Александр Дрозд - 2014_5_fb2
Проснувшись на следующий день, жены рядом с собой он не обнаружил. В жилых комнатах её тоже не было, как, впрочем, и сына. До смерти напуганный, Даниил побежал на мостик, где с ужасом обнаружил родных в объятиях человекоподобных роботов. По их номерам он понял, что роботы принадлежат Главному Монастырю.
— Не пугайся, друг мой, — услышал Даниил за спиной знакомый голос.
Обернувшись, он увидел монаха, благословлявшего его семью на полёт. Звали монаха Стефан. Именно он должен был ответить на их сообщение из Главного Монастыря.
— Что ваши роботы делают с моей семьёй? — испуганно спросил Даниил.
Монах, раскинув полы длинного чёрного плаща, сел в кресло главного помощника капитана и, пристально вглядываясь в Даниила, доверительным тоном сказал:
— Не бойся, семья твоя в полной безопасности. Мои роботы лишь заменят им память.
— Зачем? — удивился Даниил.
— Что ж, если тебе хочется, то я расскажу, в чём дело.
— Будьте добры.
— Ты ведь хорошо осведомлён в истории нашей Земли, — туманно начал Стефан, обратив взор к потолку.
— Все знают историю.
— Значит, для тебя не секрет, что единственная сила поддерживающая человечество, это возникшая в двадцать третьем веке Религия, вобравшая в себя весь прежний человеческий опыт. Раньше Земля делилась на государства, города, континенты. А сейчас мы стали одной большой семьёй, и всё благодаря вере. Мы хотим, чтобы вера эта была вечна, сын мой. Ведь ты помнишь Кризис? Ужасный кризис сотряс человечество. Экономический, духовный, политический, экзистенциальный кризис. Глобальные войны, самоубийства и непрерывный рост технологий грозил коллапсом, и тогда, на самой гране этого коллапса свершилась революция. Духовная революция, принёсшая в сердца радость. Наши дети уже и не знают, что такое жестокость или оружие. Они не знают, что такое голод и грязь. И единственное, что по-прежнему вселяет в людей уверенность, это Религия, по заверениям которой они избранны и любимы Богом.
Стефан остановился, чтобы дать Даниилу подумать. Но и при этом Даниил ничего не мог сообразить. Причём вообще тут была история?
— Эх, — разочарованно вздохнул монах, — жизнь, которую ты нашёл на этой планете, ставит под сомнение уникальность нашего вида. И о существовании этой жизни людям лучше не знать.
— Так вот почему вы изменяете им память? — с прискорбием спросил Даниил.
— Да. Боюсь, это ждёт всех членов семьи Заточников.
***
Даниил очнулся смотрящим на монитор. Цифры показывали, что планета под кораблём практически полностью разрушена и «переработана». Спустившись на кухню, Даниил увидел жену, готовящую капустный салат.
Делать было нечего, и он решил проверить, как поживают его исторические бумаги, которые он почему-то так и не вытащил из стола. Видимо, слишком заработался, изучая очередную планету, которую потом, как обычно, пустил на «переработку». Но каково же было его удивление, когда он обнаружил эти бумаги исписанными собственной рукой…
***
Эзиз Овезов родился в 1995 году в Ашхабаде, Туркмения. В настоящее время живёт и учится в Минске, на втором курсе института журналистики БГУ как иностранный студент. Своих произведений доселе никуда не отправлял, это его первая публикация.
*********************************************************
Римма Кошурникова
ОРФЕЙ И ОРХИДЕЯ
Человек надел скафандр и привычно оглядел себя. Всё в порядке, можно выходить. Он набрал на щите шлюзовой камеры код — «автомат» — и шагнул на красный песок. Двери камеры бесшумно закрылись за ним.
Человек двигался по маршруту, который проходил каждое утро. Он помнил его наизусть и мог бы повторить с закрытыми глазами. Сто шагов прямо, столько же — влево и дальше — по дуге в сто двадцать градусов с центром на станции. Иногда он шёл в обратном направлении. Но времени это больше не занимало: сорок минут вполне хватало, чтобы обойти все датчики и даже немного задержаться возле них. Другой работы до прилёта экспедиции у него не было. Сорок минут на планете. Сорок из двадцати четырёх часов. Он жил по земному времени и не считал нужным его менять. Остальные двадцать три часа двадцать минут он обязан быть на станции: три отсека с аппаратурой, жилой, грузовой, входной и оранжерея. Сто на сто метров. Это много, когда вас двое, и очень мало, когда ты — один. Один в течение долгих шести месяцев.
Он никогда не думал, что подвержен этому заболеванию с красивым названием «ностальгия», о котором рассказывали ребята-кадровики. Профилактическую программу тренировок он всегда проходил с лёгкостью. И даже сурдобарокамера — древнейший вид испытаний космонавтов, применявшийся на заре освоения чёрной бездны, и один из немногих, сохранившийся с тех времён, не был ему в тягость.
***
Тишина и одиночество... Одиночество и однообразие... В чужом мире они всегда другие, чем на Земле. Глухое, враждебное, непостижимое безмолвие и бесконечность соединялись в одном коротком слове — НИКОГДА и делали его ёмким, пугающе ощутимым и понятным...
Но человек умел преодолевать слабости, он был опытным «дежурным»: эта станция — пятая в его послужном списке. И ни разу он не покинул пост раньше срока. Товарищи называли его «человеком без нервов», а девушки — «бирюком».
И вот случилось — человек затосковал!..
Это была мучительная, не выразимая определёнными словами боль, постоянно живущая в нём, что бы он ни делал, где бы ни находился: в оранжерее, у приборов, за книгами или шахматами.
Всё началось, когда он получил сообщение, что на Красную планету направлена комплексная экспедиция и среди членов экипажа — она, светловолосая девушка с рыжими смеющимися глазами, биолог из выпускной группы Института космической медицины.
***
…Они встретились во время работы отборочной комиссии на Красную планету.
Она оказалась единственной девушкой среди претендентов. Помнится, он тогда подумал, что шансов выдержать конкурс у неё маловато. И на месте членов комиссии он бы отказал ей: уж очень невнушительно выглядела она возле могучих атлетов: маленькая, хрупкая, почти прозрачная.
Конечно, её не взяли. Она плакала безутешно, как ребёнок, размазывая по лицу слёзы, а он утешал её. Вернее, стоял рядом, а девушка в перерывах между рыданиями выкрикивала ему в лицо всё, что она думает об этих «крупнокалиберных долдонах» и молотила кулачками его по груди.
А потом она резко прекратила рёв и твёрдо сказала: «Всё равно добьюсь! А теперь пойдём бродить!»
И они отправились... Где только они не были в ту ночь! И она говорила, говорила, смеялась и снова говорила... А он слушал и молчал. Разве можно любовь заточить в слова? А о другом говорить он не мог.
***
Человек шёл, размеренно вдавливая подошвы в сыпучий песок. Один датчик, другой, третий... Переставить дорожки, сменить ленту, положить кассету в сумку и — дальше. Простая операция. Движения автоматические, не требующие участия мозга. И он свободен для мыслей, мыслей о корабле, который летит с Земли.
Последнее время он постоянно думал о нём и... боялся. Боялся вновь увидеть её. Боялся прочесть в рыжих глазах равнодушие. Боялся аварии, глупой случайности, в результате которой мог навсегда потерять её...
***
Песок, песок... Кругом песок... Что делать здесь биологу?
Вот и последний пункт. Дорожка, лента, сумка — всё. Но что это?.. Обрывок ленты? Когда он её выронил? Странно. Лента меняется вместе с кассетой. Человек с трудом нагнулся, разглядывая находку. Нет, это не лента. Тонкие, бледные, иссушенные адской жарой полоски, полузасыпанные песком. За шесть месяцев он не видел ничего кроме красного песка. Человек осторожно разгрёб холмик. Растение?!.. Невероятно!.. Первое растение безжизненной планеты?!
Он не раздумывал ни минуты. Выложив кассеты, освободил сумку (за ними придётся вернуться!), достал сапёрную лопатку (давнишняя привычка геолога — всегда иметь при себе, уходя в маршрут), бережно, не спеша, подкопал со всех сторон растение и поместил в сумку.
То, что он сделал — лишить растение естественной среды обитания, не изучив его, было кощунством. С общепринятой точки зрения. Но всегда ли человек руководствуется одним разумом?.. Тем более растение погибало, в этом он не сомневался. Лишь у самого основания, в тёмно-бурых образованиях, напоминающих венозные узлы на больных венах, ему почудилось, теплилась жизнь. И он должен был, во что бы то ни стало сохранить её! Сохранить для той, которая летит сюда. Как учёный он понимал, что не мог бы сделать ей большего подарка, чем этот.
***
Впервые за много дней человек не чувствовал протяжённости времени. Впервые он спал без сновидений.
***
— Орфей, Орфей!.. Я — Орхидея. Связь!
— Здесь Орфей. Слышу хорошо. Как дела?
— Порядок. Как у тебя?
— Жду вас.
