Феликс Максимов - Духов день
Гремите, гудите, брянчите, скачите,
Шалите, кричите, пляшите!"
Свадебный поезд тянулся петлями по Петербургским улицам. Морозный парОк повисал над конскими пастями, куролесили в снежной крупке ошалевшие шуты, вертели лоскутными полотнищами, танцорки в пекинских шелках откалывали антраша, шевелили мускулистыми ножками в розовых трико на движущихся платформах итальянские лицедеи.
Парчовые шулера тасовали веерами крапленые карты с пятью мастями. Ревели до икоты верблюды, шишковатые морды запакостились желтой пеной, кровавые ноздри разили рваным мясом.
Китайские маски, кривомордые, проказные сменяли, мельтеша, одна другую. На разрыв брякали горсти медных колокольцев на посохах кувыркачих поезжан. Бурлили медные котлы с вареным мясом, поварята поддавали жару, ражие повара с ножами швыряли в плошки дармовую кипучую жратву. Раскаленный пылкий жир бараньих курдюков прыскал на жадные руки обжор.
Арапы в карминных шальварах глотали огненные языки. Кивали мишурные султаны на лошадиных головах, цокали по торцовым мостовым шипованные подковы. Остро несло мускусом и потешным порохом. По ходу поезда с треском распахивались окна от первых до чердачных этажей, вываливались из подвалов и с балконов обыватели в халатах, визжали навзрыд кружевные жены, в чем были выскакивали на мороз бездельники и зеваки. Крикнул косоротый дворник на углу "Даром наливают!!!" - и валом повалил народ на невский лёд к котлам. Глотали полынную водку, наливали глаза белым казенным вином, выли, дрались, целовались.
На перекрестках лоскутные румяные девки - "Дуньки" с выпученными зенками, хлестали себя по щекам от азарта, ввинчивали в стойкий морозный воздух острый визг, орали на бегу, задирали нижние юбки, теряли башмачные отопки в талом от русопятого бегства снегу.
- Е-едут!!! Едут молодые!!! Ай, стра-ашно! Ай, хорошо!"
Сто пятьдесят пар всякого российского сброда составляли свадебный поезд, черемисы, башкиры, татарва, самоеды, чуваши, карельская чухна, мордва косолапая, все в парадных нарядах своего племени. На остановках подавали бегом каждому народу свойственное кушанье - кому жирную шурпу, кому тушеные бараньи кишки, кому ржаные калитки с ежевикой и голубикой, кому прогорклый китовый жир и тухлую тюленину из мясных ям, вырытых в вечной мерзлоте.
Катились вприскочку по корявым наледям разузоренные санки, не просто так санки - а рыбы круглоротые, хрящеваторукие, шеперые, в изумрудно-золотой чешуе диковинные звери, птицы райские и адские. Запрягали шутовские экипажи кем попало - тут и хорькали мохнатые олени-северяки, голубоглазые хаски в упряжках тянули плоские нарты, трусили дикие свиньи в красной сбруе на кормленых телесах, поспевали за ними горбатые волы, винторогие козлы и ангорские козы. Даже прирученные тамбовские и костромские волки кашляли, путаясь в постромках, бежали вразнобой, скашивая глаза и в кровь разбивая лапы, вываливали на поворотах пьяное компанство в сугробы.
Со времен Петровских кощунственных всепьянейших-всешутейших соборов и карличьих свадеб не видал Петербург такого развеселого густого бесовства, вот и распялил воблые глаза на позорище.
Понеслись наискось запертые узорными оградами сады, прямоходные проспекты и линии желтых зданий вослед свадебному поезду в суматохе и предсмертном балаганстве.
Били в колокола спросонок распатланные попы. Горланили певчие наряженные турками, лешими и марсельскими ворами величальные песни жениху и невесте.
Пьяные блевали в подворотнях и, опроставшись, рта не отерев, бросались в общую костлявую петербургскую пляску. От свадебного тесного пляса таяли прочные снега, сапоги, амстердамские тупоносые башмаки и лапотки из предместий месили слякоть, бурую от кровушки и винища."
Строгая госпожа - зима 1739 года, бранчливая, нетрезвая, удачливая, в уссурийских харзовых мехах от пят до горлового отруба, скакала без головы по Петербургским крышам.
Солнце выливалось на крышные скаты, как яйцо.
Отрубленная голова вполнеба наклоняла круглый лоб.
Загодя хмурые работники выехали на Неву и каналы и на малые реки, какие почище, на Смоленку да Фонтанку, топить и крушить лёд. Резали льдины на большие плиты, волокли на полозьях по муравьиному вереницей, укладывали плиты друг на друга, заливали водой, и крутой мороз сплавлял глыбы воедино.
Приглашенные зодчие - француз-скульптор, датчанин- инженер и русаки - умельцы обтесывали ледяное мясцо, укладывали согласно чертежам паз в паз холодные глыбины. Строили ажурную галерею кругом крыши, высекали ледяные балясины и статуи.
Вывели напоказ голубое от стужи крыльцо с резным фронтоном, разделили дом на покои, в каждой половине по две светелки. Окна застеклили тонкими стылыми пластинами, в которых маревно и тошнотно множились раскосый рассвет и малосольные сумерки.
К привратным столбам призрачного дома выкатили шесть ледяных пушек и две широкогорлые мортиры. Приставили к орудиям кирасиров в железных шапках и раз в два часа краснорожие солдаты по команде давали залп и примкнув ружьецо с длинным штыком к голенищу гаркали "Виват!". Столь браво рявкали артиллеристы, что у женки чиновника Дворянкина из восьмого нумера на Литейном проспекте случились преждевременные роды. На радость и в тягость одуревшему отцу чиновница разрешилась тройней - и все младенцы выскочили из нее на руки спешной повитухе не запросто, а с лошадиными зубами и кручеными вороными усами, как у венгерских гусар. Ради праздника поднесли отцу водки штоф, тульский пряник с монограммой и торжественный паспорт рогоносца с каллиграфическими вензелями.
Большие снега засорились сорными оспинами хлопушечных конфетти.
Напоследок мастера навели красоту, взгромоздили на античные постаменты двух ледяных мертвых рыб - дельфинов с раздвоенными хвостами и раздутыми человеческими лицами. С помощью насосов причудливые морские рыбы выбрасывали из челюстей красно-черные фонтаны горящей нефти. Алозолотные отблески гуляли по лощеным телам статуй голубых и ленивых, пронизаны морозными иглами, по голым колоннам ледяного дома в сумерках напросвет.
Будто снежный подсвечник, рождественским апельсиновым светом сиял Ледяной Дом в бесцветном Петербурге.
По правую руку от дельфинов залили скоротечной водой ледяного слона в натуральную величину с запрокинутым хоботом в виде латинской буквы "S". На спине у слона возвышалась беседка с душными сандаловыми курильницами по краям, а на загорбке зверя помещался, скрестив ноги, ледяной персиянский человек, слоновщик-поводырь в чалме с крашеными клюквенным соком извилистыми губищами.
Слон сей был внутри пуст и столь хитро создан, что ночью к великому удивлению публики извергал из хоботного раструба нефтяную самопальную струю. Шарахались полукругом и ахали в сотни глоток косматые пьяные толпы. Девушки прятали личики на груди офицеров, рвались из оглобель саврасые городские лошади.
Мастера торопились - обрабатывали накаленными резцами и хитрыми инструментами, вроде криводушных шильцев и рубаночков стеклистую студеную обстановку дома. Слуги в белых нитяных чулках принесли ледовые овальные зеркала, туалет для молодой боярышни, секретер для молодого барина с выдвижными ящичками.
Зажгли восковые свечи в хитроумных шандалах с литыми виноградными гроздями на ножках, подивились перламутровой колдовской игре света - русские мастера перекрестились справа налево, кафолики - слева направо, не приведи Бог никому в ледяной халупе горе горевать на потеху Государыне.
В ледяной камин навалили ледяные дрова, в буфете - поставце расставили ледяную утварь - сервизы, немецкие толстоногие рюмочки, полоскательницы, блюда, розетки, пузатые богемские графины - все из невского льда, тронь - прикипают обмороженные пальцы. На ломберном столе веером высекли ледяную колоду карт. Посадили на приступке ледяного кота-мурлыку с сердоликовыми глазами. В будке на дворе поселили ледяного кобеля с подпалинами, ржавчиной наводили натуральную масть, будто вылез наполовину, чтобы обрехать прохожего, да так и застыл, потягиваясь.
С особым благочинием, распевая продленные моления, поместили в красному углу ледяные иконы, выполненные из цветного льда витражным манером. Налились изнутри волчьим сиянием милосердные лики святых - ко всякой человеческой мольбе холодны были, так материал требовал - даже оклады ледяные.
С ледяными глазами обмороженная Влахернская Богоматерь принимала близко к сердцу ледяного Младенца.
Ледяные дрова замешивали из морозного теста с нефтью и поджигали соломой. Застелили постель зимним бельем, пожелали заснуть беспросыпно в хрустком инее.
Радуйтесь, новобрачные!
Наспех протопили ледовую баню. Огонь и лед, смешиваясь, дразнили обмерший Петербург.
Охотники-смельчаки лезли париться, с гиком, красные, распаренные вылетали на лёд, катались в искристом, хохотали, хватали с серебряного подноса в руках вышколенного казачка стопки с водкой - маслянистой с послевкусием можжевелья от пылкого мороза.
