Дмитрий Емец - Череп со стрелой (СИ)
Сашка в изумлении остановился, потом снова побежал, запоздало припоминая, что спина была в шныровской куртке с серым пятном в районе левой лопатки. Такое же пятно было и на его куртке! Вот уж совпадение. Но размышлять об этом сейчас было не время.
Не обнаружив Кавалерию в ее кабинете, Сашка заметался в фойе, налетая на огромную деревянную кадку с китайской розой, в которую девица Штопочка имела привычку закапывать окурки в надежде, что они когда—нибудь прорастут. Для ускорения же прорастания Штопочка еще регулярно и поплевывала в кадку. Роза, однако, все прощала и, не замечая мелких неприятностей, цвела почти круглогодично.
Встретив кухонную Надю, еще ничего не знав— щую про Даню, Сашка выяснил, что Кавалерия в комнате у Суповны. К Суповне Сашка прежде соваться не решался. Ее жилище представлялось ему чем—то вроде берлоги медведя. Чтобы попасть к Суповне, предстояло протиснуться по тесному коридорчику, где громоздились торфяные горшочки для рассады и стояли поломанные стулья. Супов— на считала себя любительницей порядка и даже фанатичной его поклонницей, но порядка вокруг нее не было, а царил невероятный бардак. Она никогда ничего не выбрасывала, и все ее свободное время уходило на битву со старыми вещами, которые не пригодились ей в предыдущие двадцать лет, но которых без сомнения ждало великое будущее.
Еще из коридора Сашка услышал пение. Голос поднимался, дрожал грустью, затихал и вновь вспыхивал. Он напоминал живой огонек свечи, когда защищаешь его ладонью, спасая от ветра. Сашка невольно остановился, чтобы не прерывать пения, и, затаив дыхание, слушал.
Наконец песня погасла. Сашка постучался и просунул в комнату голову. Он увидел Суповну и понял, что пела она. Лицо у Суповны было смягчившимся, глаза сияли, в них еще продолжалась только что смолкшая песня. Правда, лишь до момента, пока Сашка, протискиваясь, не задел пирамиду старых ведер и они, рухнув, не завалили весь коридор. Тут уже Суповна мгновенно стала прежней Суповной, принялась выталкивать Сашку и орать.
Чей—то голос остановил ее. Сашка увидел Кавалрию. Поджав ноги, она сидела на кресле и зашивала носок.
— Я понимаю, что сейчас никто ничего не чинит. Но все равно в штопанье есть что—то успокаивающее! — сказала она Сашке, вопросительно поглядывая на него.
Сашка придерживался принципа, что все плохое лучше сказать сразу. И вину лучше взять на себя. Людей чаще злит не сам проступок, а попытки оправдаться.
Самым тяжелым для Сашки было то, что Супов— на никуда не ушла, а осталась в комнате. Он слушал ее грузные шаги, и ему чудилось, что на его голову сейчас опустится скамья из цельного дуба. А шишек после таких ударов, как говорил Ул, не остается.
— Даня правильно сделал, что ушел? Ограда бы его впустила? — спросил Сашка.
Кавалерия покачала головой.
— Но он же не хотел с ней сливаться!
— Оттого, что яд выпит по ошибке, он не станет вишневым компотом.
— Но это хорошая закладка!
— Да что ты мелешь! А какие закладки плохие— то? Просто чужое не надо брать! — прокричала Суповна. Голос у нее был грубым и негнущимся. Не верилось, что это она недавно пела.
Кавалерия кашлянула. Суповна вышла в коридор и принялась громыхать ведрами.
И та первая, алая, тоже была из тайника? — внезапно спросила Кавалерия.
— Да.
Упоминать об этом было особенно стыдно. Сашка обрушился в собственных глазах и опустел, как городская площадь, с которой только что убрали памятник.
Кавалерия укоризненно цокнула языком:
— Тебе не приходило в голову, что все эти закладки, которые ты пронес через болото,несвоевременны? Ну, кроме, возможно, алых
— Но тот первошныр...
— Тот первошныр оставил их на двушке.
Чтобы не смотреть в глаза Кавалерии, Сашка подошел к окну. Совсем близко на подтаявшей лужайке стоял Горшеня. Его глиняная голова была обращена в их сторону.
— Ты можешь вернуть те закладки, которые принес? — озабоченно спросила Кавалерия.
— Вам?
— Мне или каменному фонтану.
Сашка посмотрел на нерпъ. Черепна ней больше не проступал. Там, где он видел ею в прошлый раз, теперь была только кожа.
— Я не знаю как
— Ты их хотя бы чувствуешь?
Сашка старательно прислушался к себе
— Нет.
Кавалерия медленно кивнула, не отрывая от него взгляда:
Ну что ж, иди! Что я еще могу сказать? Спасибо, что не струсил и признался.
— Мне оставаться? Меня не отчисляют?
— Нет. Видел, что творится в Копытово? ШНыр в осаде.
— А уникум? Может, его как—то отдать? — безнадежно спросил Сашка.
Отдать можно любой уникум, кроме этого. А он выбрал тебя.
Глава семнадцатая
ЧЕРНЫЕ ДНИ
Страх всегда убивает больше борьбы. Пока армия не бросает щитов и не размыкает строя, уничтожить ее практически невозможно, либо она уходит в небо с такой славой, что враг обычно уже не лезет к этому народу.
Меркурий
Потянулись дни осады ШНыра. Нырять невозможно. Небо блокировали боевые двойки гиел: носа не высунешь. С продуктами туго. Никаких копытовских магазинчиков. Только картошка, крупы, тушенка и прочие долгоиграющие запасы. Вдоль забора бродили озлобленные топорники Тилля, а ночами, чтобы не мерзнуть, жгли доски в железных бочках. Ведьмы Дионисия Тиграновича ночевали в автобусе с молдавскими номерами, который стоял на выезде из Копытово. Жадный Белдо нанял самый дешевый автобус. Удобств в нем не было, и ведьмы ходили в туалет при бензоколонке. Один раз психованный охранник попытался их не пустить, и рот у него сам собой зашился цыганской иглой. Хрипя от ужаса, охранник метнулся за помповым ружьем, но оно превратилось в расплавленный металл прямо у него в руках. Больше боевых ведьм не тревожили, и они мирно стояли в очереди в свой туалетик Уютнее всего устроились долбушинцы. Глава форта снял им корпус санатория «Заря». Это был уцелевший островок социализма, где на желтоватых тарелках подавалось пюре с котлетами, а каждый столик ставили огромный чайник с отбитой эмалью. Шлепая пятками резиновых тапок долбушинцы вечерами ходили друг к другу в гости или, накапав в чай рому, хором распевали «Катюшу», «Есть на Волге утес» и «По долинам и по взгорьям». При этом они старались не оглядываться на окна, за которыми маячили перекошенные от зависти физиономии берсерков и белые укоризненные личики ведьм. Долбушинцы задергивали шторы, но лица ведьм ухитрялись просачиваться и сквозь них, что очень отравляло хоровое пение.
Родион и Штопочка поначалу отваживались на вылазки, но окоченевшие на дежурстве берсерки кипели такой лютой злобой, что от вылазок пришлось отказаться. И без того уже люди Тилля, мстя шнырам за обстрел пнуфами, перебили всех кошек, которых смогли поймать за оградой. Суповна, которая раньше кричала, что передушит надоедливых котов, прорыдала весь вечер и приготовила на ужин такую пересоленную кашу, что ее никто не смог есть.
Фреда в эти дни была повсюду: и в пегасне, и в шныровских подвалах, и в кладовке, где в одиночку перебрала мешок с подмоченным рисом, и даже в медпункте, где лежал единственный пока шныровский раненый. Это был Рузя, в разгар боя с ведьмарями укушенный бездомной собакой, на которую он случайно сел. При этом, будучи безусловно полезной и даже незаменимой, Фреда не забывала произносить следующие фразы: «Это не моя обязанность!», «Я слагаю с себя всякую ответственность!››, «А ну—ка все переделайте, или я ни за что не отвечаю!››
— Стоп! — сказала Рина, имевшая цепкую память. — А разве ты за что—то отвечаешь? Ты же сказала, что сложила ответственность!
— А она опять ее взяла! — наябедничала Лара. Она тоже не теряла время даром. Чтобы поддержать в шнырах боевой дух, Лара наклеила накладные ногти и покрасила их в цвета флага первошныров. Правда, теперь она ничего не могла делать, зато это было очень патриотично.
Даня не возвращался, связи с ним не было. Где он, никто не знал, а звонить ему домой не рисковали. Боялись, что он попал к ведьмарям, но опять же чтобы утверждать это, нужны были факты.
Сашка по—прежнему представления не имел, как ему вернуть втянутые черепамзакладки. А расстаться с ними было давно пора. С Сашкой начинали происходить непонятные вещи. За завтраком он вдруг понял, что у него две правые и две левые руки. Сашка растерялся, вместо ложки вцепился в тарелку и опрокинул ее себе на колени. В следующий раз Сашка стал двоиться в пегасне, когда, пытаясь сесть в седло, обнаружил, что оно уже кем—то занято. Все это длилось какое—то мгновение. Он увидел только очертания фигуры, после чего и сам уже оказался в седле.
Как—то вечером Сашку и еще двух дежурных отправили разгребать мокрый снег вокруг котельной и перетаскивать уголь, если что найдется под снегом, в одно место. Ситуация складывалась непростая. Топить нечем, да еще котел забарахлил. Изредка дверь котельной распахивалась. Оттуда вместе с дымом вываливался покрытый копотью Кузепыч и просил почесать ему то спину, то шею Сам он этого сделать не мог, поскольку руки его по локоть были в смазке. Кузепычу чесали спину, он вставая на колени, окунал голову в подтаявший снег и вновь отправлялся доламывать котел.
