Дмитрий Дейч - Прелюдии и фантазии
Сеанс окончен.
Нужно жить дальше. Ты готова?
На расстоянии взгляда
— Габи, ты куда смотришь?
— Никуда.
— Разве можно смотреть НИКУДА?
— Можно.
— А по-моему, нет.
— Я же смотрю!
— Ну-ка, подними голову.
Ривка. Лифчик не носит принципиально.
— Ты меня видишь?
— Вроде того… (смех в классе) Она подходит ближе, совсем близко, до неё можно дотронуться. Почему бы и нет? Повернулся на месте и сам не заметил… извините. морщинки на складках блузки. их нужно разгладить. нельзя же так.
— Габи, ты о чём думаешь?
— Ни о чём.
— Весь класс думает о Ханохе Левине! Верно, молодые люди? Шелест голосов.
— Давай сделаем так: ты будешь смотреть на меня и думать о Ха-нохе Левине. Как тебе такая идея?
— Ладно.
— Будешь смотреть на меня?
— Буду.
— А думать о чём будешь?
— Ни о чём. (класс взрывается) — О Ханохе Левине, Габи.
— Хорошо.
Ривка разворачивается на каблуках и проходит к доске. Габи послушно следит за нею взглядом, морщась от напряжения, недоумевая: как можно думать, когда перед глазами ТАКОЕ!
Манекены
Сегодня Клио в деловом костюме «Target» — сама скромность (потупившись). Жанна — в ужасе (картинно отставив ногу, отворачивается, прикрывает лицо ладонью, но, стоит присмотреться, становится ясно, что негодяйка лукавит: подглядывает сквозь щёлочку между пальцами). Эстрелла мирно улыбается в сторонке (мягкая «джокондовская» улыбка — плод нешуточных многочасовых усилий, своего рода пластическая хирургия), на ней костюмчик, прибывший на прошлой неделе прямо с венецианского показа Эди Слимана.
Рахель то и дело выскакивает наружу, чтобы полюбоваться, поправить тут и там, одёрнуть, пригладить, или — наоборот — расправить, немного растрепать, растормошить (создать иллюзию движения, жизни, неравновесия). К полудню витрина приобретает окончательный вид.
Прежде манекены пугали её, особенно ранним утром, когда в залах торгового центра — холодный дежурный свет, слишком слабый, чтобы различить подробности и оттенки, но обладающий властью над вверенной территорией: способный превратить тень в жидкое вещество, разлитое в промежутках и впадинах. Люди-вещи, плывущие в лужицах собственной тени — Жанна, Эстрелла и Клио. Три грации в витрине бутика.
Со временем она перестала бояться и научилась получать удовольствие: её девочки умны и послушны, их пальчики обладают нечеловеческой силой и гибкостью. Тела подобны сложным математическим формулам, лица напрочь лишены индивидуальности и потому — совершенны.
Деньги (рассказ Йоава)
С недавних пор я перестал верить в существование денег.
Вот как это случилось: я стоял на перекрёстке, ожидая сигнала светофора. Вокруг — справа и слева — стояли сограждане, израильтяне, жители Тель-Авива. Все до единого смирно стояли, зная, что вот-вот загорится зелёный и мы тронемся с места.
Мимо проезжали машины — грузовые и легковые, в каждой сидели люди, наши сограждане.
Я был одним из них, таким же, как все.
Мы стояли и стояли, а машины всё ехали.
Не помню, кто первым заподозрил неладное.
Кто-то сказал: как-то слишком… медленно… просто невыносимо.
И в самом деле: прошло пять минут, и всё — красный. Уже семь минут прошло, и всё — красный.
Те из нас, кто сидел в машинах, ничего не заметили. Они ехали мимо, не зная, что мы, их сограждане, стоим слишком долго.
Согласно правилам дорожного движения им было позволено ехать со скоростью 60 километров в час.
А мы всё стояли и не знали, что делать дальше.
Машин было много, они двигались сплошным потоком.
Наконец кто-то из нас, стоявших, не выдержал и шагнул вперёд, на проезжую часть.
Это была женщина.
Женщины — нетерпеливы.
Мне часто приходится видеть женщин, на работе. Я не шовинист. Я люблю женщин. По мне: лучше бы они отдыхали, не работали вовсе.
Менеджер по продажам — особый тип женщины.
Она шагнула вперёд, как героиня-комсомолка.
Там, на той стороне, были здания, где люди работали. Офисы.
На этой стороне были кафетерии и магазины.
Вероятно, она только что позавтракала. Шоколадный мусс и чашечка кофе. Что-то в этом роде.
И теперь, после завтрака, довольно скромного, она спешила в офис, там её уже ждали. Быть может, утреннее совещание началось, и за длинным овальным столом сидели её коллеги, недоумевая.
Ничего этого мы не знаем. И никогда не узнаем. Светофор был неисправен. Позже нам об этом сообщили.
Он сломался, когда мы остановились, пережидая поток машин, в этот самый момент. Искорка проскочила. Сбой программы. В точности неизвестно.
«Скорая» приехала довольно быстро, быстрее, чем мы ожидали. Всегда так: что-то происходит медленнее, что-то быстрее твоих ожиданий.
Движение полностью застопорилось: машины остановились, теперь мы могли совершенно спокойно переправиться на ту сторону.
Женщина проторила нам путь, пожертвовав жизнью.
И на какое-то мгновение, когда все вздрогнули, и многие закричали. когда всё, наконец, остановилось: машины, люди. в этот миг деньги, которые управляли всем этим движением — людьми в автомобилях, пешеходами, светофорами, — вдруг исчезли.
И мы увидали мир таким, каков он без денег.
Будто солнышко скрылось за горизонтом и снова взошло.
Я не спрашивал об этом никого из тех, кто был рядом, но абсолютно уверен: они видели то же, что и я.
Пятнадцать минут спустя движение было восстановлено. Светофор исправно показывал жёлтый, зелёный, красный.
Люди шли, останавливались, шли. Машины ехали и стояли, как им и было положено.
Мир остался прежним, но мы навсегда изменились.
После физкультуры
В раздевалке гулко хлопают металлические дверцы шкафчиков, за кирпичной перегородкой — мерный плеск: кто-
то стоит под душем, намыливая голову, плотно зажмурив глаза. Голоса звучат неразборчиво, смазанно, будто все разом воды в рот набрали, в воздухе — пар и сладковатый запах хлорки. Кафельный пол залит по щиколотку: люди движутся медленно, осторожно переставляя ноги, чтобы не споткнуться. Пространство наполнено телами, каждое из которых перемещается в соответствии с заданной траекторией, то и дело взмахивая руками, чтобы сохранить равновесие.
Но — стоит выйти наружу, взгляд наводится на резкость, предметы внезапно становятся твёрдыми, и Габи не покидает ощущение, что о любой из них можно порезаться или уколоться.
Виноград
Виноград похож на горсть живых лампочек. В темноте не светится (проверено), но, если прикрыть глаза, можно увидеть, что из каждой виноградины струится — пламя.
Рахель пробовала бросить — как дурную привычку, — но куда там: дневная доза растёт. Почище крэка: подсаживаешься с первого взгляда.
В гастрономе она старается не смотреть в ту сторону. Подумаешь — виноград! Что мы — винограда не видели?
Круглый, тёплый на вид, прозрачный, с раздвоенной косточкой внутри. Упругий. Немного вязкий. Нет уж, нас на это не купишь, никакого винограда. В любом случае — не больше килограмма. Ладно, не больше двух килограммов.
Теперь она знает, почему беременных тянет на солёненькое.
Обыкновенное чудо
— О чудесах я тоже могу кое-что рассказать, — говорит Маэстро, — если у тебя хватит терпения дослушать мою историю до конца.
Ран сонно кивает и достаёт из кармана сотовый телефон, чтобы взглянуть на часы. 09:14. Скоро на боковую.
Маэстро Шимон с бесцеремонностью, свойственной детям и заслуженным артистам, принимает лёгкий, ни к чему не обязывающий кивок за согласие:
— Обычно я начинаю с Далл'Абако: си-мажорное каприччио, густое, как шоколад. В дождливую зябкую погоду — то, что доктор прописал. Два голоса: первый — пиццикато, осторожно-вопрошающий, второй — настойчивый, убедительный, ответствующий. Расставляющий все точки над «и». Хорошая разминка для пальцев, плюс — благоприятное разрешение утренних сомнений.
В смысле: быть, а не небыть. Играть, а не пить.
Иногда — заиграюсь и позабуду, что платят мне не за музыку, а за позу, за то, что стою с виолончелью в обнимку: монетки и бумажки сыплются в футляр, как из рога изобилия. Можно и не играть, а только позировать. Лёгкие деньги.
Одна беда: бывает, откроешь футляр, и первым делом хочется снова его закрыть и поскорее отправиться куда-нибудь. за линию горизонта. Уж больно паршиво — Дизенгоф-центр, восемь часов утра, лица у вас. как бы это помягче. не располагающие.
У всех вас…
Но!
Две минуты Далл'Абако, и ты — как огурчик! Настоящий кокаиновый приход!
