя.
Я отлично помню 90-е, когда в России была свобода печати и собраний, а на Украине Кучма и режим красных директоров. Или раннюю перестройку, когда Украина числилась оплотом позднесоветской тоски и ее пришлось раскачивать из Москвы: снимать первого секретаря Щербицкого, чтоб не препятствовал гласности.
Совершенно естественное желание городских украинцев сбежать подальше от России, где правит Мизулина, совпадает с желанием не очень городских украинцев сбежать подальше от любой России, будь там у власти хоть весь коллектив «Эха Москвы» в полном составе.
Но могут ли протестующие уйти от собственной страны? А если они согласны признать Украиной и украинцами только своих единомышленников — кто тогда все прочие?
Границы Европы
Проводить рубеж между Европой и Ордой по украинской границе надо крайне осторожно. Очевидно, что разговоры про «тут Европа — там Орда» упрощают реальность. Недавно я познакомился с превосходным современным композитором Кузьмой Бодровым. Ему 34, он родился в киргизском городе Ош и учился музыке там и в Бишкеке, в самых глубинах Азии, и преподает в «ордынской» Московской консерватории, замещая на кафедре композиции ее главу Александра Чайковского. И ему, а не обладателю безупречной европейской анкеты, курия Папы Римского заказала мессу для Всемирного дня молодежи в Испании. Credo из нее подпевали три миллиона католиков со всего мира, включая украинцев.
История про прирожденных европейцев с безупречным происхождением, от рождения свободолюбивых, которым все удается, потому что «здесь вам не там», искажает реальность. А исказить гораздо проще, чем улучшить. Это не про злорадство, а про то, насколько полезно самим украинцам утешать себя разговорами про угро-финнов и европейскую ментальность, в то время как кибитки внутренней Монголии равно делят Майдан с палатками внутренней Европы. Всегда делили и еще долго будут.
ЗЕМЛЯ И ЛЮДИ
«Крым не наш — туда ему и дорога». Среди прочих украинских голосов о потере Крыма слышен и такой: своей страной они Украину не считали, языка не учили, вечно волками смотрели в свой русский лес, только портили результаты на всеобщих выборах: не было бы Крыма, может, и Януковичу не хватило бы голосов. А самые хладнокровные добавляют: «И донецкие пускай проваливают».
Кроме защитников территориальной целостности есть те, кто согласен расстаться с обузой, по меньшей мере крымской, но неудобно — уж очень похоже на позднее самоутешение: «Ну и что, что угнали, мы на этой рухляди все равно не ездили. Одни расходы».
Отдавать свое, даже обременительное, в мире не принято: будут считать слабаком. Однако были в новейшей истории случаи, когда страна по доброй воле прощалась с замечательной, может быть, лучшей частью своей территории, чтобы стать более сплоченной и монолитной.
Хорошее против лучшего
Все знают, что Сингапур — одно из самых богатых государств мира: больше 60 тысяч долл. ВВП на душу населения по паритету покупательной способности — это в первой пятерке в мире. Малайзия для своих краев тоже хороша: 17 тысяч долл. на человека, рядом с Россией. Когда мы узнаем, что Сингапур был частью Малайзии, а потом отделился и стал независимым государством, сразу хочется предположить, что это богатый и развитый Сингапур захотел покинуть Малайзию. Пусть сама прозябает.
В действительности произошло ровно обратное. 72% cингапурцев в 1962 году проголосовали за вступление в Малайскую федерацию на всеобщем референдуме, а в 1965 году малайзийский парламент единогласно исключил Сингапур из состава страны и сообщил своей бывшей провинции, что она теперь независимое государство. В Сингапуре с тех пор произошло экономическое чудо, более масштабное, чем в самой Малайзии. Не пожалела ли Малайзия о своем решении? Нет, не пожалела. И вот почему.
Титульная половина
Нынешнее население Малайзии 30 млн человек, из них 50% — малайцы и 25% — китайцы. В 60-е годы, когда готовился неожиданный для Сингапура развод, китайцев в единой еще Малайзии было 36%. Разница между четвертью и более чем третью и сама по себе впечатляющая, но, главное, доля титульной малайской нации при таком раскладе опускалась до критического «меньше половины» (в Малайзии кроме китайцев и малайцев живут еще индийцы и племена).
