Михаил Валин - Дети Гамельна. Ярчуки
… Выли в костеле множество голосов, металось меж мёртвых тел холодное пламя. Расходились и бились о стены разноцветные сияющие круги, словно сыпала ведьмачья гибель в немыслимый радужный пруд новые и новые камни, гнала волны по воде бытия…
… Кубарем катился сквозь бурьян Хома, ёкала и гикала где-то рядом панночка, совершающая кувырки с любимым молотом в руках и оттого выписывающая этакие траектории, что и сказать невозможно. Ещё кто-то поодаль катился-убегал, но кто – не понять во всем том круговороте… Встряли в колючесть тёрна, и тут озарился весь предутренний небосвод рыже-синей вспышкой, вырвавшейся из злосчастного костёла. Этаким всплеском сверкнуло, что без сомнений, ту зарницу люди от Житомира до Полтавы углядели. И стих ведьмичий вой…
— Экое странное окончание, — заметил Хома, садясь и выковыривая из уха набившиеся туда семена лебеды.
— Ой, мне спину, кажись, пожгло, — испуганно сказала панночка, выбираясь из колючек
— То ничего. Мазь есть и компресс поставим. Главное, говоришь снова, — обрадовался казак.
— Так сорочка же… — начала Хеленка, но тут беглецы вздрогнули.
С собора донеслось истошное завывание – не особо ведьмовского характера, но проникновенное. То Пан Рудь, устроившийся на остатках кровли и ставший свидетелем мрачного, но великого события, возвещал миру о смерти хозяйки.
— Жалеет, — вздохнул Хома, отыскивая разлетевшиеся из-за пояса пистолеты.
— Та мне тоже как-то жаль, — всхлипнула панночка. – Не такая уж лютая хозяйка была.
— Что уж теперь… Пойдём на дорогу, да к лошадям. Ведьмы с ведьмаками кончились, так ещё много здесь кого вороватого шныряет. Уведут упряжку и глазом не сморгнут.
Остатки ведьминского воинства выбрались на дорогу и двинулись в сторону холма. На душе Хомы как-то разом полегчало. Ночь выдалась дурной, сраженье на диво кровопролитным, но ведь порасчистился мир. Главное, никакого больше удушья, Хеленка разговаривает, да и вообще вполне живы.
— Надо бы и пару верховых лошадок прихватить, — заметил Хома, обозревая приятно пустые склоны, просторный перекресток дорог и далекие развалины, где даже и пацюков теперь осталось в самую меру.
В этот благоприятственный для продумывания дальнейшей жизненности момент Хеленка взяла да встала столбом. Хома налетел на неё, ушибив и так порядком отбитую ногу.
— Тю! Ты чего?
Панночка смотрела на крест у дороги, и из бледненькой на лицо стала вовсе пепельно-серой.
— Ну, лошадей тут побили, да еще кто-то помирает. Обойдем, да и ладно, — с беспокойством пробормотал Хома. – Тут много этакого разного поразбросано.
Хеленка двинулась через дорогу деревянным шагом, словно и вовсе в мёртвые перешла.
— Да что же там? – встревожился казак, догоняя подопечную.
Лежал под крестом человек, неловко вытянув ногу. Доносилось натужное дыхание. Не жилец – в том и без особого коновальского опыта вполне можно заверить.
— Оленка? Мёртвая или как? – прохрипел умирающий. – Чудишься?
В Хеленке что-то хлюпнуло. Не иначе, как опять дар речи утерялся.
— Мёртвая, значит, — выговорил лежащий. – А я тебя у моста видел. Сердце заколотилось. Что ж ты нечисти предалась, а, любимая? Это и есть полюбовник твой? Тьфу на тебя, да на него...
— Не то говоришь, — прошептала панночка. – Ты зачем на Днепре был? Зачем убийстовал? Разве дело?
— Дурить меня взялась? – раненый густо кашлянул. – Зубы заговаривать? На кого казака променяла? Курва хладная…
— Э, язык-то придержи, — указал Хома, не особо понявший заумь разговора.
Раненый качнулся набок и одной рукой вскинул длинный мушкет. Действовал он дивно споро для помирающего, хотя даже и не понять в кого именно из двоих на дороге целил.
Хома успел схватиться за пистолеты, как под крестом вспыхнуло пламя выстрела. Звук почему-то не услышался. Дорога, звёзды, да и все остальное диковинно сдвинулись. Хома успел вскинуть пистолеты, выпалить. Догадался, что попал, и с той хорошей мыслью умер.
***
На кладбище было уютно. Анчес засел меж двух высоких холмиков – пуля туда по-любому не должна была залететь. У костёла бегали и воевали. Анчес по опыту знал, что люди склонны всякой гадости уйму внимания уделять. Удивительно несуразные умы. Пальба стихла, анчут осторожно почесывал спину и терпеливо ждал. Сюрпризы могут быть – в костёле какой-то разговор слышен. И бывшая хозяйка, и сильный пришлый колдун еще там. Зря Хома с Хеленкой с ними связались – добром не кончится. Одно хорошо: забесплатно и для всех разом. Ну кроме тех, кто вовремя в сторонку отбежал.
Как в воду глядел – озарился костёл выбросом этакой магической мощи, что аж ослепило. Анчут уткнулся пятаком в землю, зажмурился, чувствуя, как над головой свистят сгустки магии убийственной силы. Да что ж там такое?! Неужто панночка обоих колдунов умертвила? Имела ведь такие отчаянные мысли, но чтоб и вправду рискнуть?! Превеликой смелости дивчина! Или капитан исхитрился во врожденном московитском коварстве?
Утихло. Анчес поднял нос, перед глазами ещё плыли яркие кружалки, но по правде не особо ослеп. Кончилась великая Фиотия! От же событие, кто б его угадал?!
— Славно полыхнуло, — заметил бас из-за соседней могилы.
— Что и говорить, полыхнуло, так полыхнуло, — согласился Анчес и дал дёру.
То ли несвоевременная подслеповатость в том виновна, то ли ловкость ног изменила бывалому анчуту, но мигом налетел на подножку и брякнулся головой в какой-то хилый крест.
На спину наступили коленом.
— Посидим, — предложил басовитый пленитель. – Может, ещё не кончилось.
— Посидим, — согласился Анчес, поправляя шляпу. – Только ниже не дави. У меня там больное.
— Хвост всё не залечишь? – посочувствовал голос. – Экое несчастье.
— Да где ж залечишь, если всё время хватают?
— Шину бы наложил. Помогает для сращивания. Ну и лечебную гимнастику не стоит забывать.
— Химнастику? – задумался Анчес. – Надо будет попробовать. Ты бы голос и наружность не напрягало. Все равно чую.
— Толковый. Хотя и необразованный. Ладно, сейчас выждем, а потом разговор к тебе есть. Не поджимайся: пытать калёным железом и иными экзорцизмами, принуждать вековые контракты подписывать или за царёвыми портянками гонять, я не собираюсь.
— Да уж замучили этой формальностью, — признался анчут. – Поговорим, чего уж…
Стихло у костела. Кособоко пробежал контуженный вовкулака, закончил истошно оплакивать хозяйку Пан Рудь. Вдалеке прорысила на взгорок тяжко нагруженная фигурка.
— Надо бы помочь, — вздохнул Анчес.
— Надорвемся мы с тобой под этакими кабанами. Она сама управится. Шустрая девица, того не отнять. Значит, пожалеть её сейчас?
— Так если спешки нет, чего мешать? Пусть попробует.
— Добротой я страдаю последнее время, — посетовало Оно, ибо иначе именовать незваного кладбищенского гостя, исходя из его изменчивой природы, было даже как-то странно.
— Оно и видно. Добрейшая душа, — проворчал освоившийся Анч. — Вон, крест ни за что сбили. И опять же моей башкой.
— Какое огорченье! Считай, рога почесал.
Крест всё ж поставили на место. Нечёртов чёрт утоптал землю у основания и новые знакомые, чинно беседуя, двинулись к дороге.
На склоне Анч ухватил Оно за рукав красной нарядной куртки:
— Глянь!
Дорогу перебегали конечности. Вернее Сух-Рука волокла своего короткого собрата на себе, прихватив за косточку запястья. Собрат тыкал татуированным пальцем в небо и вообще вел себя развязно.
— Эка его со свободы растащило, — ухмыльнулось Оно. – Ничего, протрезвеет. Ладно, пошли. Сначала шину тебе поставим, потом планы обсудим.
— Вот с лубками опасаюсь я, — стеснительно признался Анч. – Чуть шевельнись, так и норовят впиться.
— Ничего, пару дней спокойного отдыха лежком на брюхе, и как рукой снимет. Место хорошее, у ручейка, мешок тарани я припрятала. Отлежишься. Главное, на сложностях бытия не зацикливаться…
***
А у Пана Рудя имелись сложности. И наглые горлинки, рассевшиеся на стенах костела с первыми лучами солнца, от важнейшего дела отвлекали. Уважающему себя коту спешить не пристало, но тут этакие тонкости внезапно навалились...
Брезгливо поднимая лапы, Пан Рудь обогнул кровавый след в дверях – кто-то тут упорный и живучий выползал из нехорошего костёла, — прокрался между головнями, мёртвыми телами и вонючим оружьем. Если кто не знает, то сгоревший порох припоганейше влияет на кошачье обоняние. И от избыточных ароматов не до конца развеявшийся магии тоже ничего хорошего не жди. Магия, она в меру хороша. Немного примиряли кота с действительностью запахи поверженных полчищ крыс. Вот отчего бы чисто крысиные войны не устраивать? Ведь дивное же зрелище…
Пан Рудь вспрыгнул на балку, обозрел поле битвы. Вон она, хозяйка…
Нервно подёргивая хвостом, Пан Рудь поглядывал вверх, ждал и колебался. Не устроится ли чего худого? Фиотия хоть и не совсем человеком считалась, но и человеком тоже. Кто ж им, людям, доверяет? С другой стороны, обещал. Если кот обещал, то он обычно передумает то обещание и даже многократно. Такой обычай. С другой стороны, обычай касается обычных котов, а необычные должны быть оригинальными. Красивое, кстати, слово. Пан Рудь Первый Оригинальный. Что-то в этом есть…
