Наталия Сухинина - Куда пропали снегири?
- Вот нагнал на тебя тоску. Буду исправляться. Сейчас мы завернём на пасеку и купим хорошего мёда. Привезёшь в Москву, ему цены не будет, слушай...
И мы заехали на пасеку. Старый пасечник долго обнимался с Зосимом и всё приговаривал: «Вот обрадовал, вот спасибо». Потом он угостил нас вином, потом внучка, девочка лет десяти, принесла нам по горсти тыквенных семечек, потом пасечник торжественно вручил мне банку янтарного, духовитого мёда. Налил с верхом. Пока несла банку в машину, лизнула несколько раз через край. Терпкий, чуть горьковатый... Вкус был каким-то особенным. Такого мёда пробовать мне не доводилось.
Мы ехали дальше и дальше. Говорить не хотелось.
- Зосим, - тихонько попросила я, - покажи мне тот дом, ну сам знаешь...
- Да я тебе его показал. И с хозяином познакомил. Прости за хитрость. Побоялся, узнаешь ты, что это Давид, будешь смотреть с жалостью. А он жалости не любит. Мужчина.
- Значит, Беслан не вернулся...
- Беслана посадили. Говорят, сам пришёл, с повинной. Ждёт, скоро уже освободится. А сестрёнка у Давида живёт, семечками нас угощала. Мананой зовут. Ну, как тебе мёд?
-Удивительный. Вроде и сладкий, а как будто с горчинкой.
Мёд с горчинкой. Зосим сказал, оттого с горчинкой, что каштановый. Наверное, он прав.
МИЛЫЕ БРАНЯТСЯ - ТОЛЬКО ЛИ ТЕШАТСЯ?
Милые бранятся, только тешатся. И действительно, брань бывает такая полюбовная, такая симпатичная бывает брань, что умилённое бранью сердце принимает её как должный, даже желанный атрибут семейной жизни.
- Моя-то дурочка третий день как у меня живёт, - мило улыбаясь, делится новостью со знакомой пожилая женщина на автобусной остановке. - Поцапалась со своим-то, вот и хлопнула дверью...
- Молодые... Притираются... - охотно поддакнула знакомая и тут же «прописала» рецепт. - Пусть спуску не даёт, мужики, они такие, на голову сядут, если вовремя их не приструнить.
- Да уж, учу. Кто ей, кроме матери, подскажет?
Такие привычные разговоры. Такие привычные рецепты, такие привычные жизненные коллизии. Семейная ссора. Слово за слово, упрёк на упрёк, и - заискрило, закипело, забулькало. Хлопанье дверью одного, хлюпанье в платок другой. Несколько часов, реже дней, напряжения, и - «милые бранятся, только тешатся». Желанное примирение, поспешность извинений, и опять безоблачный небосвод над семейным гнездом, кажется, такой надёжный и такой долговременный.
Но вот опять пасмурнело. Обидные слова близкого человека, которые, казалось, были похоронены в самой глубине нашего сердца, вдруг выясняется, не умерли. Живут и здравствуют, будоражат притихшую память, провоцируют нас на смекалку и изобретательность. «Я отвечу...» «Я так скажу...» «Я припомню...» И уже перехватило дыхание от подступившего к сердцу гнева. Побольше, поизощрённее, наотмашь. Гнев услужлив. Он обладает удивительной способностью нажать на какой-то одному ему известный в человеке клапан, дабы выпустить на волю мутный поток площадной брани и непотребных слов. Бывает, где-то в закоулках разума мелькнёт испуганное: что я горожу, какой стыд, остановись! Но приступ гнева мгновенно прихлопнет здравую мысль и помчит нас дальше, по кочкам, по кочкам, пока, обессиленные этой гонкой, мы не падаем в изнеможении от усталости и стыда. Потом окажется - зачем кипятились? Не стоит «выеденного яйца» взбесившая нас проблема, но ведь не воробей слово, вылетело уже, закружило над нашим домом. Влетело по назначению в душу ближнего, мгновенно припечатавшись к ней смертельно опасной ржой.
Именно эта ржа и позволяет нам говорить о гневе, как о смертном грехе. Гнев бесследно не проходит. Ни для того, кому предназначается, ни для того, в чьём сердце закипает. И если поначалу можно благодушествовать и снисходительно улыбаться над тем, как бранятся милые, то спустя время можно разводить руками и недоумевать сокрушённо: ну чего бы им не жить? Всё есть, молодые, здоровые, а разбегаются.
Не знаю точной статистики, но не ошибусь, если скажу: многие, очень многие семьи рушатся именно из-за этого. До краёв полна чаша обид, нанесённых друг другу в запале гнева, ярости. Попрано достоинство, измельчены чувства, совместная жизнь становится мукой, никому не нужным истязанием. А бывает - терпят. Обороняясь от половины своим безразличием и равнодушием, ловя на стороне мимолётные праздники, твёрдо зная, что никогда уже не слюбится. Латают дыры в хлипкой шлюпке семейного бытия разных целей ради: ребёнок без отца, квартира неразменная, старики-родители не переживут.
Беда житейской мудрости в её деликатности. Она не блажит во всё горло о своих достоинствах, а конфузливо и тихонько пристраивается где-нибудь с краешку на нашем празднике жизни. Разглядеть её, услышать, да и усадить поближе под стать только очень внимательным и воспитанным людям. А вот хамство, гнев, злоба, раздражительность - это боссы. Эти прутся в президиум без приглашения, рассаживаются там по-свойски, опорожняют бутылки с минералкой и обязательно просят слова. Взобравшись на трибуну, истошным голосом учат нас жить. «А ты его... не давай спуску, да пошёл он!.. Нет, нет, не прощай, припомни, обязательно припомни...» Напичканные этим поганым товаром, мы с перекошенными злобой лицами идём в наш «последний и решительный бой». Ярость благородная вскипает, как волна, в наших жилах, мы крушим и беснуемся по принципу: бей своих, чтобы чужие боялись. Этот бой - не на жизнь, а на смерть. Победа любой ценой означает смерть любой ценой того, кого побеждаешь. Грех злобного гнева становится смертным именно поэтому: разрушив нашу душу, он бросается рушить душу близкого. Он отшибает нам память, и мы забываем, что рядом именно близкий, что отдано ему столько нашей любви и нашего внимания. Если бы кто посмел обидеть его, мы бы бросились на помощь, защитили бы, обязательно защитили. А сами... Пустая душа, в коей живёт злоба. Злобная, она не терпит никакого соседства, оттеняющего её убожество и пагубную сущность. Злобных людей сразу видно. Их лица некрасивы. Они всегда настороже. Правильно советуют мудрые: когда гневишься, посмотри на себя в зеркало.
Но ведь всем знакомо это чувство. Все пережили его. Наше бытие так богато на поводы к гневу и раздражению. А сказать человеку: «Не гневись, не раздражайся», - только лишний раз его прогневить. Но ведь на каждую болезнь есть управа. Кашель лечат горчичниками, радикулит - массажем, температуру сбивают мёдом и малиной. А чем же нам исцелиться от гнева?
Мы жили на одной лестничной площадке. Пожилая женщина с приветливым для всех лицом. Никогда не видела её раздражённой, не запомнила повышенного тона в разговоре. Но иногда она забегала ко мне, и я чувствовала - ищет предлог: «Можно, я позвоню, у меня что-то с телефоном? У тебя есть луковица, борщ затеяла варить, не рассчитала...» Когда однажды я позавидовала её постоянному доброму расположению духа, она рассмеялась:
- Нет, нет, у меня скверный характер. Но я поняла, самое главное, чего не переносит гнев - молчания. Вот он уже подкатил, уже и слова нашлись, а ты сожми губы и молчи. Тебе обидное сказали, а ты не отвечай. Запрети себе. Внуши: слово вымолвишь - умрёшь. Увидишь, что гнев, посрамлённый, бежит без оглядки. Через пять минут вспоминаю, из-за чего это я?
Молчание - золото? Да, мы слышим об этом часто. Но тогда в простых и искренних словах соседки эта житейская мудрость высветилась особенно выпукло. Спустя какое-то время я прочитала о мудреце. На вопрос, о чём он жалеет и о чём не жалеет в жизни, он ответил: «Я жалею о многих своих грехах, но ни разу за долгую жизнь не пожалел о... молчании». Надо же, подумала я, как моя соседка Клавдия Ильинична!
Мужа её я побаивалась. Был он человеком непростым, казалось, излишне прямолинейным. Не мёд, не подарок?
- У него много достоинств. Саша очень обязательный, любит порядок, дисциплину. Иногда, бывает, не угожу чем, сорвётся, а я, чтобы потом ему стыдно не было за себя, спохватываюсь, чтобы не слушать: «Ой, забыла». И... к тебе за луковицей. Возвращаюсь, он уже откипел без свидетелей. Жизнь продолжается.
От греха подальше. Убежать, спрятаться, схитрить. Все средства хороши в достижении этой цели. Быть подальше, не приближаться к греху, дабы не подвергать себя риску. А если зазевался да приблизился? Молчать. Дай обет молчания, как давали его подвижники благочестия, дабы стяжать мирен дух. Десять минут такого «подвига» - смехотворная цена за достойную семейную жизнь. Сегодня десять минут, завтра пятнадцать, послезавтра столько же -и вот уже целый месяц без обид и гнева, без испорченного настроения, без подскочившего давления, без слёз и истерик. Трудно бывает смолчать, порой просто невыносимо. Неопровержимые аргументы зудят на кончике языка, кажется, произнеси я их, и они повергнут в смущение моего такого же разгорячённого и красного от гнева оппонента. Обман! У оппонента свои неопровержимые аргументы, и у него они тоже на кончике языка. Ничем не завершится постыдная распря, ничем, кроме ещё большей злобы и негодования. Мудрая Клавдия Ильинична не позволяла мужу выплеснуть на неё свои аргументы не потому, что правды боялась, а потому, что оберегала мужа от собственного его стыда за сказанное. Завидная предусмотрительность!
