Джоджо Мойес - Корабль невест
Перед его мысленным взором снова возникло бледное лицо в лунном свете. Ее взгляд не был призывным или кокетливым. Она не из тех женщин, кто флиртом компенсирует себе ограничения, накладываемые статусом замужней дамы. Правда, было в ее взгляде что-то особенное. Нечто такое, что говорило ему о наличии взаимопонимания между ними. И какой-то странной связи. Она действительно узнала его. Именно это он и почувствовал.
– Ох, господи боже ты мой! – громко воскликнул он, вылезая из гамака.
Он вовсе не собирался ничего говорить и, когда его ноги коснулись пола, сразу пришел в себя.
– Найкол, любовь моя, в чем дело? – отложил свое письмо Валлиец Джонс. – Тебе что, слишком туго затянули корсет? Или слишком мало салаг удалось в карцер посадить?
Найкол зажмурился. Глаза были как песком засыпаны. Но несмотря на усталость, он почти не спал. А если и спал, то урывками в дневные часы. Когда ему удавалось немного расслабиться, тревожное состояние потихоньку исчезало, оставляя после себя лишь свинцовую тяжесть век. И боль в душе. Как я могу так думать? Почему из всех людей именно я?
– Голова раскалывается, – потер он лоб. – Ты был прав. Это давление.
Он убеждал себя, что уже не способен на проявление эмоций. После всех ужасов войны, после потери товарищей он окончательно замкнулся в себе. И вот теперь, беспристрастно посмотрев на себя со стороны, он понял, что, наверное, никогда не любил жену, а женился просто потому, что так было надо. У него не оставалось иного выхода после того, как она призналась ему, к каким последствиям привели их шалости. И вот ты женился, обзавелся детишками и постарел. Твоя жена тоже постарела и поблекла в одиночестве, а ты стал желчным и замкнутым из-за несбывшихся надежд. Дети выросли и выпорхнули из родного гнезда, дав себе зарок не повторять родительских ошибок. В душе уже не осталось места для желаний или жажды перемен. И ТЫ СМИРИЛСЯ. Возможно, думал он в самые черные минуты, просто трудно признаться себе в том, что война освободила тебя от этого.
– Слушай сюда, Найкол! Кочегары собираются сегодня вечером закатить вечеринку. Самое время, раз уж на нашей старушке все устаканилось. – Джонс задумчиво постучал по переборке. – Хочу сказать, довольно всем этим женщинам впустую растрачивать свои таланты, должны же они отведать старого доброго морского гостеприимства. Думаю заглянуть к ним в кубрик чуть погодя.
Найкол взял ботинок и принялся его полировать.
– Ну ты, сукин сын, и ловкач! – бросил он.
Валлиец Джонс шутливо зарычал.
– А что здесь плохого? – спросил он. – Та, что не захочет отведать моего гренка по-валлийски, значит, и вправду любит своего мужа. И это прекрасно. А те, кто находят, что морской воздух… – многозначительно поднял он бровь, – пробуждает у них аппетит, вероятно, и не собирались держаться до конца.
– Джонс, ты не можешь так поступать. Видит бог, они замужние женщины.
– А я вот на все сто уверен: многие из тех, что садились на корабль замужними дамочками, уже пересмотрели свой взгляд на замужество. Ты ведь уже слышал о случае, что произошел на палубе B, да? Прошлой ночью я дежурил у каюты 6Е. Так, прикинь, блондиночка из той каюты вообще не давала мне покоя. Шастала туда-сюда, туда-сюда… “Ой, мне буквально на секундочку в уборную”, а у самой халат нараспашку. Так вот, я считаю, что здесь настоящие жертвы – именно мы, мужчины. – Он театрально похлопал ресницами. (Найкол снова взялся за ботинок, который полировал.) – Ох, да брось, Найкол! Не стоит так рьяно защищать замужних женщин и судить нас слишком строго. Если тебе нравится жить по уставу, это еще не значит, что остальные не могут получить хоть толику удовольствия.
– По-моему, тебе стоит оставить их в покое, – произнес Найкол, стараясь не слышать одобрительного гула в ответ на слова Джонса. Ему было неприятно сознавать, что среди членов экипажа, как ползучая зараза, постепенно распространяется неуважительное отношение к женщинам.
– А вот я считаю, что тебе не мешает немного встряхнуться. Вот Лиддер тоже идет, да, парень? А еще Брент и Фартинг. Пошли с нами, а там сам посмотришь, как мы себя ведем.
– Я сегодня дежурю.
– Конечно дежуришь. Прижав ухо к двери их спальни, чтобы послушать, как они тяжело дышат от неудовлетворенных желаний. – Хмыкнув, Джонс залез в свой гамак. – Ой, Найкол, кончай валять дурака! Морпехам тоже невредно иногда развлечься. Послушай… Ладно, постарайся посмотреть на то, что мы делаем, как на своего рода службу. Развлечение жен военнослужащих Британской империи. Словом, как на работу во благо нации.
И, шутливо отдав честь, Джонс улегся в гамаке. И к тому времени, как Найкол сумел придумать достойный ответ, тот уже крепко спал с тлеющей сигаретой “Синьор сервис”[29] в руке.
Мужчины боксировали на полетной палубе. Там, где раньше стояли “корсары”, устроили импровизированный ринг, на котором Деннис Тимс прямо сейчас делал котлету из другого моряка. Его обнаженный торс представлял собой гору мускулов, а сам он двигался по рингу тяжело и не слишком ритмично. Не человек, а автомат, машина для разрушения. Его тяжелые кулаки тупо молотили противника, молодого матросика. В результате, практически бездыханный, он упал на канаты, и его уволокли прочь. Уже четыре раунда подряд в победах Тимса была такая жуткая неотвратимость, что у собравшихся зрителей – женщин и моряков – едва хватало энтузиазма на бурные аплодисменты.
Фрэнсис, которая не могла себя заставить наблюдать за побоищем, стояла, повернувшись к ним спиной. Тимс, кулачная расправа… Слишком живы оказались воспоминания о той роковой ночи, когда произошел “инцидент” с Джин. Было нечто такое в этом человеке, в его мощном замахе, в его свирепо выпяченном подбородке, в том, как он обрабатывал отданную ему на растерзание бледную человеческую плоть, что Фрэнсис похолодела, несмотря на жару. И девушка уж начала было подумывать увести сидевшую рядом Джин от греха подальше. Но неподдельный интерес Джин к поединку свидетельствовал о том, что она не помнила ни Тимса, ни других непосредственных участников рокового события, поскольку была в стельку пьяна.
– Надеюсь, что они все-таки не слишком разгорячатся, – заявила Джин, устроившись рядом с Маргарет. Похоже, ей явно не сиделось на месте: последний час она только и делала, что курсировала между рингом и шезлонгами, на которых расположились Маргарет с Фрэнсис. – Вы слышали? Вода кончилась.
– Что? – удивленно посмотрела на нее Маргарет.
– Нет, слава богу, не питьевая, но насосы не справляются, и теперь никакого мытья или стирки – волос, одежды и остального, – пока они их не наладят. Только неприкосновенный запас. Можете себе представить? Это в такую-то погоду! – Она картинно обмахнулась рукой. – Должна вам сказать, в уборных черт знает что творится! Эта Айрин Картер корчит из себя благородную, но вы бы слышали, как она выражалась, когда из душа перестала литься вода. Она даже старину Денниса вогнала бы в краску! – За последнюю неделю к Джин вернулась обычная жизнерадостность, ее бессвязная речь приобрела новый импульс и теперь лилась нескончаемым потоком. – А вы в курсе, что Эвис будет соревноваться с Айрин Картер на звание королевы красоты “Виктории”? А сегодня днем конкурс “Мисс Самые Красивые Ножки”. Эвис сейчас у шкафчиков с нашими вещами, уговаривает офицершу разрешить ей взять из чемодана лучшую пару лодочек. Четырехдюймовый каблук, темно-зеленый атлас, как раз в тон ее купальника.
– О…
Тимс сделал апперкот, сопроводив его хуком слева. Затем снова. Еще и еще.
– Мэгги, с тобой все в порядке?
Маргарет мыслями была где-то далеко и не замечала протянутого Фрэнсис мороженого. Фрэнсис удивленно переглянулась с Джин.
– У меня все прекрасно. Честно, – сказала Маргарет, старательно отводя глаза.
– Ой, Деннис снова на ринге. Пойду посмотрю, захочет ли кто-нибудь заключить со мной пари. Хотя что-то не вижу желающих. Тем более при таких ставках. – Джин резво вскочила, одернула юбку и присоединилась к остальным зевакам.
Маргарет с Фрэнсис остались есть мороженое. Где-то вдалеке, у самого горизонта, шел танкер, и они молча следили за ним до тех пор, пока он не растворился в туманной дымке.
– Это что у тебя? – Маргарет посмотрела на письмо, которое держала в руке. Неожиданно она поняла, что имя адресата очень хорошо видно. Фрэнсис больше ничего не сказала, но в ее глазах был немой вопрос. – Ты… собираешься кинуть его в море, да? – (Маргарет бросила взгляд на лазурную воду.) – Что ж, может быть, и правильно. Однажды у меня был пациент, его любимая погибла в Германии во время бомбежки. Он написал ей прощальное письмо, мы положили письмо в бутылку, а бутылку выбросили за борт нашего плавучего госпиталя.
– Я собиралась его отправить, – сказала Маргарет.
Фрэнсис снова посмотрела на конверт, словно желая проверить, правильно ли она прочла имя. Затем с озадаченным видом повернулась к Маргарет. За ее спиной зрители, окружившие ринг, что-то возмущенно кричали, но Фрэнсис не сводила взгляда с подруги.
