Наталия Сухинина - Куда пропали снегири?
А ещё радостью высвечивался каждый день: рос не по дням, а по часам её сын, Игорешка. Рос себе, взрослел, ума набирался. Одна растила его. Но была предприимчива, энергична, молода - справлялась. Сын ни в чём не нуждался, квартира в центре города, работа любимая. Чего ещё желать? Но над Грозным собирались тучи, обволакивали небосклон. Не зря говорят: ломать - не строить. То, что возводилось годами, терпением и молитвой, в одночасье может быть порушено. Вот и Татьяна Ивановна вспоминает и удивляется:
- Мы жили рядом друг с другом, и никому даже в голову не приходило счёты сводить. Игорь мой, тот с детского сада с чеченцами-мальчишками. Водой не разольёшь. Да я вам фотокарточки покажу, альбомы-то я сохранила, слава Богу...
Сидят за столом, уставленным бутылками с лимонадом. Смеются Татьянины глаза - Игорь именинник, гости - «сослуживцы» из детского сада. Весело, ах как им весело! Они потом и в школе учились вместе. А один, тот, что шутливо подставил рожки Игорю, помогал искать его, когда всё случилось.
Всё чаще и чаще город вздрагивал от стрельбы. Это уже позже он привык, а поначалу вздрагивал как молоденький новобранец, будто глаза зажмуривал - страшно. Татьяна Ивановна вступила в полосу проводов. Знаете, как бывает - полосами. Сначала свадьбы. Женятся друзья, весёлая круговерть - подарки, тосты, цветы. Потом наступает другая - рождение детей. Радость визитов. На папу похож... вылитая мама... так хотели мальчика... двойня, представляете, всех удивили. И разводы, они тоже полосой, не по одному. Полюбил другую, ушёл, бросил, оставил, сама виновата, жить негде, сломались на «бытовухе».
А эта полоса нежданная-негаданная. Полоса проводов. Стали из Грозного уезжать. Уехали те, с кем работала на телевидении, уехали, с кем прогуливалась с коляской по тенистым грозненским паркам, с кем жила бок о бок, делила беды и радости. Им было куда. У одного родители под Калугой, у другого - сестра в Питере, у третьего - дед с бабкой в большом деревенском доме. А ей было некуда. Сын вырос, приглядел невесту. Вскоре справили свадьбу, молодые деликатничать не стали, быстренько возвели Татьяну Ивановну в ранг бабушки. Закрутилась хлопотная жизнь. А тучи над Грозным становились всё чернее, ничего хорошего не обещающие тучи... Магазины опустели, как-то в одночасье осталась Татьяна Ивановна без работы. Запасов себе не нажила, закрома не наполнила и очень скоро поняла, что значит жить впроголодь. Пошла продавать семечки на рынок.
- Как же мне было тяжело переступить через себя. Я майор милиции, известный в городе человек. И - семечки. Но что делать? Какой-то навар был. Куплю сырых, пожарю, продаю подороже. Сначала стою и отворачиваюсь, будто случайно рядом оказалась. А какая это торговля? Пришлось придушить в себе гордыню, научиться смотреть в глаза покупателям. Нелегко далось.
Да, нелегко. Но уготовано ей было другое испытание, рядом с которым продажа семечек - семечки. Она до конца дней своих готова была продавать всё, что угодно, только бы сын был жив. Её единственный, её ненаглядный Игорешка.
Где она впервые услышала про Астрахань? Сейчас не вспомнить. Название ни о чём не говорило, никто никогда в Астрахани у неё не жил. Пустой звук, но как-то зацепилось. Город на Волге, дельта реки, кремль. Тогда уже у всех на устах звучало слово «война». Надо было уезжать. И она уехала. На разведку. В чужой город. В никуда. Зачем? Для чего? Сразу с вокзала пошла в милицию, сказала, что готова на любую работу. Видимо, надо было послать измученной душе утешение. В астраханской милиции ей предложили должность в ОВИРе, дали комнату в общежитии. Вскоре сюда же перевезла Игоря с семьёй. Стол, простая кровать, половичок от двери к окну. Маленький приёмник. По нему она и слушала тяжёлые вести из её родного Грозного. Всё осталось там: обставленная красивой мебелью квартира, вещи, к которым привыкла, соседи роднее родных.
Ей не хватало её любимого города. Она тосковала, вспоминала ту светлую, беззаботную, отлаженную жизнь. Беженка... Про неё ли это? Про неё. По вечерам в общежитии студенты пели, их тусовки были шумны и веселы, а она в обнимку с приёмником сидела на колченогом казённом стуле, вслушивалась...
Игорь решил ехать в Грозный. Надо было привезти хоть какие-то вещи, ведь не сразу же наживёшь в Астрахани самое необходимое. Хотел быстро - туда и обратно. Получилось - только туда. Его не было неделю, две... В конце третьей недели она поехала его искать. Было ли предчувствие беды? Пожалуй, нет. Пока не вошла во двор их дома. Вошла и - остановилась. Из дома стали выходить одна за другой женщины-чеченки. Выходили и останавливались, скорбно глядя на Татьяну. Она стояла в кольце черноглазых чеченок - высокая, статная русская красавица, и ей предстояло услышать самое страшное. Женщины сказали ей правду. Они же и утешили.
Они же и обогрели, приютили. Его убили снайперы. Сказали, что русские. Ошиблись? Посчитали за чеченца? Не похож Игорь на чеченца, да и безоружный был, за вещами приехал. Теперь разве узнаешь правду? Такая неразбериха, одни одно говорят, другие - другое.
Соседки-чеченки спрятали труп Игоря в сарае. Там он пролежал тридцать дней, потом его увезли якобы хоронить. Но куда - никто не знает. Татьяна Ивановна бросилась искать, но никто ничего толком ей сказать не мог. Потом кто-то вроде слышал, как кто-то кому-то сказал, что Игоря похоронили в братской могиле на окраинном кладбище. Она поехала туда.
На кладбище вовсю шла работа. Врачи доставали из могил трупы, по приметам составляли списки убитых. Она рассказала, зачем приехала.
- Ищите, - кивнули врачи на только что вскрытую очередную могилу.
И она принялась искать. Она переворачивала трупы, вглядывалась в почерневшие лица, она не чувствовала усталости. А страшно, было ли ей страшно?
- Нет, страха не было. Было желание найти сына, похоронить по-человечески.
Несколько дней с утра до вечера пересматривала трупы. Шла домой, ноги подкашивались от усталости. Одежда насквозь пропиталась трупным запахом. Придёт, вздремнёт пару часиков - и опять на кладбище.
Эта «ударная» её вахта результатов не дала. Игоря среди убитых не отыскала. «Может, жив?» - билась упорной жилкой затаившаяся мысль. Но соседки сокрушённо разводили руками:
- Нет, Таня, нет, в сарае лежал, долго лежал...
В Астрахань она вернулась почерневшая от горя. Привезла фотокарточки, альбом с ними лежит сейчас на моих коленях. А иеромонах Роман тихонечко поёт: «Я брожу одна-одинешенька посреди крестов и могил». И ещё поёт: «Горе-горькое повстречалося, руки сложены на груди, я давно туда собиралася, что же ты меня опередил? » Про неё. И не про неё. Потому что не сложила ему рук, не погребла по-православному, потому что только материнским горьким плачем и может благословить его в дальний путь к неземному бытию.
А самой жить-то надо. И она старательно причёсывается, надевает элегантную блузку и идёт по чужим астраханским улицам на работу. Беженка. Потерявшая всё. Но, наверное, не всё, потому что хватило сил настроить своё сердце на непосильный, казалось, труд, помнить о сыне не только плачем, но и молитвой ограждать его душу, приходить на помощь ей, как приходила на помощь маленькому Игорешке, поддерживала его в первых неуверенных шагах или прижимала к себе, когда болел.
Татьяна Ивановна нашла в себе силы поддержать сноху. Взяла на себя заботу о внуках, помогла Галине устроиться на работу, получить жильё. А она по-прежнему в общежитии института. По воскресеньям водит внуков в церковь, причащает их, читает им духовные книги. Она делает это не ради моды, а осознанно, понимая свой долг бабушки перед оставшимися без отца детьми. Она стала им опорой и поддержкой, мальчику и девочке, так похожих на её Игоря.
Хочется много сделать для них, потому надо торопиться. А Грозный она вспоминает очень часто, тот, довоенный, пропахший цветами и примолкший под яркими звёздами. Она была счастлива в нём, и она в нём же пережила самую чёрную, непоправимую беду. Её город. А Астрахань?
- К Астрахани тоже понемногу привыкаю. Народ здесь сердечный. Да где он несердечный, народ-то? Нам бы жить да жить, только разве позволят? Смута, она не людьми сеется, она нынче политикой зовётся.
Один мальчик выстрелил в другого мальчика. Один ничего не задолжал другому, другой ничем не обидел первого. Но один, зорким оком выискав мишень, спустил курок и не промазал. А второй, подкошенный, упал посреди родного двора и его оттащили в сарай, дабы не поклевали птицы. Что это? Сюжет закрученного в чьих-то извращённых мозгах сценария? Детектив? Страшная сказка? Нет, наша действительность. Нам не разобраться в ней, нам никогда не распутать её хитроумных нитей. Мы даже устали возмущаться и удивляться. А задумываться над этим, значит заранее обрекать себя на бессмысленный гнев.
Но вот она, Татьяна Ивановна, собственным сердцем познавшая этот закрученный сюжет и своими собственными слезами омывшая его взаправдашнюю драматургию. В титрах в этой трагедии её имя стоит одним из первых, рядом с именем сыночка, о котором ей теперь плакать и плакать.
